Все очень нервничали

Митинг 10 декабря 2011 года на Болотной площади - самая массовая и удивительная акция оппозиции за долгие годы. Десятки тысяч участников, причем все это - люди разного возраста и профессий. Никаких задержаний - полиция, кажется, напугана и ведет себя подчеркнуто корректно. Неполитические звезды среди выступающих: Леонид Парфенов, Дмитрий Быков, Татьяна Лазарева и другие. Речи слышно плохо, толпа слишком большая - даже организаторы на это не рассчитывали, но мирный и массовый протест наполняет собравшихся эйфорией. На митинге требуют отставки главы Центризбиркома Владимира Чурова и премьер-министра Владимира Путина, а также отмены результатов выборов в Госдуму как сфальсифицированных.

В неожиданном амплуа митингового оратора на Болотной выступает писатель Владимира Путина снят с повестки.

"Лента.ру": Помните ли вы, где вас застали известия о событиях в Москве 5 декабря? Что вы тогда почувствовали?

Борис Акунин: Конечно, помню, очень хорошо помню. Я как раз за день до этого, 4 декабря 2011 года, приехал туда, где я обычно пишу книжки - это дом на берегу Ла-Манша. 5 декабря - это был первый день, когда я сел за работу с утра, работа очень хорошо пошла. Потом, к вечеру, посыпались новости с родины, и работать стало совершенно невозможно. Последующие несколько дней я все время внимательно следил за тем, что происходит в Москве, тем более что многие мои друзья и знакомые оказались в гуще этих событий.

О чем вам сообщали ваши друзья? Как они это интерпретировали?

У всех было ощущение того, что происходят драматические события, и неизвестно, что будет дальше. Как вы помните, и после Чистопрудного, и особенно на Триумфальной площади полиция вела себя очень жестко. Тем не менее, все говорили о том, что 10 декабря они пойдут на митинг. Сначала было непонятно, где он будет - на площади Революции или на Болотной, но, в общем, более или менее все, кого я знаю, собирались туда идти, и от этого мне в чудесной Франции становилось все более и более неуютно и тревожно.

Что происходило с вами потом? Когда вы решили, что нужно ехать?

Я подумал-подумал и решил, что ехать в Москву мне не нужно: что, собственно говоря, изменит мой приезд? Потом, это будет какой-то мелодраматический поступок, совершенно несвойственный мне по темпераменту и характеру, какая-то в этом была бы аффектация. Мы вечером поговорили с женой, обсудили эту ситуацию и твердо решили, что нет, мы никуда не поедем. Ну что, в конце концов, мы собой представляем, чтобы придавать нашему приезду или неприезду какое-то значение? А потом на следующий день я очень рано проснулся и почувствовал: надо ехать.

Понятно, что для митинга не имело никакого значения - буду я там или не буду. Но это имело значение для меня. Я почувствовал, что если я не поеду и буду продолжать писать свою книжку, то, во-первых, я ничего путного не напишу точно, а во-вторых, вполне вероятно, что я никогда себе потом этого не прощу. И мы собрали по-быстрому вещи, сели в машину, а от дома до аэропорта - почти 500 километров. Я повесил пост у себя в блоге, что я еду. Сразу после этого мне позвонили несколько человек - организаторы митинга - и стали меня уговаривать выступить. Если представить себе какой-то личный субъективный кошмар моей предыдущей жизни, это вот и было бы выступление на митинге. От этого "жанра" меня всегда просто с души воротило. Поэтому первому, кто позвонил, я сказал: "Нет". Второму я сказал: "Нет, наверное, это будет неправильно". Когда мне позвонил уже третий, я сказал: "Раз так, то хорошо, я выступлю". Поздно вечером мы были в Москве, а с утра… это было не совсем с утра, ближе к середине дня, мы отправились на митинг. В общем, я считаю, что это было, безусловно, важное событие в моей жизни. Очень важное.

А что касается самой Болотной площади - что вас больше всего впечатлило? Или ваше выступление для вас и стало самым непростым и в то же время самым ярким событием этого дня?

Все были в возбуждении, все очень нервничали, и поэтому всем хотелось держаться вместе. Я помню, что мне позвонил сначала Леонид Парфенов, сказал: "Давайте вместе поедем", - и приехал. Потом позвонила Юлия Латынина, тоже приехала. Мы собрались у меня дома на квартире, и я вдруг понял, что независимо от того, как повернутся обстоятельства, уже произошло одно совершенно эпохальное событие. Вот то, с чем мы все внутренне, собственно говоря, смирились после 24 сентября, - что у нас в стране вот-вот установится пожизненная диктатура Владимира Путина, - вот этот вопрос уже точно с повестки дня снимается. Что бы там ни было, вот этого точно не будет. И это было первое сильное сатори - не знаю, как по-русски сказать.

