«Лента.ру» продолжает рассматривать «31 сложный вопрос» по отечественной истории, обозначенный российскими чиновниками в ходе подготовки единого, канонического учебника. Четвертый пункт в списке посвящен отношениям московских князей с монголо-татарами. При этом в формулировке якобы спорной темы настоящие острые углы обойдены — а именно вопрос о том, что Русь приобрела и что потеряла по итогам нашествия: «Поскреби русского — найдешь татарина», гласит пословица. То, как иго преобразило Московскую Русь, удобно изучать на конкретном материале — лингвистическом: «Лента.ру» решила рассмотреть историю «тюркизации» русского языка.
Для начала стоит оговориться, кто же были эти татары. Так называли древнее загадочное племя, по всей видимости — монголоязычное, существовавшее во второй половине первого тысячелетия нашей эры. Оно впоследствии было практически истреблено лидером другого монгольского племени Темуджином, он же Чингисхан; великий полководец мстил татарам за родных. Тех татар, которые не были уничтожены сразу, Чингисхан ставил в авангарде своего войска — на самые опасные места. Таким образом племя, погибнув, дало свое имя и воинам-смертникам, и в целом тюркской армии Чингисхана. С современными татарами эти древние не имеют этнически ничего общего.
Лингвистический термин «тюркизм» достаточно широк. Во-первых, им называют простейшие и самые распространенные случаи: заимствования тюркских слов из тюркских языков. Однако также лингвисты говорят о тюркизмах, если слово из других языков (персидского или арабского, например) пришло в наш посредством тюркского. Наконец, если этимологически тюркское слово появилось в русском через голову другого языка, его тоже можно объявить тюркизмом.
История тюркских заимствований в русский делится на три периода: до Орды, при ней и после. В домонгольский период в русский проникли считанные слова. Их место в лексической системе удобно оценить на примере «Слова о полку Игореве». Всего в главном памятнике древнерусской словесности, созданном в конце 1180-х, около 45 тюркизмов; практически все они относятся к половцам, о походе Игоря на которых идет речь. В современном русском представлены лишь редкие из них: это слова телега, жемчуг, болван, челка (возведение последнего слова к русскому челу, судя по всему, ошибочно). Среди ярких домонгольских тюркизмов, например, слово бусый, значащее оттенки серого: бусый волк — это волк с серо-беловатой, после весенней линьки, летней шерстью. Название реки Каяла — происходит от тюркского «река, поросшая осокой» (по другой версии — от тюркского слова, означающего «скалистая»).
Важно, что тюркские заимствования — один из способов решить вопрос об аутентичности памятника. Скептики и конспирологи утверждают, что «Слово» — подлог и было сочинено в XVIII веке на основе Задонщины (конец XIV — начало XV века), сказания о победе Дмитрия Донского над войсками Мамая. Сходство между двумя памятниками несомненное, и очевидно, что автор более позднего текста отталкивался от более раннего; так вот, скептики предполагают, что фальсифицированное сказание о походе Игоря было основано на рассказе о Куликовской битве, а не наоборот. Однако если бы это было так, то предполагаемый автор «Слова» должен был бы уметь отличать тюркские заимствования домонгольского периода от тех, что попали в русский язык с Ордой и позже: ему пришлось бы, переделывая Задонщину, поздние тюркизмы выбросить, а ранние оставить. Более того, фальсификатору пришлось бы отыскать в древнерусских рукописях еще больше древнейших заимствований, чтобы испещрить ими «Слово»: у двух памятников всего семь общих тюркизмов, а в сказании о походе Игоря их в шесть с лишним раз больше. Таким образом, фальсификатору необходимо было обладать лингвистическими данными XIX-XX веков, а «Слово» было найдено в конце XVIII века.
Картина Виктора Васнецова «После побоища Игоря Святославича с половцами» 1880 года
Среди других ярких домонгольских тюркизмов — слова боярин, лошадь, ватага. Русский богатырь тоже совсем не русский: слово, означающее былинного героя, отличающегося умом и силой, взялось из тюркских языков, где оно значит «смелый, военачальник, герой»; ему родственно киргизское батыр. Появление о в первом слоге тут объясняют влиянием русского слова богатый. Действительно, например, в Смоленской и Курской областях слово богатырь значило «богач», что зафиксировано региональным словарем; это же значит и белорусское багатыр.
