Президент Сирии Башар Асад, столкнувшись в своей стране с антиправительственными протестами, охватившими весь арабский мир, отреагировал на происходящее быстрее и спокойнее своих иностранных коллег. Вместо того, чтобы объявить оппонентов врагами и предателями, он признал законность их требований и пообещал принять меры.
Сирийскому правительству хватило недели для того, чтобы понять: волна арабских революций докатилась и до их страны. От режима, имеющего давние традиции подавления любой внутренней оппозиции, многие ждали жесточайшей реакции - силового разгона демонстрантов, массовых арестов, судов и казней.
Поначалу все к тому и шло: город Дараа, в котором 18 марта начались протесты, был окружен армейскими подразделениями, против протестующих бросили отряды полицейского спецназа, раздались первые выстрелы, пролилась кровь. В главной городской мечети, ставшей "штабом" и больницей оппозиции, прошла зачистка и обыск. Государственное телевидение показало якобы найденные там автоматы и пачки денег в местной валюте и долларах, сделав вывод: в Дараа орудуют иностранные наемники и банды преступников.
С указанными категориями лиц в арабских странах разговор, как правило, короткий - к стенке. Жители города, поняв к чему идет дело, взяли на вооружение новый лозунг: "Страха больше нет". Однако, как выяснилось, кровожадность Башара Асада была существенно переоценена.
Вместо того, чтобы поступить с мятежным городом по примеру своего предшественника (и отца по совместительству) Хафеза Асада - бросить туда армию и утопить оппозицию в крови, он поступил куда более взвешенно.
Для начала он извинился перед горожанами за жестокость, проявленную полицией, принес личные соболезнования семьям погибших и уволил местного губернатора, против которого в значительной степени была направлена злость манифестантов.
Это позволило несколько снизить градус напряжения, но оно все равно сохранялось. Чувствуя, что дело может закончиться вторым Египтом или, не дай бог, Ливией, Асад пошел на еще большие уступки. С въездов в Дараа убрали армейские блок-посты, полиции был дан приказ действовать максимально аккуратно и не вступать в противостояние с демонстрантами без крайней на то нужды.
Ну а вечером четверга 24 марта, непосредственно перед очередной пятницей (днем, ставшим уже традиционно беспокойным в бунтующих арабских странах) советник президента по связям с прессой Бусайна Шаабан объявила, что руководство страны подготовило целый пакет реформ в области политики, экономики и общественных отношений.
Пообещав усиление борьбы с коррупцией, создание дополнительных рабочих мест и скорое улучшение условий жизни граждан Сирии, она перешла к главному: политическим реформам.
Во-первых, по словам советника, правительство даст свободу политическим партиям. Сейчас они жестко ограничены тем, что любая партия, намеревающаяся работать легально, должна поклясться в верности курсу на строительство социализма. То есть по сути, стать сателлитом правящей партии арабского социалистического возрождения - "Баас".
Во-вторых, Шаабан пообещала принять новый закон о свободе прессы. Из контекста сказанного ей следует, что жесточайшая цензура, действующая сейчас в Сирии, будет либо снята, либо существенно ослаблена. Появление открытых и публичных площадок для дискуссий - это что-то совершенно необычное для Сирии. Такого не было за всю ее историю. Но шаг, очевидно, логичный: будет где размяться партиям, выбравшимся из прокрустова ложа нынешних законов.
В-третьих, сирийское руководство намерено установить жесткий контроль над спецслужбами и полицией, которые сейчас действуют по своему произволу, хватая и арестовывая людей безо всякого суда. Система работы самих судов также будет пересмотрена - они получат большую независимость.
Ну и главное. Тут советник Асада высказалась максимально осторожно: руководство Сирии "рассмотрит возможность" отмены режима чрезвычайного положения, действующего в стране с начала 1960-х годов. В сущности, режим ЧП является источником всего того, против чего выступают демонстранты: декоративности "оппозиционных" партий, несвободы СМИ, своевластия спецслужб и подчиненного положения судебной системы.
Для того, чтобы никто не усомнился в серьезности намерений ее начальника, Шаабан несколько раз подчеркнула, что работа над реформами начинается немедленно. Часть из них будет воплощена в конкретные законы и решения уже на следующей неделе.
Надо сказать, что заявленные изменения в политической сфере не сделают, конечно, из Сирии Данию или хотя бы Италию в смысле прав и свобод людей. Но недооценивать шаг, на который пошел Башар Асад, не следует.
Столь глубокая единовременная либерализация общественной жизни не имеет прецедентов в истории региона. Можно представить, насколько тяжело было решиться на это президенту страны, где вся система власти базируется на жестком подавлении любого инакомыслия. Путь, по которому он пошел, может закончиться выборами, на которых (пока только теоретически) он может проиграть и навсегда лишиться своего поста.
Однако Асад, столкнувшись с движением, требующим кардинальных реформ, решил не бороться с ним, а возглавить, что, безусловно, делает ему честь.
Сирийскому руководству еще только предстоит убедить в честности своих намерений население страны, так как протесты пока не прекращаются. Однако митинг оппозиции в Дамаске, на котором ожидались десятки тысяч людей, 25 марта собрал лишь несколько сотен: выступление Шаабан сделало свое дело.
Надо отметить, что уровень недоверия к президенту в Сирии значительно ниже, чем, скажем, это было в Египте. Во-первых, за 11 лет у власти Башар Асад не успел настолько сильно надоесть населению, как Хосни Мубарак за три десятилетия своего правления. Во-вторых, многие сирийцы искренне уважают своего президента за его жесткую позицию в отношении Израиля и США. В-третьих, он и правда производит куда более адекватное впечатление, чем его престарелые коллеги по цеху.
Поэтому немедленной отставки главы государства и смены режима сирийцы пока не требуют. Определенный кредит доверия у него есть. В том случае, если Башар Асад сумеет довести заявленные планы до логического завершения, он может остаться без власти. Но в историю своей страны он войдет не как очередной диктатор, а как человек, давший ей надежду на свободу.