«Воевать становится глупо» Эксперты о том, кому выгодны вооруженные конфликты

Что происходит с экономикой, когда начинается война? Сколько стоит война? Может ли она быть кому-то выгодна и есть ли люди, которые на ней зарабатывают? На эти и другие вопросы постарались ответить руководитель экономической программы Московского центра Карнеги Андрей Мовчан, декан факультета экономики университета в Магдебурге, вице-президент Фонда Науманна Карл-Хайнц Паке и руководитель программы «Международная политика» Московской высшей школы социальных и экономических наук Василий Жарков в ходе организованной Фондом Егора Гайдара дискуссии «Экономика войны». «Лента.ру» записала основные тезисы их выступлений.

Кому и зачем нужна война

Андрей Мовчан:

В истории человечества война для непосредственно вовлеченных в конфликт сторон всегда была очень невыгодной игрой с отрицательной суммой. Раз она начинается, значит, где-то что-то очень серьезно сломалось.

Причин для нее немного. Прежде всего, это глубокая уверенность одной из сторон в том, что у нее есть подавляющее превосходство. Сегодня такие войны вообще маловероятны, но не потому, что нет империй и малых государств, а потому, что они стали по-другому оценивать свои потери. Сейчас развитая империя считает, что жизнь ста ее солдат намного ценнее жизней пары миллионов солдат малоразвитой страны.

Существуют также ситуации, в которых есть сторонний фактор, угрожающий настолько большим убытком, что вы идете на войну, дабы его нейтрализовать и получить меньший убыток. В частности, классический пример — это начало Великой Отечественной войны. Тотальное недоверие между двумя диктаторами привело к уверенности Гитлера в том, что Сталин начнет войну. Поэтому почти безнадежное начало боевых действий против Советского Союза было все-таки меньшим риском, ведь позиции СССР укреплялись, он мог вскоре развязать конфликт, и Германия бы точно проиграла.

Есть и положительный сторонний фактор, когда, во-первых, кто-то очень просит вас начать военные действия и обещает компенсировать потери с лихвой, а во-вторых, когда вы с вашим противником по-разному оцениваете их. Например, в Советско-Финской войне территория, отошедшая по мирному соглашению к СССР, была значительно менее важна для Финляндии, чем потенциальные человеческие потери, в то время как для Советского Союза стратегически даже огромные жертвы были оправданы.

Конечно, серьезной причиной многих войн является агентский конфликт, когда какая-то страта или элита внутри общества получает преимущества, в то время как общество в целом проигрывает. Так, в русско-украинском конфликте с обеих сторон существует целый набор агентов: от небезызвестного Кости Малофеева как индивидуального агента до целых больших групп силовиков с нашей стороны и группы людей на Украине.

С другой стороны, вспомним вторую войну между Соединенными Штатами и Ираком. Есть достаточно серьезные данные, согласно которым одним из агентов этой войны была компания Halliburton, получившая заказы на восстановление иракской нефтяной промышленности примерно на 100 миллиардов долларов.

Классический пример агентского влияния — это так называемые войны отчаяния, когда элита или правящая группа в стране развязывает конфликт для удержания власти. Так, экономика Германии в середине 1930-х годов была невероятно похожа на экономику России сейчас, у них даже были свои Кудрин и Греф, говорившие ровно то же самое. При этом на фоне роста ВВП у них были продовольственные карточки, и население достаточно быстро нищало. Военная мобилизация, война были единственным выходом из ситуации.

Как и в любой игре, здесь можно попасть в так называемую мышеловку, когда стороны втягиваются в ситуацию, выход из которой стоит дороже входа в нее. Классический пример — нагнетание ненависти внутри общества к внешнему источнику проблем. В какой-то момент социум проскакивает грань невозврата, и власть уже не в состоянии удерживать ситуацию, потому что народ требует войны.

Бенефициары войны

На мой взгляд, в современном мире к войнам приводит, прежде всего, влияние внешних бенефициаров — третьих лиц, находящихся вне их пространства. Какие у них могут быть мотивы? Например, это ослабление сторон, ведущих войну, если речь идет о некоторой третьей стороне, пытающейся покупать элиты, подталкивать их к конфликту, дезинформировать и так далее. Тут может сыграть свою роль и защита ими своих интересов. Например, власть и группы, управлявшие Южным Вьетнамом, активно втягивали американцев в войну, чтобы за счет третьей стороны попытаться отстоять, по крайней мере, часть того, что они хотели отстоять.

Иногда крайне важным в бизнесе является повышение рисков. Высокая маржа появляется только там, где есть высокие риски (например, в наркотрафике). Поэтому территория Афганистана вряд ли будет мирной в ближайшее время, там слишком важно иметь нестабильность, неконтролируемость, непрозрачность.

То же самое связано с проблемой реализации своих товаров. Наличие войн необходимо для производителей вооружения как с точки зрения увеличения спроса на свой товар напрямую, так и косвенно: чем больше войн, тем больше риска, тем больше вооружаются страны. На локальные войны съезжается большое количество экспертов из разных стран для того, чтобы посмотреть, как работают новые системы оружия. Очень часто они осуществляют поставки на театр военных действий бесплатно или по очень низким ценам для проверки этих технологий, что позволяет лучше их продавать или адаптировать.

