«Я сладкий кусочек» Ирина Роднина рассказала «Ленте.ру» про «антимагнитский закон» и травлю со стороны оппозиции

Депутат Госдумы и трехкратная олимпийская чемпионка Ирина Роднина обиделась на оппозицию за критические высказывания в свой адрес. Роднину упрекали в том, что она проголосовала за «антимагнитский закон» и слишком резко отвечала оппонентам в социальных сетях; сама спортсменка посчитала, что это «травля». В интервью «Ленте.ру» Ирина Роднина объяснила, почему следовало запретить усыновление сирот — пусть даже и необязательно в качестве ответа на «акт Магнитского».

Гражданам, недовольным деятельностью Госдумы, Роднина советует внимательнее следить за Советом федерации, который законы одобряет. Свое пренебрежительное отношение к митингующим оппозиционерам она объяснила фразой «за что боролись, на то и напоролись». Наконец, Роднина, ранее заявлявшая, что не подписывала «Письмо 55-ти» против Михаила Ходорковского, призналась, что сейчас могла бы его подписать.

«Лента.ру»: Вы говорили, что вас унижают и травят радетели земли российской. Вы ощущаете травлю?

Ирина Роднина: Да нет. Дело в том, что у меня большой экспириенс в жизни. О том, что досталось советским спортсменам, мало кто знает. Тем более, когда великая и непобедимая команда была… Поэтому это жалкий лепет. Потом, понятное дело, что это организовано.

Организовано Госдепом или кем?

Ну, я не думаю, что Госдеп занимается пока на сегодняшний день людьми в интернете. Поэтому это такое твиттер-сообщество, которое себя возвело в определенный ранг, которое считает, что оно имеет на него особое право. Здесь никаких обязательств и ничего не было подписано? Людям не хватает общения.

Вы не думаете, что люди искренне возмущены?

Нет, ну кто-то возмутился, но я же не виновата, если как-то не учла, [как] правильно сказать — то, что чисто московские выражения, тем более давних лет, для большинства людей [обидные]… Во-вторых, я не знаю, что обидного во фразе «тетка из очереди». «Тетка» или «очередь»? Я из того поколения, которое стояло в очереди буквально за всем — и за билетами в кассу, и за продуктами, а не было на пайках и спецобеспечении. Я из коммунальной квартиры, поэтому здесь обидного лично для меня ничего не было.

Имеется в виду пренебрежительное отношение к митингующим.

На что нарывались, то и получили.

А вы как считаете, есть какие-то основания для недовольства? Вы же заметили, что против «антисиротского» закона на улицы вышло больше 20-30 тысяч человек?

Они не знают особенностей этого закона. Вот в чем и проблема нашей прессы, пускай на меня не обижаются, особенно того пула, который есть здесь, в Государственной Думе. Они дали хоть какую-нибудь информацию, почему принимался такой закон?
Окей, плохая «Единая Россия». Но если из 429 депутатов, присутствовавших на этом пленарном заседании, 420 проголосовали за — тем более из всех четырех фракций?

Так и что это значит?

Это, наверное, все-таки показатель, того, что у нас есть чуть больше знаний, оснований принимать или не принимать этот закон. У нас иногда бывает — мы зарубаемся на самых примитивных законах, причем зарубаемся на тех законопроектах, которые идут на отклонение, потому что уже вступили другие, аналогичные принятые законы. Потому что какие-то дожидаются своей очереди, так как рассматриваются в первую очередь законопроекты президента…

Никто же об этом не сказал, и нет информации, нету ничего. Причем не знают, какое количество детей отдается, какой процент отдается, какие фирмы работают. Когда практически на полтора года мы остановили усыновление детей в Америку, кто-нибудь выходил?

Когда это было?

Это было, между прочим, с июля 2010-го по осень 2011 года.

Тогда была другая ситуация. Гражданское общество еще не проснулось.

А-а, теперь оно проснулось, да?

Выгляните в окно.

Человек, когда проснулся, вообще, с утра газеты читает и информацию получает, а [у нас] получает информацию однобокую…

Я бы так не сказал. Федеральные каналы как раз вашу позицию передают.

С опозданием — или не хотят услышать, потому что если почитаешь в том же интернете, так там такое пренебрежение к тем, кто смотрит телевидение. Мол, у меня уже давно телевидение не работает, и вообще, там типа отстой, смотреть можно только «Дождь».  

