Восемь дней войны Никита Михалков рассказал об "Утомленных солнцем - 2"

5 мая 2011 года в прокат выходит вторая часть дилогии "Утомленные солнцем-2" под названием "Цитадель". Как режиссер отнесся к реакции зрителей на первую часть дилогии? Чем вторая часть принципиально отличается от первой? Где находится таинственная цитадель и почему зрителю на фильмах Михалкова необходимо работать? Об этом и многом другом Никита Михалков поговорил с "Лентой.Ру".

Лента.Ру: Первая часть "Утомленных солнцем - 2" вышла довольно эклектичной. В ней сочетались разные по стилистике эпизоды. Чем был обусловлен выбор такого формата, и не кажется ли вам, что зрителю тяжело воспринимать столь отличные друг от друга эпизоды? Каждый из них в каком-то смысле является высказыванием по достаточно широкому спектру тем - религиозным, нравственным, политическим.

Никита Михалков: Я не могу с вами согласиться. Это просто была несколько необычная форма: ряд законченных новелл, каждая из которых могла бы быть небольшим фильмом. Это сделано осознанно, потому что линейно рассказать эту историю было бы невозможно. Она и так в определенном смысле саговая, сериальная, а если бы мы еще и развивали ее линейно с точки зрения повествования, мы просто не уместили бы все. Это первое. Во-вторых, там нет разных месседжей: отдельно религиозного, отдельно еще какого-то. Собственно, вся эта история в какой-то степени о том, где же на войне Бог. И, я думаю, что многие были в трудном положении, потому что они воспринимали происходящее на экране буквально. А тут как раз самое главное - сочетание образности и метафизики, причем метафизики разрушительной. Знаете, я думаю, что эта картина - долгоиграющая, она не просто прошла или не прошла, провалилась или не провалилась - нет. Эта картина и следующая - "Цитадель", это картины, которые все равно будут возвращаться; не потому, что мы такие хорошие, пушистые и талантливые, а потому, что там заложено огромное количество пружин, которые не всегда сразу распознаются. Например, если вы обратили внимание, все новеллы начинаются с очень спокойной ситуации, и все развивается и превращается в ад на ровном месте. Деревня, лето, едут немцы, никого не трогают. Остановились набрать воды. Там девочка - ну, девочка, ну и что? Никто ее не трогает.

И яблоки…

Да, яблоки, это очень важный образ, кстати! Какие-то цыгане, кричат, раздражают. Истеричный немец испугался этих цыган, потому что они орут, а он их никогда не видел так близко. Одна автоматная очередь - и вдруг все закрутилось, завертелось, скатилось в ужас. Прошло полтора часа с начала этого летнего дня, и вот уже восемьдесят жителей этой деревни сжигают на ровном месте.

Мне было важно, чтобы прослеживалась идея, насколько все рядом, насколько все близко... Человек предполагает, а Бог располагает. Мы строим планы, мы думаем о будущем. Но если мы живем так, будто все от нас зависит, то когда неожиданно бахнет - мы к этому совершенно не готовы. Вот представьте себе молодого, богатого, успешного олигарха, у которого все есть: и перспективы, и возможности. И тут раз, апельсиновая корка, поскользнулся, упал. Все - инвалид, коляска и уже абсолютно другие устремления и мысли. Совсем не волнует длина яхты, подлинник Моне или модный костюм, нет. Весь мир человека, который был просто огромным, вдруг сужается, и только тогда, в ту секунду человек начинает обращаться к себе. И он говорит: "За что мне так плохо?" - или: "Зачем?"