Кроме того, война может вестись в интересах того или иного рынка или увеличения цены товара на рынке. Во время нее возможна блокада торговых путей в целях ухудшения условий ведения бизнеса для конкурентов.

Существует, безусловно, и идеологическая провокация, ведь обществу свойственна аберрация сознания. Присутствует и высокий уровень дезинформации, как в случае с историей Halliburton в Ираке. Это классический пример, когда операция по дезинформации была проведена на высочайшем уровне.

Население в войне проигрывает всегда, как и оба активных участника конфликта. Внутренние агенты тоже проигрывают часто, а вот внешние в прямом контакте — редко. Никогда не проигрывают внешние агенты в непрямом контакте, которых даже не видно на самой войне.

В каких случаях война невозможна

Главный противник войн — статистический рост внешней торговли. Война никогда не начинается при превышении определенного уровня внешней торговли между двумя странами, потому что такими объемами невозможно пожертвовать. В частности, поэтому Россия с ЕС никогда не вступят в вооруженный конфликт.

Рост индивидуального благосостояния — другой барьер. Есть формула, по которой вероятность войны между странами обратно пропорциональна произведению квадратов благосостояния граждан в этих странах. Значит, хороший способ избежать вооруженного конфликта — стимуляция роста материального благополучия граждан.

Еще один барьер — это частая сменяемость агентов. Существует очень четкая связь между средним количеством лет пребывания у власти одной группы и количеством войн, в которых принимает участие страна. Чем короче этот срок, тем меньше конфликтов. В США сменяемость чрезвычайно быстрая, но войн много, потому что там у власти находятся всего два агента. В Европе партий обычно больше, и сменяемость лучше, в результате чего она намного меньше воюет.

Кроме того, очень серьезным препятствием для войны является блоковость стран. Государства, входящие в военные блоки, очень редко воюют, за исключением войн, которые они ведут, когда имеют подавляющее преимущество. Но конфликты с подавляющим преимуществом постепенно изживаются, поскольку сильная сторона платит в такой ситуации более высокую цену.

Какие формы будет принимать война

Постепенно падает цена войны. Для цивилизованного мира беспилотник или крылатая ракета намного менее ценны, чем рядовой Райан. Поэтому, с одной стороны, есть тенденция к увеличению вероятности войн первого типа, потому что ставки начинают падать — можно просто послать куда-нибудь много ракет и посмотреть, что получится. С другой стороны, это же превращает войны в абсолютно другой тип противостояния — в так называемое нелетальное противостояние или диверсионные войны, гибридные войны, которые мы сейчас наблюдаем. В их ходе нет контуров фронтов, и непонятно, кто с кем воюет.

Большое количество войн в мире происходило из-за так называемой петроагрессии, когда страны накапливали излишки материальных и финансовых ресурсов в связи с продажей ископаемых ресурсов. Сейчас эти ресурсы существенно подешевели и вряд ли будут дорожать. Поэтому, скорее всего, количество таких войн сократится, страны перейдут к другим, невоенным методам взаимодействия (например, недавно появилось понятие геоэкономики).

Конечно, очень быстро меняются конкурентные преимущества государств, каждые десять лет появляется их новая палитра. Воевать становится глупо, потому что, пока ты это делал, поменялась конкурентная ситуация, и сражаться уже нужно в другом месте.

Будет расти доля войн отчаяния, когда дестабилизация ситуации в государстве приводит к войне с соседней державой. В особенности это касается регионов, где существует низкая сырьевая рента и низкий подушевой ВВП. В так называемом «красном квадрате» (от нуля до 6 тысяч долларов подушевого ВВП и от нуля до 12 процентов доли сырьевой ренты в ВВП) все время происходят войны и «цветные революции».

Поскольку увеличивается количество непобедимых блоков, в центре которых находятся ядерные державы, цена вооруженных конфликтов будет расти, что приведет к уменьшению их количества. Геоэкономические же войны и санкции, которые действительно могут быть пострашнее бомб, уже выходят на первый план. Как можно видеть по ситуации с Ираном, даже не очень серьезные ограничения могут заставлять страну поменять свое поведение.

Карл-Хайнц Паке:

Я бы был очень осторожен с выдвижением гипотезы о причинной связи, во-первых, экономического роста с войной и, во-вторых, неравенства с войной. Рост означает процветание, и для меня переломным моментом здесь является Первая мировая. Она началась после сорока лет продолжительного роста всех крупных индустриальных стран, в том числе Германии, из-за ужасного провала дипломатических методов. Так что эти факторы не могут предостеречь от возникновения какого-нибудь совершенно глупого конфликта.

Второй тезис — о неравенстве и войне. Если анализировать ситуацию в арабских странах, то, например, Сирия отнюдь не самое бедное государство в мире, как и этот регион не самый бедный на планете. Там есть другие силы, общественные настроения, способные (или неспособные) влиять на радикальный ислам.

Черная Африка — регион намного более бедный, но там не происходит подобных событий. То же самое верно для Украины и России. Поэтому я думаю, что мир намного более сложен в этом отношении, и я бы не придавал слишком большого значения экономическому фактору в войне.