Вы же сами говорили в другом интервью, что эти поправки появились в «антимагнитском законе» неожиданно.

Неожиданно, да. Они появились в последний момент, потому что поправки вносятся в профильный комитет, который рассматривает закон. У нас за каждым законом закреплен, бывает, один комитет, бывает — два-три комитета. Поправки вносятся в первую очередь туда, а потом они уже обсуждаются в зале.

Так в чем неожиданность была?

Нет, это не неожиданно. Вот когда они появились, собиралась фракция — я не знаю, собирались ли другие фракции — мы получили документы, материалы о количестве детей буквально по каждой территории, начиная, по-моему, с 1992 года: сколько детей уехало за границу, какое количество инвалидов, в какие страны. Мы же не принимаем такие законопроекты в отношении Италии, Франции, Испании, а туда в два раза больше детей уезжает, чем в Америку.

Так почему же против Америки вы приняли такой закон?

Во-первых, Америка ни с кем не подписала соглашение по поводу усыновления, адаптации детей. Вот больше года с ними, как говорится, воевали-воевали, и они наконец-то подписали, по-моему, в июле 2011 года. Мы ратифицировали в сентябре 2011 года. Но не выполнено было ничего.

В Италии, Франции, Испании и других европейских странах ребенок, который усыновляется из России, до своего совершеннолетия остается гражданином России. Если что-то вдруг происходит — ребенок не прижился, родители не смогли справиться, то он возвращается в Россию. В Америке все наоборот. Во-первых, мы практически не можем отследить ребенка. Если дети сдаются в органы попечительства, потому что родители с ними не справились, то мы вообще теряем след ребенка. Если идут судебные процессы в отношении тех несчастных случаев, которые были с детьми из России, туда наш представитель не допускается, хотя все подписано. Но суды отдельных штатов говорят: «Мы с вами ничего не подписывали».

А что ж вы раньше не отменили? Почему только сейчас?

Мы обсуждали, был подписан документ, но нужно же какое-то время для обдумывания.

Вот вы взяли и ответили Америке нашими собственными детьми.

Мы не ответили детьми. Единственная беда в том, что соединили это. Америка должна была отменить закон Джексона-Вэника в связи с вступлением России в ВТО. Если между находящимися в ВТО странами уже есть какие-то ограничения в торговле, то они автоматически должны прекратиться. С 1976 года нас этот закон Вэника ограничивал, и почему у нас тоже американский бизнес не особенно развивается? Он и против нас, и против самих же американцев работает. Они его отмену заменили на принятие «закона Магнитского», и, по большому счету, пошла ответная реакция.

И вообще, стоило ли отвечать, все-таки у нас же не «холодная война»?

У нас не «холодная война», но она превращается в достаточно холодную войну, потому что если вы берете наших детей, то хотя бы какую-то ответственность надо нести. Из всех детей менее пяти процентов — это дети-инвалиды. А прикрываются ими очень часто… Я не говорю, что только американцы наживаются, и наши работают не безвозмездно. Они теперь перебрались в Читу, Хабаровск, Бурятию, Приморский край — подальше от нас. Потому что практически ни одна европейская страна своих детей на усыновление не дает, даже уже Румыния прекратила. Она раньше давала детей на адаптацию, но только тех, которые при рождении уже оказались инфицированными AIDS. Но сейчас и они это прекратили делать.

У нас все-таки не самая развитая европейская страна-то.

Я не думаю, что она у нас хуже, чем Румыния. Я бывала, я могу сравнивать. Другой вопрос, что мы как-то так решили, что можем такие тяжелые вопросы решать за счет других. Может, потому что у очень многих в голове за долгие годы сложился [стереотип] — получить образование и слинять.

Это действительно была проблема страны. У нас в 1992 году, извините, детей-инвалидов кто-нибудь видел? Вот я участвовала в открытии первого «Макдоналдса» в Москве. И так как в компании «Макдоналдс» должно работать 25 процентов людей, имеющих какое-то отклонение, то первый день открытия был для детей-инвалидов. Были какие-то инвалидные коляски? Там у большинства костылей не было. Мы буквально на руках, на себе носили этих детей в автобусы, и оттуда мы их выносили в «Макдоналдс», и обратный путь такой же. В России очень мало занимались инвалидами.