Да и саму Орду «ордой» на Руси назвали еще до Орды: это слово тюркского происхождения было взято не у татар, а, скорее всего, у половцев. Оно обозначает союз нескольких кочевых племен, в переносном значении — беспорядочную большую толпу или даже банду. В древнерусском слово орда значило лишь «стан, кочевье»; то, что у этого слова не было связанного второго значения «армия», указывает на ранний срок заимствования.
Но по-настоящему много тюркизмов в русском языке появляется именно в период монголо-татарского ига. Многие из них относятся к торговой сфере, отражая приспособленческий характер отношений Москвы с ханами. Типичный пример — это слово деньги. Деньгой называли мелкую серебряную монету-«чешуйку», которая со второй половины XIV века чеканилась в Москве, Новгороде, Рязани и других центрах. Оно происходит от тюркского слова, означавшего серебряную монету разной стоимости, в том числе и рубль; название казахстанской валюты — тенге — этимологически родственно российским деньгам. Корень слова, от которого произошла деньга, в ряде тюркских языков (татарском, казахском, киргизском, узбекском) означал одновременно и белку, и копейку, отражая факт использования пушнины в качестве денежной единицы.
Позднее за деньгой окончательно закрепляется московское значение — одна двухсотая часть рубля, то есть полкопейки. Меж тем и сама копейка вполне может оказаться заимствованием. Название денежной единицы традиционно возводят к слову копье, так говорят уже летописи, например в Софийском временнике под 1535 годом написано: «А при великом князе Василье Ивановиче бысть знамя на денгах: князь великий на коне. А имея мечь в руце; а князь великии Иван Васильевич учини знамя на денгах: князь великий на коне, а имея копье въ руце и оттоле прозваша денги копеиныя». Однако скорее всего, это лишь народная этимология: в слове копейка писалась буква ять, что делало невозможным ее происхождение от копья; кроме того, будь это происхождение верным, монета скорее называлась бы копейко, копьецо или копейце. Поэтому вероятным кажется восточное заимствование: в персидских исторических текстах упоминается монета копек. Из современных тюркских языков это старинное название сохранилось в туркменском языке (правда, некоторые туркменские языковеды склонны видеть в нем русизм). Сторонники тюркской этимологии доводят ее до слова, значившего «собака»: монеты могли назвать собаками как в честь изображенного на них животного, так и просто в шутку.
Прежде чем связать деньгу, о которой уже шла речь, с татарским названием монеты, ученые обсуждали еще одну — как выяснилось, неверную — тюркскую этимологию: от слова тамга. Сейчас оно значит родовой фамильный знак у абхазов, башкир, казахов, киргизов, осетин, марийцев и других народов. В исходном монгольском оно означало «тавро, клеймо»; в период Золотой Орды слово получило распространение в странах Средней Азии, Восточной Европы, Ближнего и Среднего Востока, Кавказа и Закавказья, где, помимо прежних, приобрело новые значения — «документ с ханской печатью», «(денежный) налог». И хоть деньги не происходят от слова тамга, от него несомненно происходит современное слово таможня: на товары, облагаемые податью, ставились знаки-тамги. Таможенником уже в 1267 году назывался сборщик особой подати при татарском управлении в Древней Руси; глагол тамжить означал «облагать пошлиной».
Во времена Орды в русский попало и слово караул, значившее в тюркских языках дозор, стражу и происходившее от глагола «смотреть». В разных тюркских языках это слово может значить не только сторожевой отряд или пост, но и, например, мушку на ружье. Очевидно, заимствовано из тюркского и слово сан — «почетное звание». В тюркских языках его значение было связано с семантическим полем «число — счет — почет — достоинство — известность». После заимствования в период Золотой Орды оно дало ряд русских слов, например сановник, осанка. (Впрочем, есть мнение, что сан появился в русском еще в домонгольский период.)
Восточное происхождение оказывается и у очень русского слова — и русского предмета — кафтан («старинная долгополая верхняя мужская одежда, обычно шитая из сукна»): оно пришло либо из персидского при тюркском посредничестве, либо непосредственно из тюркского. Заимствование произошло в XIII-XV веках, после падения Киева. Исследователи считают, что кафтан — составное слово из двух корней, значивших соответственно «мешок» и «платье». Тюркизмом, скорее всего, является и слово таракан: наиболее убедительное его этимологическое толкование — «расползающийся во все стороны». Русское хозяин, встречающееся у Афанасия Никитина — это, очевидно, персидское ходжа, пришедшее через тюркские языки.
