Свобода слова на площади Маяковского Книга историка Сессиль Вессье «За вашу и нашу свободу! Диссидентское движение в России»

Если смотреть на историю России как на историю государства, то это будет история расширений, войн, развалов, взлетов и падений некоего единого обезличенного организма. Но есть и другой взгляд, который пытается понять российское прошлое через призму борьбы отдельной личности против социальной несправедливости и лжи, являющейся неотъемлемой частью любой государственной машины. И в рамках этой истории опорными точками станут не войны и мирные договоры, а крестьянские восстания Степана Разина и Емельяна Пугачева, борьба старообрядцев за свою веру, восстание декабристов, организации «народовольцев» в конце XIX века, ячейки социалистов в царской России и зеленое движение в годы Гражданской войны. В издательстве «Новое литературное обозрение» выходит книга историка Сессиль Вессье «За вашу и нашу свободу! Диссидентское движение в России». В ней описывается, как на определенном этапе эта традиция российского сопротивления становится представленной движением советских диссидентов — «инакомыслящих» позднего СССР.

С разрешения издательства «Новое литературное обозрение» «Лента.ру» публикует отрывок из книги историка Сессиль Вессье «За вашу и нашу свободу! Диссидентское движение в России», посвященный предтече диссидентских движений — собраниям молодых поэтов у памятника Маяковскому.

Валерий Чалидзе, основавший в 1970 году вместе с Андреем Сахаровым комитет прав человека, так и писал в начале семидесятых: «Сегодня в Советском Союзе не нарушается свобода мыслить»; зато «другое дело, если кто-то хочет "выразить" свои мысли». Владимир Буковский в 1978 году говорит о диссидентах как о «простых людях, которые научились думать самостоятельно», но тут же добавляет: «думать что угодно на Востоке так же безопасно, как на Западе», а «диссидента отличает гармония между словами и жизнью, с одной стороны, и убеждениями, с другой», а «это уже гораздо опаснее, это чревато тюрьмой».

В семидесятые и восьмидесятые годы миллионы людей в СССР думают «иначе», чем власти, питают — одни в большей, другие в меньшей степени — сомнение, недоверие и даже враждебность по отношению к тому, что проповедует и чего требует государство. Но лишь несколько десятков из них становятся диссидентами: осмеливаются публично требовать права и свободы, которые, как написано в законах и конституции страны и как заявляется на словах, гарантированы советским гражданам.

Какие бы разговоры ни велись в послесталинскую эпоху «на кухне», мало кто открыто отстаивал свои взгляды «на площади», — именно с тех пор противопоставление «кухни» и «площади» закрепилось в русском языке. диссиденты как раз и есть те, кто вышел из «кухни», где все свои и можно говорить что хочешь, «на площадь», — кучка смельчаков против властных структур и карательных органов. как сказал певец Юлий Ким, с шестидесятых годов близкий к диссидентским кругам, «у себя дома, на кухне каждый позволяет себе что угодно», но «между кухней и площадью пролегает страх».

Почему, во имя чего вступали в борьбу эти люди, рискуя на долгие годы попасть в тюрьмы, лагеря и психушки?

Несомненно одно: девизом всей этой борьбы может считаться лозунг, с которым вышли протестующие 25 августа 1968 года: «За вашу и нашу свободу». Его провозгласили еще поляки, выступавшие в XIX веке за освобождение своей страны. Он был подхвачен поддерживавшими их требования русскими демократами, которые понимали, что борьба за свободу одного народа расширяет свободу всех других наций, и наоборот: смириться с тем, что у какого-то народа отнимают свободу, — значит быть готовым пожертвовать своей собственной.

Командарма Иону Якира арестовали и расстреляли в 1937 году. Его пятнадцатилетний сын Петр был осужден на пять лет заключения как «социально опасный элемент». В общей сложности Петр провел в лагерях более тринадцати лет, в одном из них он познакомился со своей будущей женой. В 1957 году благодаря протекции Хрущева реабилитированный Петр Якир получил квартиру недалеко от центра Москвы, в рабочем районе. Более того, несмотря на то, что он не смог окончить среднюю школу, его зачислили без экзаменов в историко-архивный институт.

