Конец прекрасной эпохи Пушкинский музей хочет отнять и не делить

Важнейшее музейное событие сезона - открытие Галереи искусства стран Европы и Америки XIX-XX веков в ГМИИ имени Пушкина - ознаменовалось неожиданным заявлением директора столичного музея Ирины Антоновой. Она выразила желание вернуть в Москву из Государственного Эрмитажа полотна Матисса, Пикассо, Гогена, Ван Гога и других художников, оказавшиеся в северной столице после расформирования в 1948 году ГМНЗИ - Государственного музея нового западного искусства. У Михаила Пиотровского, директора Эрмитажа, претензии московского музея вызвали закономерную реакцию: во-первых, он не намерен впредь отдавать оспариваемые полотна на совместные выставки, во-вторых, он осудил нарушение "коллегиальности" музейного мира.

На первый-второй

Собственно, государственных музеев нового западного искусства в столице было два. Первый - это национализированная коллекция Сергея Ивановича Щукина, открывшаяся для публики в 1918 году, а второй - это собрание Ивана Абрамовича Морозова, другого известного купца-коллекционера. Оба музея были объединены в 1929 году, единый же ГМНЗИ прекратил свое существование в 1948-ом - в разгар борьбы с космополитизмом. Коллекция была поделена на две части и распределена между ГМИИ и Эрмитажем "примерно поровну", как утверждает Ирина Антонова, работавшая в Пушкинском музее в те годы. Принцип разделения собрания сейчас уже не вполне понятен. Так, в Ленинград, к примеру, отправились полотна "Музыка и "Танец" Анри Матисса, заказанные живописцу Щукиным, и панно Мориса Дени "История Психеи", специально написанное художником для Морозова. Картины Гогена, Сезанна, Ван Гога и Пикассо оказались хорошо представлены в обоих крупнейших советских музеях и составили их гордость. Произведения русских мастеров из собрания Ивана Морозова, в частности, Коровина, Гончаровой, Кустодиева были переданы в Третьяковскую галерею.

Ирина Антонова настаивает на необходимости воссоединения коллекций Щукина и Морозова, руководствуясь несовременным принципом: "Это московские коллекционеры, в конце XIX - начале XX века в Петербурге не могли такого собирать". Михаил Пиотровский справедливо отмечает, что изначальная историческая ценность обоих собраний перечеркнута их последующим статусом: "Третий этаж Эрмитажа" и "Пикассо в Музее Пушкина" - это уже самостоятельные культурные явления".

В интервью Ирины Антоновой "Коммерсанту" прозвучала еще одна неожиданная нота, своеобразно принижающая статус ее собственного музея: "Эрмитаж так велик и грандиозен, что коллекции Щукина и Морозова для них не принципиальные вещи". Это, конечно, отголоски старого комплекса московских музейщиков, вечно находившихся на вторых ролях с момента основания императорских собраний в Петербурге. До появления в 1862 году Румянцевского музея старая столица и вовсе обходилась без художественных собраний, если не считать Оружейной палаты. В следующие полвека новые музеи появлялись в городе, главным образом, усилиями меценатов: братьев Третьяковых и Щукиных, Ивана Цветкова, Алексея Бахрушина.

После революции 1917 года и переноса столицы московские музеи, особенно Румянцевский (с 1925 года влившийся в Музей изящных искусств), заметно поправили свое положение: им были переданы многочисленные полотна из других собраний и частных коллекций. Михаил Пиотровский напомнил, что из Эрмитажа в Москву было перевезено "около 200 картин только первого ряда: два Буше, два Ватто, три Пуссена, Давид, Энгр, шесть Рубенсов, шесть Рембрандтов, четыре Ван Дейка, два Мурильо, Тициан, Веронезе, ван Остаде, Белотто".

Ирина Антонова отмела предположение, что Эрмитаж может потребовать обратно "свои" шедевры: "Это означало бы денонсацию национализации". Впрочем, Эрмитаж и не претендует на однажды утраченное: по словам Михаила Пиотровского, "передачей части [коллекции] ГМНЗИ нам пытались компенсировать совершенно определенные потери. Это и оформлялось как обмен. Мы квиты".

Сор из избы

Известно, что позиции Ирины Антоновой и Михаила Пиотровского не совпадают во многих вопросах, один из важнейших - реституция. Директор ГМИИ убеждена, что "величие и грандиозность" Эрмитажа во многом обязаны "коллекции из перемещенных ценностей", то есть военным трофеям: "Там есть все: прекрасный Ренуар, замечательный Дега". Однако в этой связи нельзя не вспомнить историю с витражами церкви Мариенкирхе, что во Франфурте-на-Одере. В 2002 году Эрмитаж передал вывезенные в 1945 году части знаменитого витража Германии, а в 2005 году в российской прессе появилось сообщение, что недостающие фрагменты, считавшиеся уничтоженными, находятся в Москве в ГМИИ. Когда журналисты обратились к Антоновой за разъяснениями, она сказала, что неопознанные части витража в музее действительно есть, но их принадлежность Мариенкирхе требует доказательств.

Готовность любой ценой сохранять экспонаты в своем собственном собрании похвальна, особенно после пережитого музейным сообществом осенью 2005 года стресса в связи с арестом коллекции французской живописи из ГМИИ по иску компании Noga. Но всерьез рассуждать о перемещении картин из Эрмитажа в Москву во имя призрачной цели воссоединения старых коллекций представляется как минимум не этичным как по отношению к посетителям, ради которых, собственно, и должны производиться все телодвижения, так и к музейному сообществу, и без того хрупкому, раздираемому внешними проблемами (кражи, подделки) и внутренним неустройством (недофинансирование).

Еще не состоявшееся, но уже широко разрекламированное открытие Галереи искусства стран Европы и Америки могло бы стать триумфом ГМИИ и радостным событием на общем безрадостном фоне отечественного музейного дела. Однако пока оно только иллюстрирует известную басню Крылова: "Когда в товарищах согласья нет, На лад их дело не пойдет, И выйдет из него не дело, только мука". Если мука еще не вышла (хотя Эрмитаж уже отказался предоставлять ГМИИ для совместных проектов картины из бывшей коллекции ГМНЗИ), то стыд - налицо.

Юлия Штутина