Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин прозревал Россию, как никто. Он писал о ней так искренне, так безжалостно, с такой любовью, как дай Бог какой-нибудь другой стране. Его "Дневник провинциала", "История одного города", "Современная идиллия" прочно вошли в наш обиход и никак не устаревают. От этого уже сто с лишним лет и смешно, и грустно.
О нас
Пристанищев у нас нет никаких - оттого и времени праздного много. А и дело навернется - тоска на него глядеть! Отвыкли. Все тоска! все тоска! а от тоски, известно, одно лекарство: водка. Вот мы и жрем ее, чтобы, значит, время у нас свободнее летело.
("Дневник провинциала в Петербурге")
На пьяницу, по правде сказать, и смотреть строго нельзя, потому он доход казне приносит. А вот другие-то, трезвые-то, с чего на стену лезут? Ну чего надо? А?
("Современная идиллия")
О предках
Фрондерство исстари составляло характеристическую черту наших дедушек и бабушек. Они фрондировали в дворянских собраниях, фрондировали в клубах, фрондировали, устраивая в пику предержащим властям благородные спектакли и пикники.
("Дневник провинциала в Петербурге")
О женщинах
Женщин никто не считал, и количество их определяется словом: достаточно.
("Современная идиллия")
Об идиотах
Обыкновенно противу идиотов принимаются известные меры, чтобы они, в неразумной стремительности, не все опрокидывали, что встречается им на пути. Но меры эти почти всегда касаются только простых идиотов; когда же придатком к идиотству является властность, то дело ограждения общества значительно усложняется.
("История одного города")
О либералах
Хотя стремление перевести идеалы из области эмпиреев на практическую почву припахивало не совсем благонадежно, но либерал так искренно пламенел, и притом был так мил и ко всем ласков, что ему даже неблагонадежность охотно прощали.
("Либерал")
Либерализм - это своего рода дойная корова, за которою, при некоторой сноровке и при недостатке бдительного надзора, можно жить припеваючи.
("Дневник провинциала в Петербурге")
О нравах
Нравов и обычаев не имеется, так как таковые, еще при крепостном праве, уничтожены, а после того, за объявлением воли вину, не успели народиться. К числу нравов и обычаев, признаки которых уже до известной степени обозначились, следует отнести ... стремление к увеличению государственного дохода посредством посещения кабаков.
("Современная идиллия")
Такова была простота нравов того времени, что мы, свидетели эпохи позднейшей, с трудом можем перенестись даже воображением в те недавние времена, когда каждый эскадронный командир, не называя себя коммунистом, вменял себе, однако ж, за честь и обязанность быть оным от верхнего конца до нижнего.
("История одного города")
При такой простоте нравов остается только одно средство оградить свою жизнь от вторжения неприятных элементов - это, откинув все сомнения, начать снова бить по зубам. Но как бить! Бить - без ясного права на битье; бить - и в то же время бояться, что каждую минуту может последовать приглашение к мировому по делу о самовольном избитии!
("Дневник провинциала в Петербурге")
О свободах
По мере того, как развивалась свобода, нарождался и исконный враг ее - анализ.
("История одного города")
Свобода от обязанности думать есть та любезнейшая приправа, без которой вся жизнь человеческая есть не что иное, как юдоль скорбей.
("Дневник провинциала в Петербурге")
О реформах
Судьба всех реформ такова, и сибирским губерниям, быть может, совсем придется остаться без цирков.
("В больнице для умалишенных")
Реформы необходимы, но не менее того необходимы и знаки препинания. Или, говоря иными словами: выпустил реформу - довольно, ставь точку; потом, спустя время, опять выпустил реформу и опять точку ставь. И так далее, до тех пор, пока не исполнятся неисповедимые божие пути. С своей стороны, скажу более: не одну, а несколько точек всякий раз ставить не мешало бы. И не непременно после реформы, но и в другое, свободное от реформ, время.
("Дневник провинциала в Петербурге")
Об образовании
Никаких я двух систем образования не знаю, знаю только одну. И эта одна система может быть выражена в следующих немногих словах: не обременяя юношей излишними знаниями, всемерно внушать им, что назначение обывателей в том состоит, чтобы беспрекословно и со всею готовностью выполнять начальственные предписания!