А второе я испытал, когда попал, собственно, на Болотную площадь. Я боялся, что приду туда, а там будет стоять кучка пассионариев и маргиналов, и все это будет иметь какой-то несчастный патетический и пафосный вид. А когда я вышел на набережную и увидел это море народа, и главное, увидел лица этих людей - они были веселые, они были спокойные, и это были такие лица, с которыми хочется жить в одной стране... Что я там говорил на этом митинге, неважно. Я жалею только об одном: меня загнали в загон для выступающих за сценой, и у меня не было возможности походить среди людей, на всех посмотреть. Потом я в точно такой же ситуации оказался 24 декабря на проспекте Сахарова, в этом самом засценном "гетто", и решил, что все, хватит, больше я выступать на митингах не буду, я лучше буду стоять среди манифестантов. Впоследствии я так и поступал, и это действительно правильно, это ощущения гораздо более сильные.

Вы отдавали себе отчет 10 числа или, может быть, сразу же после этого, какую важную роль сыграло ваше появление, ваше участие в митинге и тем более выступление?

Не отдавал и сейчас не отдаю. То, что я там говорил, скорее всего, вообще особенного значения не имело. Появление на сцене таких людей, как я, или Леонид Парфенов, или Дмитрий Быков, - думаю, что да, имело значение, потому что людям хотелось, я думаю, увидеть, что какие-то там, прошу прощения, известные люди вместе с ними. А что касается речей, я думаю, что их было не слышно, уж на Болотной точно не было слышно, там была очень плохая акустика. Потом, там много чуши же говорили со сцены - судя по тому, что долетало до моих ушей. Это не имело большого значения, как, впрочем, и на последующих митингах. Важно было, что люди туда пришли, что их там много, что они посмотрели друг на друга и друг другу понравились - и что они ощутили свою силу. После длительного депрессивного периода мы все ощутили, что мы живем в своей стране и в своем городе, - это ощущение, я думаю, осталось у всех, кто там был.

Как вы оцениваете сейчас то, что произошло в России этой зимой?

Очень высоко. Меня как раз сейчас попросили написать на эту тему статью для немецкой газеты, и я согласился, потому что знаю по опыту: это очень полезная штука - писать статью о происходящем в России для иностранцев. Объясняешь не столько им, сколько самому себе, что произошло. Без лишних деталей и подробностей, которые замутняют видение. Ты раскладываешь мысли по каким-то таким ячейкам, и все становится на свои места.

Вот сейчас, когда я уже без всяких эмоций, без всяких этих "взвейся-развейся", а спокойно и даже хладнокровно смотрю на результаты этого трехмесячного периода, я вижу, что этих самых результатов, может быть, не так много, но каждый из них очень важен.

Во-первых, как я уже сказал, с повестки дня снят вопрос о пожизненной диктатуре Владимира Путина. Хоть он и пробрался в Кремль на третий срок, в чем никто особенно и не сомневался, но это пиррова победа. Он растерял половину своего рейтинга. Он впервые приобрел очень большой антирейтинг, чего не было никогда. И, кроме того, если раньше с жесткой критикой Путина выступали только какие-то маргинальные политики, то сейчас разве ленивый не кидает в дорогого Владимира Владимировича гнилыми помидорами. Полезнейшее упражнение для борьбы с авторитаризмом.

Второе - возникло новое обстоятельство на нашей политической сцене. В результате того, что и парламентские, и президентские выборы были проведены с большим количеством нарушений и фальсификаций, на две ветви нашей власти - и на исполнительную, и на законодательную - легла тень нелегитимности. Во всяком случае, подозрение в нелегитимности. Существенная часть общества сейчас говорит: "Это не парламент, это не президент". Это фактор взрывоопасный. Он делает Путина еще более слабым президентом.

Третье. Я бы не стал недооценивать значение политической реформы (при всей ее половинчатости), которая сейчас запускается. Это тоже прямое следствие декабрьских манифестаций. Я имею в виду и регистрацию партий, и выборы губернаторов – это очень важная вещь, которая расшевелит всю страну.

Ну и наконец последнее, ключевое: общество стремительно политизируется. Штука в том, что пресловутая прочность путинского режима зиждилась не столько на популярности Путина, сколько на всеобщей аполитичности и апатии. Всем было, в общем-то, плевать, кого там выбирают и кто там нами правит. Когда общество политизируется, ему становится не наплевать, и авторитаризм вообще в принципе становится невозможен. Мы сейчас еще только в самом начале этого пути, но обратно повернуть невозможно.

Вот, пожалуй, четыре пункта, которые я, подумав, смог выделить. Если сравнивать с ситуацией, в которой мы находились полгода назад, это почти фантастические изменения.

.b-dreamers { font-family: Arial, Helvetica, sans-serif; }<br />.b-dreamers a { color: #cc0b00; text-decoration: none; font-weight: bold; font-size: 22px; }<br />.b-dreamers small { display: block; color: #444138; font-size: 10px; }<br />