Кино недели: война, коррупция и робот на свэге Пятничный спойлер от Дениса Рузаева
Кадр из фильма «Робот по имени Чаппи»
Длинные праздничные выходные дали российским прокатчикам повод выкатить сразу несколько долгожданных громких премьер: это и гуманистический шедевр Клинта Иствуда о солдатском бремени, и дикий, но симпатичный фантастический блокбастер из Южной Африки, и новая диснеевская сказка по-старому, и Шекспир, прочитанный, как боевик о гангстерской грызне. А также — если кто-то пропустил вездесущее агрессивное промо — возвращение на экраны главного творения писателя Минаева.
«Снайпер»
Кем был Крис Кайл, снайпер американской армии, за четыре командировки на Вторую Иракскую ликвидировавший более 160 человек? Серийным убийцей-палачом или жертвой невозможной, «никому не пожелаешь», профессии? Образцом безоглядного, искреннего патриотизма или трагическим символом порочности войн ХХI века? Героем или антигероем? Не найдя ответов на эти вопросы в снятом Клинтом Иствудом байопике Кайла «Снайпер», американская публика обрушилась на режиссера: либералы обвинили живого классика в фашиствующем милитаризме, консерваторы — в недостаточно четкой гражданской позиции, зрители же, никого не слушая, просто повалили в кинозалы (в США фильм собрал уже почти полмиллиарда долларов).
Кажется, мало кто заметил, что для Иствуда Кайл (в фильме его играет Брэдли Купер — причем выдающимся образом), в первую очередь, оказался человеком. «Снайпер» лишен гражданского пафоса и гуманитарной истерики: режиссер решительно отказывается как судить своего героя, так и поднимать его на стяг. Благодаря этой авторской сдержанности, подлинная драма судьбы Криса Кайла проявляется здесь в деталях: вдруг начинающем дрожать голосе жены (Сиенна Миллер) в телефонной трубке, постепенном исчезновении из кадра товарищей снайпера по учебке, скромности, с которой Кайл выслушивает восторги его меткостью. Все это постепенно, подспудно складывается в историю медленного, необратимого распада одной отдельно взятой души под действием невыносимых обстоятельств. Человек не рожден для того, чтобы выносить тот груз, который, пусть и с благими намерениями, взвешивает на себя Кайл, и «Снайпер», если уж на то пошло, показывает именно бесчеловечную тяжесть этого долга. А можно ли примирить себя с подобным самопожертвованием (которое от добровольности не становится менее жутким), объяснив его абстракциями вроде национальных интересов и зова родины, зритель вправе решить сам.
«Робот по имени Чаппи»
Нил Бломкамп, южноафриканец-самоучка, заслуживший после «Района №9» славу одного из самых оригинальных фантастов современного кино, продолжает испытывать сай-фай-жанр на прочность. Причем «Чаппи», эта история робота с самообучающимся (в том числе и чувствам) интеллектом, который вместо штата полиции Йоханнесбурга попадает в руки артистичных гангстеров из местных гетто, получился пока что самым странным из бломкамповских гибридов — сколь симпатичным, столь же и противоречивым. С одной стороны, лихой, как и прежде у Бломкампа, экшен и почти спилберговская в своей убежденности сентиментальность, а также уморительная хроника вживления робокопа в контркультуру (ИИ на свэге — это что-то с чем-то, спешите видеть). С другой — спотыкающийся сюжет, отчаянно переигрывающий второй актерский план (Хью Джекман щеголяет смешной гопнической стрижкой и служит опереточным злодеем) и неловкий, напоминающий поздних Вачовски гражданский пафос борьбы за все хорошее против всего плохого. Борьбы, с которой, в силу размытости ее посыла, трудно солидаризироваться, — и в которую сам Чаппи, эта обаятельная, душевная и смешная железка, вписывается не очень, оказываясь слишком сложной, слишком живой сущностью для банальной сюжетной конструкции.
«Духless 2»
Макс Андреев (Данила Козловский), ходячее воплощение тлетворного влияния гламура на русскую душу, возвращается — не все же тосковать по родине, сидя на пляже в Бали в ожидании большой волны. Справедливости ради, камбэк дауншифтера в Москву будет вынужденным и состоится чаяниями отечественных силовых структур, рассчитывающих использовать Макса в качестве пешки в своих кабинетных интригах за власть и бюджетные потоки. Да-да, «Духless 2» переводит обличительные стрелки с молодых капиталистов 2000-х на сидящих на госзарплате коррупционеров 2010-х — и безапелляционность, с которой этот фильм, пусть и запоздало (пилят здесь на стартапах и инновациях, то есть, по тренду еще медведевского президентства), клеймит бездуховность властных коридоров, обаяния не лишена.