Именно поэтому в "Предстоянии" на самом деле заложено очень многое. Повторяю, я не хочу этим сказать, что зритель - дурак, а я умный; я хочу сказать этим, что зритель должен работать. Не может быть большого кино в большой стране, тем более в индустрии, где существует только то кино, которое можно начать смотреть с любой минуты, а когда кончился попкорн, выйти, взять еще, сесть обратно и ничего не упустить. Потом выйти из кинозала и сказать: "Все, который час? Слава Богу, картина короткая, можно еще успеть в кафе". Мне бы очень хотелось, чтобы человек, который видит мою картину, задумался. И я, кстати, получал подтверждения, что некоторые задумываются. Мне прислали очень интересную вещь: брошюру из Таганрога с сочинениями школьников, которые посмотрели картину. Это так пронзительно - то, что они поняли.

Я бы очень хотел, чтобы после картины человек вышел на улицу, купил газету, открыл свою дверь, сел в троллейбус - не имеет значения. Чтобы самые простые человеческие действия вызвали бы радость только оттого, что он может их совершить. До 60-х годов главным слоганом страны было - "лишь бы не было войны". Это действительно так. И то, что называлось застоем (можно назвать еще и некой стабильностью), заключалось в том, что и люди, которые были внизу, и люди, которые были у власти, - они все пережили войну. И жизнь у них делилась на "до войны" и "после войны". Когда это поколение стало уходить, вместе с ними стал уходить не только страх войны, но еще и память о ней. Если мы не будем об этом думать и это понимать, хотя бы в связи со снятым фильмом, спектаклем, книгой, поэмой, то это приведет, я уверен, к потере иммунитета.

То есть, линейность совершенно не подошла бы первому фильму?

Нет. В отличие от второго фильма, который весь линеен. Первая картина - это новеллы, которые происходят в разные годы, в 41-м, 43-м, 42-м. Они разбросаны на расстоянии трех лет. А вот вторая часть - это ровно восемь дней, восемь дней развития от полного ада до вершины. Так что здесь принципиально другое изложение. Это не значит, что она понравится, но, по крайней мере, будет достаточно ясное, цельное представление.

А сериал когда выходит?

Как я понимаю, канал хочет выпускать сериал в начале следующего телевизионного сезона, то есть осенью. Будет 13 серий.

Какой продолжительностью будет каждая из серий?

Как полагается, 40 минут.

То есть, более 8 часов?

Ну да. Самое главное, что это не салат из того, что не вошло в картину, а новые отдельные эпизоды, сюжетные линии. Некоторые вещи мы специально для сериала снимали, с прекрасными, кстати, немецкими ролями.

Возвращаясь к реакции зрителей. Вы рассказывали, как после "Двенадцати" вам писали школьники и говорили, что их тронул этот фильм. Какие положительные отклики вы получали после "Предстояния"?

Мне писали невероятные вещи. Как и после "Двенадцати", мне написала девочка, кажется, или мальчик, я уже не помню, и сказал, что не мог долго вообще прийти в себя, а потом сделал то, чего не мог сделать четыре года - помирился со своими родителями. Понимаете, меня не интересует реакция "понравилось" или "не понравилось". Меня интересует реакция "воздействует" или "не воздействует". При том, что даже активная отрицательная реакция, раздражение - это все равно говорит о том, что "воздействует". Другой разговор, нравится тебе это воздействие или не нравится. Но тот факт, что ты не прошел мимо этого, что ты плевался, говорил, что это издевательство над русским солдатом, - все это означает, что тебя эта тема волнует! Значит, все равно, ты не выходишь с этой картины так, как выходишь с гламурного какого-то фильма. Для меня это принципиально важно, потому что если человек испытывает определенное внутреннее шевеление, пусть оно даже раздражающее, значит, кино работает.

Продолжая тему, как бы вы прокомментировали реакцию критиков и большое количество негатива в интернете?