А сейчас, вы думаете, ситуация настолько хороша, что можно…

Она не настолько хороша, не надо ерничать, но она по крайней мере стала обсуждаться, и она стала решаться. По крайней мере, даже то, что мы проводим Олимпийские и Паралимпийские игры в Сочи, нас подтолкнуло. Намного раньше мы бы еще дольше, может быть, возились с принятием законов по инвалидам. В Москве пытались сделать школу, где бы дети с физическими отклонениями учились в одной школе с обычными детьми. Кто первый восстал, как вы думаете? Родители здоровых детей. Общество у нас действительно пока еще не очень готово.

Так американское-то вроде готово.

Они этим давно занимаются. У них, извините, почти 300 лет без войн и революций.

Возможно, лучше было сначала российское общество подготовить, а потом запрещать усыновление американцам?

А сколько это времени займет? Ну, давайте все разбрасывать, детей разбрасывать, землю отдавать! Мы же слышим: «Ну, чего мы маемся с этим Сахалином! Давайте его отдадим японцам». Нужно же начинать решать вопрос внутри.

Я считаю, что как раз-таки нужно. Но зачем детей, которые могли бы сейчас попасть в хорошие американские семьи, лишать этой возможности, пока здесь не готово еще ничего?

Они берут меньше пяти процентов. У нас детей-инвалидов в стране сами россияне берут значительно больше, чем иностранцы. Об этом никто ж не пишет. Меня больше всего, я вам скажу честно, взбесило, что нам про эту Джессику раструбили все что угодно. Мы о своих-то вообще ребятах рассказываем? Которые из тех же детских домов и интернатов становятся паралимпийскими чемпионами. Как потом у них находятся родители, которые сначала их сдали, у этих молодых людей появились теперь деньги. Вот об этом-то рассказывает кто-нибудь или нет?

Как мой ребенок смеется: «Мама, какая у нас удивительная страна!» В США телевидение показывает работу Сената, а о нижней палате — Конгрессе — почти никто и не знает. Основные события происходят в верхней палате, а у нас, наоборот, не знают, что происходит в Совете федерации.

Так там ничего не происходит.

Как это не происходит? Извините, там какие-то законы не проходят, их возвращают…

Минимальное количество.

Минимальное, да. Вот об этом и надо говорить. Мы-то всего лишь нижняя палата.

Все дела же здесь делаются.

Окей. Если мы такие все плохие, так чего ж Совет федерации-то эти законы принимает? Последняя ж инстанция — дальше только президент.

А вы вообще как относитесь к последнему валу запрещающих законов?

А что запрещающие?

Все подряд.

Что конкретно?

Начиная от НКО-«иностранных агентов»…

Во всех нормальных странах это есть. Я была в попечительском совете организации, которая получила грант института Хопкинса аж на целых 25 миллионов. Я со своими проектами детского спорта пришла — и ничего не получила.

Они берут наших специалистов, потому что американец не поедет в тьмутаракань. Собирается много информации, на попечительском совете презентация этой программы, дальше она уезжает. Какая информация? По распространению СПИДа, по работе с этими детьми, наркотикам, по анализу работы нашего телевидения, как бы влияния на среду. То есть эти 25 миллионов возвращаются от нас же в Америку, выполненные нашими гражданами. Ну и какой нам смысл от этого? Нам-то они ничего, поработали у нас, собрали урожай. «Иностранные агенты» работают под красивыми вывесками вроде «Здоровой России», а результата для нашей страны никакого нет.

По тому закону, который вы приняли, люди с двойным гражданством не могут возглавлять НКО.

Ну, извините, а в Америке все то же самое. Если у вас есть другое гражданство, вы не можете работать на таких службах. Например, моя дочь по окончании университета хотела поехать через общественные организации поработать в Африке. Гражданке России не дали.

Вы выступаете против Америки, а у вас там дочь, сами вы там жили…

Я жила там. Я не против Америки, я против конкретных вопросов, которые решаются в ущерб России. Не надо все обобщать.

Вы же понимаете, что в ответ на митинги сразу пошла волна запрещающих законов, клевету вернули в Уголовный кодекс, сейчас «гей-пропаганду» запретили…

Это абсолютно нормально. С одной стороны, и власть себя защищает, и общество защищает. Я вам могу сказать, что когда был первый митинг на Болотной площади, нам всем было это тоже безумно интересно. Это действительно был протест людей, но не агрессивный. Ничего удивительного в нем нет. Вот вы мне можете рассказать, когда в Москве последний раз были выборы? И все это прекрасно знают.