Кадр из фильма Василия Пронина и Ходжи Аббаса «Хождение за три моря»
Собственно, «Хождение за три моря» (1466-1474) и стоит считать апофеозом проникновения тюркизмов в русскую словесность. Заключительная часть произведения — молитва Афанасия Никитина — написана на смеси русских, арабских и тюркских слов. Иноязычную лексику Афанасий использовал для самых деликатных материй: «А иду я на Русь, кетъмышьтыр имень, уручь тутътым. Месяць март прошел, и яз заговел з бесермены в неделю, да говел есми месяць, мяса есми не ел и ничего скоромнаго, никакие ествы бесерменские, а ел есми по двожды на день хлеб да воду, авратыйля ятмадым». Переводится это так: «А иду я на Русь (с думой: погибла вера моя, постился я бесерменским постом). Месяц март прошел, начал я пост с бесерменами в воскресенье, постился месяц, ни мяса не ел, ничего скоромного, никакой еды бесерменской не принимал, а ел хлеб да воду два раза на дню (с женщиной не ложился я)».
В 1825 году Пушкину пришлось защищать русский язык от хулы. Отвечая статьей на предисловие ко французскому переводу басен Крылова, он писал: «Г-н Лемонте напрасно думает, что владычество татар оставило ржавчину на русском языке. Чуждый язык распространяется не саблею и пожарами, но собственным обилием и превосходством. Какие же новые понятия, требовавшие новых слов, могло принести нам кочующее племя варваров, не имевших ни словесности, ни торговли, ни законодательства?» Пушкин ошибался самым поразительным образом: как раз именно слова, связанные с государственным устройством (вроде караула и ярлыка) или экономикой (вроде деньги или таможни) пришли от монголо-татар в первую очередь. И дело, конечно, не в «обилии и превосходстве» — не бывает «более лучших» языков — а в политике московских князей, предпочитавших выстраивать отношения с ханами.
«Как бы то ни было, едва ли полсотни татарских [=тюркских] слов перешло в русский язык», — пишет Пушкин. Однако на деле Орда открыла шлюз мирных послемонгольских тюркских заимствований, которые хлынули в XVI — XIX веках под культурным влиянием Оттоманской империи — просвещенного государства, против чего и поэт не возражал бы. Москве пришлось активно поддерживать отношения с турками после того, как те завоевали Крым и стали поначалу притеснять русских купцов. От османов к нам пришли слова баклажан и чемодан, кадык и ишак, штаны и тулуп, изюм и нефть; слово арап вошло в русский язык задолго до Петра Великого, зато при Петре появились фарфор и карандаш.
Число поздних заимствований из турецкого и татарского языков можно множить; среди них немало совершенно неожиданных. Слово изъян только кажется происходящим от русского глагола изъять: на деле это персидское слово, заимствованное через турецкий, со значением «ущерб, убыток». Простое слово таз также пришло от турок и крымских татар: этимологически оно родственно немецкому Tasse, французскому tasse, итальянскому tazza, которые значат «чашка». Кобура происходит от турецкого слова «футляр». Даль производит слово карапуз от слов короткий и пузо, однако это, очевидно, так же неверно, как возводить его ко французскому crapoussin («коротышка», «малыш»). На самом деле слово, очевидно, восходит к тому же слову, что и слово арбуз, и получилось путем метафоризации: карапуз — это кто-то круглый, как арбуз.
Пушкин пишет, что один только язык все время «оставался неприкосновенною собственностию несчастного нашего отечества»; это так, однако помотало этот язык предостаточно. Через 150 лет после Пушкина другой великий поэт — Дмитрий Александрович Пригов — писал в стихотворении «Куликово поле»:
А все ж татары поприятней
И имена их поприятней
И голоса их поприятней
Да и повадка поприятней
Хоть русские и поопрятней
А все ж татары поприятней
Так пусть татары победят
Отсюда все мне будет видно
Татары, значит, победят
А впрочем — завтра будет видно
В XX веке приток тюркизмов в русский язык впервые замедлился; а заимствования из западноевропейских языков оттеснили их на задний план задолго до этого — и безо всякого ига, мирным путем. Однако вопрос о том, кто же победил, и какой ценой, очевидно, стоит до сих пор, раз его включают в число спорных — и раз поэт пишет: А впрочем — завтра будет видно.