Когда начинают уничтожать картину, которая еще не вышла на экраны, то неужели не понятно, что не о картине речь?! Речь идет о моей личности, о том, что я думаю, что я говорю и как я это говорю. Как можно оскорбить художника? Сказать, что он говнохудожник и что он закончился. Понимаете, мне интересна критика, за которой стоит анализ, за которой стоит человеческое желание разобраться, понять. Если есть желание отругать - ради Бога, но только чтобы это было все равно направлено в созидательное русло, а не в разрушительное. Вот у нас на сайте есть ролик, на котором овация после показа в Каннах запечатлена. Так некоторые критики договорились до того, что это я организовал, в Москве снял, людям заплатил, а теперь это за Канны выдаю. Конечно, это все крайность, но это симптоматично. Понимаете, когда мы не получили премию и на нашем российском сайте кинокритиков написано: "Ура, мы сделали это!", то это уже совсем непонятно.

Ребята, ну уж если вы идете в эту сторону, так уж вы сохраняйте какую-то интригу! Но когда вы даже не можете сдержаться от счастья, что отечественная картина чего-то не получила, то это уже вещь не обсуждаемая, я бы так сказал. Поэтому я могу принять всякого рода соображения по картине, я могу отстаивать это, могу это объяснять. Но тогда, когда возникает диалог. В противном случае глупо даже пытаться разговаривать с людьми, для которых самое главное - чем хуже, тем лучше. Так что к подобной критике я отношусь достаточно спокойно, можно даже сказать равнодушно, и никогда не отвечаю на нее. Другой разговор - может быть, я был достаточно резок по отношению к таким критикам. Ну, это уже мое право, мое мнение. Они имеют право писать, что хотят, я имею право думать по их поводу, что хочу.

Больше всего вопросов в фильме вызвали два момента. Первый - это история с немцем, который гадит с самолета. Как эта история попала в фильм?

Действительно, на скорости 200 километров в час испражняться довольно трудно. Разговор в этом фрагменте вовсе не об этом, разговор идет об унижении. В картине нет ни одного момента, который не был бы подтвержден фактами. Там есть допуски. Допустим, нам нужно было, чтобы лагерь, где находится Котов, был близок к границе, для того чтобы немцы уже в первые дни войны оказались практически прямо там. Это допуск, потому что лагеря с политическими заключенными были в глубине страны. И штрафбаты появились в 42-м году, а не в 41-м. Но ведь в кино важно понимать, что ты нарушаешь, и ты можешь за это ответить. Я не высасываю из пальца, допустим, транспаранты над немецкими танками, над которыми издевались люди неграмотные, которые не знают истории войны. Мы два с половиной года занимались только материалами в библиотеках. Да, в 41-м году немцы подвешивали над собственными мощными и скоростными танками огромные стяги со свастиками, напоминающими воздушных змеев. И когда они развевались на полной скорости, это было жуткое зрелище. У нас сегодня нет танков, которые могут с такой скоростью идти. Поэтому мы сделали это не так, но это правда.

И задница немца - это абсолютно то же самое, это унижение. Немцы сбрасывали в 41-м году не только бомбы, они сбрасывали металлические бочки с дырками, которые выли таким страшным воем, что в окопах ребята становились седыми. И ложки выбрасывали миллионами. Алюминиевые ложки вместо бомб и пуль. И они засыпали наши окопы ложками, на которых было написано "Иван, иди домой, я скоро приду". В этом было презрение. Человек, который смотрит на это и думает о том, возможно ли это совершить на такой скорости и попасть испражнениями куда надо - ему надо смотреть другое кино. Ему не надо смотреть художественное кино. И история вся заключалась опять же в том, что день, тихо, море, баржа, все друг друга знают… Летят немцы - доброжелательные, смотрят на это (это тоже правда, что совершали учебные налеты), видят, как люди жмутся, они пикируют на них, играя, попал - не попал, они не имеют права их бомбить. И контуженный солдат может ли попасть из ракетницы?! Не может. Один раз из миллиона может случиться такое. Случилось в этот раз. Поэтому история с немцем - это история унижения, а не документальная история о том, что хотел идиот-немец сделать на скорости..