("Современная идиллия")
О благонадежности
Политическая благонадежность обывателей безусловно хороша, чему много способствует неимение в селе школы. О формах правления не слышно, об революциях известно только одно: что когда вводили уставную грамоту, то пятого человека наказывали на теле. Основы защищать - готовы.
("Современная идиллия")
О благопристойности
Наша благопристойность состоит не столько в наружных проявлениях благоповедения, но в том главнейше, чтобы обыватель памятовал, что жизнь сия есть временная и что сам он - скудельный сосуд. Так, например, плевать у нас можно, а "иметь дерзкий вид" - нельзя; митирологией заниматься - можно, а касаться внутренней политики или рассуждать о происхождении миров - нельзя.
("Современная идиллия")
О начальстве
Ежели древним еллинам и римлянам дозволено было слагать хвалу своим безбожным начальникам и предавать потомству мерзкие их деяния для назидания, ужели же мы, христиане, от Византии свет получившие, окажемся в сем случае менее достойными и благодарными? Ужели во всякой стране найдутся и Нероны преславные, и Калигулы, доблестью сияющие, и только у себя мы таковых не обрящем? Смешно и нелепо даже помыслить таковую нескладицу!
("История одного города")
А начальство между тем беспокоится. Туда-сюда - везде мерзость. Даже тайные советники - и те нынче под сумнением состоят! Ни днем, ни ночью минуты покоя нет никогда!
("Современная идиллия")
По обыкновению, глуповцы в этом случае удивили мир своею неблагодарностью, и как только узнали, что градоначальнику приходится плохо, так тотчас же лишили его своей популярности.
("История одного города")
О законотворчестве
Под неумолкаемый, отовсюду несущийся звон колоколов как-то легко пишутся проекты, в которых реформаторские затеи счастливым образом сочетаются с запахом сивухи и с тем благосклонным отношением к жульничеству, которое доказывает, что жульничество - сила и что с этой силой необходимо считаться.
("Дневник провинциала в Петербурге")
Долго сдерживаемая страсть к законодательству так громко вопияла об удовлетворении, что перед голосом ее умолкли даже доводы благоразумия.
Средние законы имеют в себе то удобство, что всякий, читая их, говорит: какая глупость! а между тем всякий же неудержимо стремится исполнять их.
Цель издания законов двоякая: одни издаются для вящего народов и стран устроения, другие - для того, чтобы законодатели не коснели в праздности.
Конституция...- вовсе не такое уж пугало, как люди несмысленные о сем полагают. Смысл каждой конституции таков: всякий в дому своем благополучно да почивает!
("История одного города")
Полезные рекомендации
При встречах с знакомыми дамами, предоставляется, отдав учтивый поклон, расспрашивать о здоровье. Буде же встретится дама незнакомая, то таковой поклона не отдавать, а продолжать путь в молчании, не дозволяя себе никаких аллегорических телодвижений.
При встрече с лицами высшими предоставляется выражать вежливое изумление и несомненную готовность претерпеть; при встрече с равными - гостеприимство и желание оказать услугу; при встрече с низшими - снисходительность, но без послабления.
При найме извозчиков, ежели надобность сия возникнет в первом районе - следует безусловно воздерживаться от сквернословия; во втором районе - воздерживаться лишь по мере возможности; в третьем же районе - воздержание или невоздержание оставляется на волю каждого, с тем лишь ограничением, дабы сквернословие прилагалось не по произволу сквернословящего, но по заслугам сквернословимого.
("Современная идиллия")
Если бы, например, своевременно было прибегнуто к расстрелянию, то и общество было бы спасено, и молодое поколение ограждено от заразы заблуждений.
Полагается небесполезным подвергнуть расстрелянию нижеследующих лиц:
Первое, всех несогласно мыслящих.
Второе, всех, в поведении коих замечается скрытность и отсутствие чистосердечия.
Третье, всех, кои угрюмым очертанием лица огорчают сердца благонамеренных обывателей.
Четвертое, зубоскалов и газетчиков.
И только.
("Дневник провинциала в Петербурге")