Что вы имеете в виду?

Последний раз нормальные выборы в Москве были очень-очень давно. Я приходила — шестой час, вот так эта амбарная книга, я на развороте третий человек, который пришел голосовать. В Москве хуже всего ведется любая пропаганда и любая работа — так, как мы отрабатываем в областях, ездим по всей территории, как мы встречаемся с людьми. Здесь такого вообще нет. Я пришла голосовать за президента, тут узнаю, что мы выбираем еще кого-то в Москву, каких-то депутатов в местные какие-то там [муниципальные собрания]… Никого я не знаю! Никакой информации. Понятное дело, здесь так тяжело устроить вот эту бучу. Поэтому народ и вышел: типа мы не голосовали. Они действительно не голосовали.

Нет, они-то вышли потому, что выборы были фальсифицированы.

Ну, не знаю. Я в выборах в Москве не принимала участие. Я знаю по своей территории. К нам приехало несколько директоров школ из северной части Омской области и говорят: «Мы больше это организовывать не будем». Ведь что я могу сфальсифицировать, когда у меня 150 человек вообще и все друг друга в глаза знают? Я чего там могу подменить? Если это происходит в Москве, так вы и говорите про Москву. Не надо про всю страну говорить. Мы-то отработали честно, а нас теперь всех пугают Чуровым.

Вы после президентских выборов сказали, что это были очень честные, чистые выборы.

А куда дальше-то, извините? Омская область. Вы знаете, сколько в городе Омске проголосовало за «Единую Россию»? Около 30 процентов. Вот уже в районах, там проголосовали где-то 60, где-то 70, где-то 50, но по крайней мере люди приехали [и] сказали: «Мы не хотим больше в этом участвовать, потому что нас оскорбляют оттуда, из Москвы. Если вы пишете, тогда пишите конкретно». А то вот как Навальный меня обвиняет, что я всю Америку ругаю. Я не думаю, что Навальный такой дурак и не понимает, о чем мы говорим и что мы отвергаем, что мы принимаем.

Я думаю, что все — Навальный и другие — думают, что вы подписали то, что вам сверху скинули, и все.

Слушайте, ну 420 человек. Что значит «сверху скинули», зачем так примитивно о нас думать?

Это как в советские времена, которые вы вспоминали в начале разговора. Вот так и голосуют сейчас в «Единой России».

А потому что у нас есть своя фракционная дисциплина. Понимаете, когда вот возник вопрос с этим законом, у нас собрали все фракции, с нами был разговор. Что вы думаете, все высказывались за? У нас сейчас очень тяжелые разговоры с правительством. Какой у нас был тяжелый разговор с Козаком по закону ЖКХ… Потому что правительство внесло и забыло, а мы с народом общаемся глаза в глаза. Вот я недавно приезжаю на встречу, а в котельной уже мазут давно закончился, они уже переходят на опилки. И это Сибирь, между прочим.

Даже три министра выступали против закона. Сидякин говорит — за него кнопку нажали, сам он вышел.

Кто?

Сидякин — такой депутат-единорос.

Знаете, слабые люди везде находятся. Если ты взял на себя какие-то обязательства... А у нас певица Мария Максакова-Игенбергс рассказывала, что ей импресарио посоветовал не давить на кнопочку, потому что у нее сорвутся гастроли по Европе.

Похожая в чем-то ситуация. Вот и под письмом против Ходорковского ваша подпись появилась, а вы потом сказали, что не подписывали.

Я это совершенно четко сразу сказала, я его не подписывала.

Четыре года прошло до того, как вы сказали об этом.

Я сразу это сказала. Просто никто это не печатал. В этот момент вообще меня не было в Москве. Мне позвонила моя подруга и говорит: «Что ты у нас там подписала?» Я говорю: «Ты же знаешь, что я могу подписать только счет за ресторан, где я сейчас нахожусь».

А если бы предложили, подписали бы?

В тот момент — не знаю, а сейчас — да.