Соответственно, второй вопрос про последнюю сцену с обгоревшим солдатом. Многие говорят, что подобные истории оскорбляют память героев. Как бы вы это прокомментировали?

Мне даже не хочется комментировать это. Я не хочу давать оценку этим словам, потому что так могут говорить только те, кто реально не знает, что такое война, и знает эту войну только по художественным фильмам советского периода, которые были замечательными, но все так или иначе вогнаны в определенные границы. Это история, вычитанная мною из писем человека, с которым это произошло и который выжил. У нас он умирает, а в реальности это история того, кто выжил. Вот этот солдат и пишет: "Я никогда не целовался, я сиськи никогда не видел; как подумал, что сейчас помру и никогда не увижу, мне так плохо было". И то, что эта девочка разделась зимой перед этим солдатом, - он говорит, сознание потерял. А потом пришел в себя, а она его полумертвого уже привезла в госпиталь. И самое потрясающее - что они потом поженились. Но мне же импульс важен, а не документальная история. А это потрясающе точно, когда у этого человека была одна мечта, а он такой некрасивый, и надежд у него не было на взаимность, но вот это желание… Поэтому комментировать такого рода критику я не буду.

Есть Михалков-художник и Михалков - общественный деятель. Иногда кажется, что вы постоянно делаете выбор в пользу второго. Как это, по-вашему? Михалков-общественный деятель мешает некоторым спокойно воспринимать работу Михалкова-художника.

Михалков-художник - это одно, а общественный деятель - это другое? Чем отличается Михалков-художник от Михалкова - общественного деятеля?! Я что, снимаю патриотические фильмы, а сам являюсь злостным либерастом? Разве так? Нет. Значит, то, что я думаю и говорю в жизни, и то, как я воспринимаю окружающую среду, я и декларирую в том, что я снимаю, будь то "Сибирский цирюльник", "Двенадцать" или "Предстояние". Другой разговор, что человек, не согласный со мною, с моей позицией, хочет меня поделить: "Вот мне кино нравится, а то, что он думает - не нравится". Но мое кино не отличается от того, что я думаю. Повторяю, если бы я снимал фривольные, гламурные фильмы - набивший оскомину образ "Яйца судьбы", а на самом деле чувствовал себя государственником и просвещенным консерватором, то да, это он одно, а это другое.

Тут сейчас вышла книжка - друзья мои из Фонда культуры выпустили некий сборник - мои интервью за сорок лет. Я с трепетом брал ее в руки, потому что там были мои интервью с 64-го года. Что ж я мог там набуровить, думал с ужасом я? А прочитал и смело скажу - под каждым словом подписываюсь. Честно, испытал такое внутреннее ощущение, такую радость, что мне не нужно опускать глаза долу и говорить: "Такое было время, брат, что делать, приходилось говорить правильное". А вот не приходилось. И я отвечаю за каждый свой фильм с точки зрения его наполненности и за каждое сказанное слово. А это величайшее счастье. Поэтому я предлагаю людям, которые хотели бы меня понять, просто обратиться к этим моим интервью, и они увидят, что в 64-м году я говорил практически то же, что говорю сейчас. Может быть, о другом, но по внутренней сути то же.

Расскажите немного о второй части "Утомленных солнцем - 2". Про одно отличие вы уже сказали, что это будет восемь дней.

Вторая часть вообще другая. Это любовный треугольник, совершенно другое кино. Но как раз в этом-то и кайф, что первая картина - это ужас, мерзость, кровь, грязь, кошмар, унижение, проигрыш и все, что связано с этим валом, который в 41-м году на нас шел. Кстати говоря, не уверен, что если бы это случилось сегодня, мы бы продержались дольше, чем до конца июня, с теми настроениями, которые у нас сейчас существуют, и отношением к этим проблемам. Но это другой разговор. А вторая часть – это любовная история. Все курки, которые взведены в первой части, все пружины, которые в ней закручены, все сработает и раскрутится во второй. Могу сказать, что основным будет движение отца к дочери и дочери к отцу.