Другое дело, в каком формате происходит это обличение. Из всех жанров фильму Прыгунова ближе всего оказывается анекдот — вправду смешной, когда авторы «Духless 2», например, превращают пару чинов из МВД в карикатуру на Сердюкова с Васильевой (не без поэзии!), но вызывающий куда менее однозначную реакцию, стоит им тут же в рамках шутки провести причинно-следственную связь между коррупцией и оппозицией. Прыгунов, Минаев и компания знают что-то, чего не знаем мы?
«Золушка»
Репертуар кинотеатров на 8 марта не мог обойтись без фильма, ориентированного строго на девичью аудиторию. Что ж, из всех премьер недели лучше всего на эту роль подходит новая диснеевская версия «Золушки». Когда-то сделавший себе имя шекспировскими экранизациями режиссер Кеннет Брана ставит классическую сказку, как пир принцессиного духа: почти не тронутый нововведениями канонический сюжет, богатство декораций и костюмов, старомодные женские ценности вроде миниатюрной талии и ангельского терпения (главные отличительные черты играющей Золушку Лили Джеймс). Красивое, безобидное, утешительное кино — абсолютно, правда, лишенное сюрпризов, если не считать таковым неожиданно реалистичный надрыв во взгляде мучительницы-мачехи (роскошная Кейт Бланшетт).
«Цимбелин»
Если Кеннет Брана ушел от Шекспира к историям, проверенным даже большей исторической дистанцией, то Майкл Алмерейда, напротив, поверяет классика современностью. Его «Цимбелин» приспосабливает посмертно опубликованную трагедию Барда к канонам трагедии уже гангстерской. Фирменные шекспировские страсти (и некоторые из его фирменных мотивов: старик не стеснялся повторяться) здесь разыгрываются в клане байкеров-драгдилеров из депрессивных нью-йоркских предместий — не без кровавых перестрелок, продажных копов вместо римских легионеров и артистизма бродвейского уровня (что, с таким-то актерским составом, неудивительно: Харрис, Хоук, Йовович...) Получается ни на что не похожий, одновременно принадлежащий и к высокой, и к низкой культуре, а главное, неотразимый фильм — представьте «Сынов анархии» на сцене Большого. Ну, или «Короля Лира» в амфетаминовом притоне, если угодно.
«Диор и я»
Документалки о закулисье мира высокой моды до широкого зрителя почти не добираются — но «Диор и я» Фредерика Ченга, история создания Рафом Симонсом своей первой коллекции для дома Dior, на стандартные фэшн-хроники, склонные ударяться в священный трепет перед демиургами индустрии, и не похож. Нет, это напряженное, многогранное и не спешащее с восторгами кино, которое смотрится почти, как триллер: Симонс не успевает в срок, не может найти общего языка с видавшими и не таких мастеров портнихами «Диор», а главное, никак не привыкнет к грузу сравнений с витающим над ателье призраком самого Кристиана Диора, революционера женского платья полувековой давности. Этот конфликт между амбициями и традициями, модой как бизнесом и модой как искусством, живым, наконец, гением и гением покойным Ченг игриво развивает, постоянно отвлекаясь с нервных съемок работы над коллекцией на размеренное закадровое чтение дневников Диора. Эффект получается для жанра, в сущности, прикладного, редкий — когда Симонс не выдержит давления и прямо перед премьерой сорвется на эмоции, напряжение будет висеть в кадре столь густо, что прочувствовать профессиональный катарсис модельера сможет и самый не подготовленный зритель.
«Снежные приключения Солана и Людвига»
Репертуар кинотеатров в сегменте анимации пополняется сколь регулярно, столь же и предсказуемым, по большей части, материалом: в нем чаще всего фигурируют сплошь умильные зверята на пути добра, переосмысленные герои и героини старых сказок, да любопытствующие персонажи малолетнего возраста в ожидании важного жизненного наставления. Тем удивительнее видеть детский мультфильм, не ограничивающийся одной на полтора часа эмоциональной нотой. Норвежцы Солан и Людвиг, сорока-сангвиник и еж-меланхолик, у обоих хорошо развито чувство гражданской ответственности — поэтому кому, как не им выступить единым фронтом против злодеяний главного редактора местной желтой газеты?