Потому что опять больше информации появилось обо всех этих уводах, отводах. Другой вопрос, что в тот период, когда все начинали бизнес, я думаю, и законов было в десять раз меньше и придерживались их в десять раз меньше. И те же Березовский и Ходорковский, те первые, которые стояли у всех этих истоков, — они, наверное, очень часто действовали вне закона.

Мне все время говорят, что женской дружбы не бывает, я могу сказать совершенно спокойно: на чем основывается это, что не бывает женской дружбы? Только одни мужчины, что ли, дружат? Многие по дружбе начинали бизнес — и что потом? Такое количество людей пошлепали по дружбе? Поэтому когда вот сейчас я уже имею больше информации, то одно могу сказать: есть законы — плати налоги. Другой вопрос, что у нас все и каждый считают: если другой обходит закон, а чего я должен? На Западе же ни у кого не возникает такой мысли, а если возникает, то он сразу попадает в тюрьму.

Насколько я понимаю, то, что на вас так наехали, связано с тем, что вас воспринимают в качестве какого-то морального авторитета за счет ваших побед.

Потому что я сладкий кусочек, и есть на кого повесить. Во-первых, и фамилия известная, и есть чем укорить — что работала в Америке. То, что у меня ребенок там один работает и живет, но никто же не задает вопрос, что у ребенка, как правило, бывает два родителя, и, как правило, оба родителя имеют право принимать решения. Никто же не пишет, что у меня сын старший здесь давно, и намного раньше, чем я.

Депутат Шлегель потом вносил про детей-инвалидов поправку, его заставили ее забрать. Вы как считаете, может, для инвалидов все-таки стоило сделать исключение?

По Омской области у нас уехало в Германию пять человек, не инвалидов, а 97 усыновлено по области.

Стоило поправку принять или она неправильная?

Я думаю, что страна изменилась за эти 20 лет, и мы, наверное, начинаем понимать, что и такие вопросы мы можем решать. Если мы с одним ребенком отправляем самолет МЧС делать пересадку сердца, то, наверное, мы можем детей просто взять под контроль, каждого ребенка. Наверное, мы уже готовы к тому, чтобы родителям, которые берут ребенка-инвалида, выплачивать там не 12-13 тысяч, а больше на содержание. Если в семье есть ребенок-инвалид, то, наверное, у матери должен продолжаться стаж работы.

К той оппозиции, которая сейчас выходит, и к ее требованиям — вы вообще не собираетесь к ним прислушиваться?

Нет, почему? Если они разумные — да. Ну а если просто себя попиарить, то [нет]. Я вам еще раз скажу, что в декабре 2011 года меня это поразило. Потом, когда следующие пошли выступления, когда всё в одну кучу там — и Лимоновы, некоторых просто помыть хочется. Вот изначально как стало все это развиваться, мне было очень интересно. Я думаю, для большинства людей, которые участвовали в выборной кампании, для нас это было — не могу сказать, что шок, но это был сигнал. Мы сами ходили, было действительно интересно.

На Болотную ходили?

Нет, я не совсем на Болотную, потому что там все равно бездарно все организовано. Там есть одна своя тусовка, которая поближе к сцене, ничего не подготовлено, ничего не стоит, а пройти туда — практически невозможно. Но если бы мы услышали какие-то конкретные требования — не получилось. До весны, до лета у них было достаточно времени выработать позиции, требования, программы.

Да все это выработано. Вот вы говорите, что вы с интересом восприняли, а люди-то ждали каких-то ответных шагов, а не интереса. А в итоге выборы губернатора сначала как бы ввели, а сейчас отменили обратно.

Знаете, мы уже имели такие эксперименты, как вот с нашим замечательным артистом Алтайского края. Ведь у нас пока еще сама публика не всегда готова к выборам.

Зачем тогда разрешили?

Ну, потому что требовали, кричали. Я могу объяснить на примере спорта. Когда развалился Советский Союз, то у нас все самые крупные чиновники захватили олимпийские федерации. И для большинства из них общественная организация стала не просто личным бизнесом, а еще и семейным бизнесом. Пока их оттуда не выкорчевали. То же самое произошло c губернаторами. Знаете, все просто любят палененькое: здесь политическая ситуация, значит, вот это дети, пятое-десятое, крик, вопли.

Дети всех интересуют...

Мы с вами топчемся на одном. Вы меня хотите переубедить, а я вам объясняю свою позицию. Не знаю даже, кто у кого берет интервью.