Где разворачивается действие "Цитадели" и что стало ее историческим прототипом?

Мест было несколько, и у нас, и в Прибалтике, но это практически не имеет значения, потому что Цитадель - это не географическое место, а художественный образ. Нечто неприступное, что невозможно взять никакими силами, разбомбить, потому что там сотни тысяч тонн бетона, и это стоит на горе, и уже положена масса жизней. И, конечно же, можно ее обойти и изолировать, и в этом и заключается зловещий и хитроумный план - использовать Цитадель как мощную политическую силу для того, чтобы заставить Европу содрогнуться, подумав о том, что будет, если мы не выиграем войну. Она создает грандиозный и очень зловещий фон для, вообще говоря, совершенно интимной, я бы даже сказал камерной, истории.

Вы всегда были актерским режиссером; вы всегда очень серьезно работали с актерами, они в ваших фильмах расцветали. А вот сейчас создается впечатление, что "Утомленные солнцем" - это сугубо режиссерский фильм. Это совершенно другой подход. Это только так кажется? И если это правда, то почему такое изменение произошло?

Это абсолютно не так. Понимаете, какая штука, мы не в равном положении, потому что вы не видели "Цитадели". И в данном случае я говорю, что их надо рассматривать как фильм "Утомленные солнцем - 2", который состоит из "Предстояния" и "Цитадели". Только посмотрев все вместе, можно сделать реальный и какой-то достаточно объективный вывод. Это не так совершенно, потому что я надеюсь, что вы увидите совершенно нового Меньшикова, которого вы не видели. Вы увидите Деревянко, которого не видели. Вы увидите Ильина, потрясающего абсолютно. Или Толстоганову, которая открылась совершенно с новой стороны. Поэтому я надеюсь, что продолжаю быть актерским режиссером. Но я все-таки надеюсь, что я еще и режиссер, поэтому в первой части, может быть, это было более важно, именно закручивание этих пружин, которые должны раскрутиться во второй части, именно за счет актерского исполнения.

Не кажется ли вам, что зритель устал от фильмов про Великую Отечественную войну?

 А где он их видел?

Создается впечатление, что устал не в том смысле, что он их очень много посмотрел в последние годы, а что ему это банально не интересно?

Может быть, очень может быть. Но тут ведь никак на это повлиять невозможно. Этому нет оценки. Если ему неинтересно это смотреть, пусть ему неинтересно смотреть. Но я считаю, что это большое заблуждение, потому что незнание этого и отсутствие отношения к этому - это есть потеря иммунитета. Вы понимаете, какая штука: у меня есть глубокое убеждение, может быть, ошибочное, что предметы, мысли, чаяния, энергия, размышления, желания могут материализоваться. Когда я смотрел, как врезались самолеты в небоскреб, я не поверил, что это прямой эфир. Я решил, что это идет какой-то американский боевик с очередной компьютерной графикой, и только потом, когда я стал щелкать программы и увидел, что это показывают в прямом эфире во всем мире, я похолодел. Когда люди смотрят фильмы-катастрофы, землетрясения, цунами, сидят с попкорном, глядят в оба и говорят: "Во, здорово сделано", - а потом вот так в жизни – бац! Получите. А не готовы. Потому что думают, что это все кино. Это все сделал Голливуд, компьютерная графика.