В этой-то небольшой двухкомнатной квартире с длинным коридором, набитой книгами, журналами и фотографиями, где кроме самого Якира жили еще его очень больная мать, жена и дочь Ирина, стал постоянно собираться народ, человек по сто — сто пятьдесят; все пили, курили и ночами напролет вели беседы на самые разные темы, в том числе о Сталине, лагерях, советской политике в так называемых братских странах. Центром притяжения был сам Якир, бесконечно обаятельный, с черной бородой и искрящимися весельем глазами, балагур, способный выпить сколько угодно и не опьянеть. «Я про него говорила, — вспоминала его дочь, — что если его с самолета сбросить на парашюте посреди тайги, то через час там будет масса знакомых, которые ему предлагают выпить, потому что он сильно пил». Пускали всех желающих — никакой проверки, никакого фильтра не было. Вплоть до 1972 года квартира Якиров служила чем-то вроде штаба диссидентов, многие именно здесь познакомились или сошлись поближе.

Важным явлением культурной и общественной жизни стали публичные выступления поэтов на площади Маяковского. Здесь, неподалеку от Московской филармонии, Театра сатиры и ресторана «Пекин», был установлен памятник Маяковскому, которого еще Сталин объявил величайшим советским поэтом (странная идея назвать так автора «Облака в штанах»!). Открытие состоялось при большом стечении народа в июле 1958 года. После торжественной церемонии здесь же, у его подножия, стали читать свои стихи сначала известные поэты, а потом поэты-любители. Желающих оказалось так много, что было решено собираться около памятника в десять часов 19-го числа каждого месяца. Потом встречи стали происходить чаще — по субботам и воскресеньям примерно с восьми вечера до часу ночи. Студенты читали Маяковского, Есенина, Евтушенко, Гумилева, Ахматову, Пастернака и свои собственные стихи.

Осенью 1958 года в этих чтениях стал принимать участие Владимир Осипов, в ту пору двадцатилетний студент-историк, коренастый, с ярко-голубыми глазами. Он всех располагал к себе искренностью, пылкостью и мужеством и не потерял этого обаяния даже тогда, когда много позже стал лидером ярых националистов. Осипов увидел, что молодежь не только читает стихи, но и обсуждает самые разные вопросы. В годы оттепели разговор о поэзии естественно переходил к свободе слова и идейным спорам, что само по себе свидетельствовало о глубоких переменах — ничего подобного не могло происходить в центре Москвы на протяжении нескольких десятков лет. Желание обмениваться мнениями — признак открытого, свободного общества, и вот студенты спорят на площади Маяковского об «искренности в литературе», которую защищал Владимир Померанцев, о неугодных властям книгах, художественных школах, а наряду с этим — о генетике или теории относительности. Заходит речь и о политике, о том, что происходит в Польше или Югославии, однако, по словам Владимира Осипова, он не помнит, «чтобы кто-нибудь высказывал консервативные или контрреволюционные взгляды» или «подвергал сомнению Октябрьскую революцию или необходимость коммунизма в России».

Вечерние встречи на площади Маяковского вскоре были запрещены, но уже в сентябре 1960 года возобновились. Одним из организаторов этих собраний становится Владимир Буковский, в то время восемнадцатилетний первокурсник биолого-почвенного факультета МГУ. Его отец — советский литератор, член Союза писателей, сотрудник журнала «Октябрь», мать — Нина Буковская, автор детских радиопередач, человек очень сильного характера. Сам Владимир — красивый юноша, наделенный острым, проницательным умом, развитым логическим мышлением. Удивительная энергичность сочетается в нем с необыкновенной личной харизмой, ему легко удается установить доверительное общение с любым собеседником, при этом не слишком с ним откровенничая. Возобновляя чтения на площади Маяковского, он заботился не столько о поэзии, сколько о том, чтобы в Москве было «место, где люди, думающие одинаково, могли бы друг друга найти», то есть уже тогда думал о стратегическом значении этой затеи.

И в самом деле, поле дискуссий расширяется. 14 апреля 1961 года, в годовщину смерти Маяковского, группа молодых людей публично зачитывает список жертв сталинских репрессий, это происходит за полгода до XXII съезда КПСС, признавшего, что эти репрессии были массовыми и затронули все слои общества. «Партия и правительство» не дремлют — несколько участников этой акции (впоследствии — известные диссиденты) арестованы. Двадцатидвухлетнего Юрия Галанскова отчисляют с исторического факультета МГУ за независимые взгляды и помещают на несколько месяцев в психиатрическую больницу. В октябре 1961 года Владимир Осипов, студент-философ Эдуард Кузнецов и тяжелобольной Илья Бокштейн, семь лет проведший в туберкулезном санатории, были обвинены в «антисоветской деятельности», а несколько месяцев спустя приговорены: Осипов и Кузнецов — к семи, а Бокштейн — к пяти годам исправительных лагерей. Других активистов исключили из комсомола. К концу 1961 года неформальные встречи на площади Маяковского снова прекращены. Власти дали адекватный, по их мнению, ответ на это проявление свободы...