Я ведь к кино отношусь более серьезно, нежели просто к профессии или к развлечению. Кино - это гигантская сила. И умноженная на время, когда мы сегодня видим людей, воспитанных кинематографом, потерявших всякое уважение к жизни и к смерти, когда убивают тысячи человек и никого не жалко, когда отсутствует это ощущение: "А что, если это правда?" - а для того, чтобы это ощущение возникло, нужно в кино работать, а кино в кино работать зрителя отучило…

Поэтому, ну что ж, не хотят смотреть - пусть не смотрят. Устали? Не верю, что устали от военного кино, потому что его нет просто. Я могу понять людей, которые смотрели это кино в 60-е, 70-е, 80-е, 90-е годы. Но молодое поколение этого кино не знает, просто не знает. А то, что для этого молодого поколения Великая Отечественная или Вторая мировая война в результате сводятся к солдату Райану или к вьетнамской войне, и в общем это все перепутывается, то ли Вьетнам, то что еще - главное, что есть какие-то враги, какая-то опасность, и ладно. А это, если так подумать, проблема национальной безопасности, потому что подобное отношение, как я уже говорил, это потеря иммунитета, который в любую секунду может понадобиться, а его не будет.

Это ваше не первое кино о Великой Отечественной войне, но последнее ли? Вы высказались по этой теме или планируете еще что-то?

Ну, есть масса тем. Есть кино военное, где генералы рисуют стрелки на картах. Есть кино окопное. Есть кино тыловое, но о войне, скажем, как "Двадцать дней без войны" Германа или "Летят журавли". То есть, война - это перемена жизни всех. Так же, как катаклизм гигантский. Вот как в Японии сейчас. Мы еще не очень отдаем себе отчет, но то, что происходит в Японии, касается всех. А в Японии - так точно каждого. Поэтому в сам период войны, будь то тыл, будь то партизанские отряды, будь то маленький город с пансионом слепых девочек.

Я не могу сказать, что закрыл тему. Я вообще такими категориями не мыслю. Если будет что-то интересное и важное, я вернусь к этому. Другой разговор, что меня очень интересует масштаб, мне интересно делать большие картины. Но, скажем, опыт, который к тебе приходит, он, конечно, многому учит в этом смысле. Я, например, какие-то вещи уже готовил бы по-другому. Потому что я не знал, как это делается. Знаете, это же невероятный драйв, когда ты сидишь и у тебя под управлением - пять тысяч массовки и восемь камер! И не просто люди бегут стрелять, а когда ты понимаешь, что это чистое сливочное масло - можешь этот кадр сколь угодно долго держать на общем плане, и зритель будет видеть, что все всерьез. А для этого нужно эти пять или три тысячи человек разбить на пятерки конкретных людей, назначить им старшину, начальника, и раздать им каждому задание: ты бежишь сто шагов и падаешь, потом вскакиваешь, бежишь обратно и падаешь. Ты бежишь до конца и падаешь здесь. Ты вообще не бежишь, стоишь, как опупевший, вокруг тебя взрывы. Только не встань, там где закопан заряд, чтоб тебя не задело… И когда это начинает работать - все.

Если смотреть, прищурившись - так это икра бежит! И кажется - ну, запустили людей. А если начинаешь рассматривать, и вдруг ты видишь, что у каждого своя жизнь - это драйв невероятный. Понимаете, создавать картинку, которую можно спокойно на любой крупности снимать с любой точки любым количеством камер, и ты знаешь, что везде будет отработано так, как надо, - это высоко. Это очень интересно.

А не планируете вернуться к классике? У вас же были прекрасные экранизации. К тому же вы как-то говорили, что в разработке "Солнечный удар"…

Да, есть сценарий уже, вчера закончили.

То есть этот проект движется? А актеры кто?

Пока не скажу. Актриса совсем пока никому не известная, и с ней даже заключен договор, что она нигде не будет появляться, пока мы не начнем снимать. И актер, может быть, мировая звезда. Просто мировая, мега.

Материалы по теме:

И снова комдив КотовКадры из "Утомленные солнцем 2: Цитадель"

10 марта 2011

То есть не русский?

Может быть, не русский. А играть будет по-русски. Ну, я подумал - у Гибсона же все актеры арамейский выучили?

Да, было дело. Ну что ж, сыграет на русском. А что с Грибоедовым?

Уже есть замечательный сценарий, "Жизнь и гибель Александра Грибоедова", большой сериал. Я думаю, серий 20 . Вообще сейчас возникает новая серьезная тенденция телевизионного кино. Когда Скорсезе выходит на телевидении, потому что, во-первых, больше денег, а во-вторых, есть возможность историю рассказать, показать ее в развитии. А так как телевидение приобретает все большее значение, становится качественнее, High Definition, уже есть 3D на телевидении, то, в принципе, это интересно, когда изо дня в день люди живут с тобой, а ты живешь с ними своей работой. Я думаю, что "Грибоедов" в этом смысле может стать как раз таким нашим экспериментом, как большая телевизионная картина. Обычно мы делаем фильмы не из телевизионной версии, а наоборот. А тут надо делать сериал, а затем уже, если есть необходимость, монтировать из него картину для экрана.

А в этом проекте есть известные актеры какие-нибудь?

Там будет много работы, и, я думаю, если Господь управит это делать, очень многим актерам придется из-за этого отказаться от других своих работ.

Просто хочется знать, на каком этапе проект? Вот съемки уже завтра начнутся или нет…

Нет, сейчас у нас впереди "Солнечный удар", мы вместе с Володей Моисеенко, с которым работали и раньше, уже написали сценарий по его мотивам. Вот уж не подумал бы, что спустя восемь лет после съемок мне опять захочется снимать, тем более наслушавшись и начитавшись про себя Бог знает чего. Ничего подобного, мне интересно и хочется, я хочу это делать, это интересно. И шел я к этому проекту почти 35 лет.

Вот сейчас стало модно делать римейки. Скажите, не планируете ли вы, например, римейк "Своего среди чужих"?

Переснять? Да вроде нет. Должен быть, так сказать, новый смысл. Вот "Двенадцать" снять римейк - это новый смысл. Это практически взято задачей и фабулой движения в фильме Люмета. А что - "Свой среди чужих"? С сегодняшними артистами снять ту же самую историю? Говорят, сейчас сняли, мы же видели с вами, "Иронию судьбы", "Служебный роман". Нет, да и проектов у меня сейчас много. Один Грибоедов чего стоит. А "Детские годы Багрова-внука", ну, гениальная книжка? А какая тема Столыпина, просто потрясающая. Вот я мечтаю сыграть его. Или вот "Алхимик" Коэльо, который лично, так сказать, подарил мне право экранизировать книжку. Они у Warner, но Коэльо определяет, кто будет снимать, а он не дает, держит данное мне обещание.

Или, скажем, Дмитрий Донской. Сейчас уже есть сценарий, и неплохой сценарий. Там у меня красивая идея была. Очень красивая. Потрясающая история про Глинку. История моей службы в армии, флотская история - потрясающая, по своим дневникам. Это убойная история и смешная такая и серьезная одновременно.

Ну и последний вопрос, совсем несерьезный: знаете ли вы какие-нибудь анекдоты про себя? Чтобы главный герой был Михалков?

Я помню, какой-то анекдот мне рассказывали, что я разговариваю то ли с Медведевым, то ли с Путиным и говорю: "Хочу вас играть". А он: "Ну, тогда вам придется сбрить усы". А я говорю: "Нет, это вам придется их отрастить". Что-то в этом роде, на уровне 4-го класса.

Или такой, например. Никита Михалков чистил лук и замироточил.

Ну, таких много. Был такой гениальный сценарист у Феллини, который сказал замечательную фразу: "Parle male, parle bene, ma parle di me", - "Говори плохо, говори хорошо, но говори про меня". Я все-таки тешу себя надеждой, что про того, кто ничего не делает и ничего не стоит, про них не говорят и не выдумывают анекдоты. Поэтому раз анекдоты выдумывают, значит, вне зависимости от того, с каким знаком, то, что ты делаешь, кого-то если не волнует, то раздражает. Ну, а это, собственно, и есть задача художника.