Война как фактор неопределенности для экономики

Война с экономической точки зрения — это огромное перераспределение ресурсов: в мирное время приоритет отдается потребительскому рынку, а в военное — производству средств уничтожения. Производители вооружений выигрывают в конфликте, а других товаров — проигрывают, хотя это не всегда сразу заметно.

Многие историки, особенно историки-марксисты, апеллируют к этому факту как к доказательству того, что большая часть войн движима материальными интересами индустриального военного лобби. В каком-то смысле они правы, но во многих случаях за конфликтами чаще всего стоят идеология и империализм, а не просто экономика. Она, конечно, играет определенную роль, но не стоит придавать ей такого большого значения.

Есть две войны, экономические итоги и долговременные последствия которых очевидны. Первый пример — война во Вьетнаме, а второй касается России, это украинский конфликт.

Война во Вьетнаме длилась около десяти лет. Что она значила для американского общества? Во-первых, в течение всего этого времени страна была полностью зафиксирована на военной теме. Даже в Германии конфликт был все время на слуху, а что уж говорить о США! Поэтому одержимость войной на психологическом, политическом, социологическом уровне была громадна.

Во-вторых, когда она закончилась, американцы почувствовали себя чрезвычайно униженными. Идеологические цели, поставленные властями для оправдания военных действий, не были достигнуты. Поскольку американцы в принципе не привыкли проигрывать, для них это стало чрезвычайно болезненным опытом. В-третьих, война очень пагубно сказалась на экономике Соединенных Штатов.

Здесь также следует помнить, что США в 1950-х — начале 1960-х годов была доминирующей экономикой в мире. Когда в 1973 году начался заключительный этап войны во Вьетнаме, госдолг Штатов составлял колоссальную сумму, и в итоге его частично монетизировали. Дала сбой ранее исправно работавшая Бреттон-Вудская система с ее твердыми обменными курсами и ценами на золото, последовала высокая инфляция.

Она перекинулась на Германию, которая к тому времени уже пережила одну тяжелую гиперинфляцию в начале прошлого века. Немецкое общество было не готово принять это и оказало массовое сопротивление. Весной 1973 года система твердых обменных курсов прекратила свое существование. Это стало еще одним унижением для Америки, а следующие после краха Бреттон-Вудской системы годы стали очень тяжелыми не только для американской, но для всей мировой экономики.

Так что в данном примере я не могу найти ни одного позитивного экономического эффекта. Массовая одержимость, идеологическое противостояние в итоге привели к унижению всего американского общества. В некотором смысле Запад до сих пор не до конца переварил последствия этого поражения. Слабость, которую показала американская экономика, была главным результатом макроэкономического дисбаланса.

Теперь о России. Я не буду говорить о политическом курсе страны, но ситуация здесь явно напоминает неоимпериализм, выраженный через попытку дестабилизировать или контролировать регионы, которые ваша страна считает зоной своих интересов. Здесь главная причина конфликтов кроется не в экономике.

Какими будут последствия? Если говорить очень коротко, то, в моем представлении, в первую очередь российской экономике придется столкнуться с новыми вызовами. Сейчас она сильно зависима от нефтегазовых доходов. За последние 10-15 лет доход на душу населения значительно увеличился именно благодаря продажам углеводородов. Такая модель нежизнеспособна в долговременной перспективе, цены на нефть падают, и многие эксперты считают, что такая ситуация продлится еще достаточно долго. Другими словами, халява кончилась. Нужны новые источники дохода, структурные реформы в экономике, уход от производства вооружения и нефтегазовой продукции.

Я считаю, что, во-первых, если Россия хочет процветания, то сейчас она идет по неправильному пути. Нынешнее старомодное империалистическое мышление не работает в условиях глобализации, оно мешает стране реализовать себя как высокотехнологичную, инновационную и современную страну-производителя.

Так что в фундаментальном плане нынешняя Россия (как и США в 1960-х годах в ходе войны во Вьетнаме) обращает внимание на разные отвлекающие факторы и не может ступить на правильный путь. Сейчас для властей самое время признать этот факт, иначе (если подобная ситуация продолжит развиваться, мышление не изменится, а цены на нефть останутся на нынешнем уровне, если новая инновационная экономическая модель не будет создана) ваша страна останется неконкурентоспособной державой со средними экономическими показателями, молодежь которой продолжит уезжать из нее в поисках больших перспектив.

К нынешней ситуации стоит отнестись с настороженностью. Хотя в краткосрочной перспективе картина представляется достаточно безобидной, в будущем Россия может столкнуться с разрушительными последствиями не только в экономике. Империалистические амбиции без стабильной экономики не могут существовать, такое государство не сможет быть сильным и влиятельным.

Исторически ни одна война не решала никаких экономических проблем, и поэтому не стоит строить иллюзии на этот счет. Я не знаю ни одной ситуации, когда прямое или косвенное финансирование войн приводило к стабильному росту.

Война как естественная составляющая жизни

Василий Жарков:

Есть мнение, что война — это проявление архаики. К сожалению, это не так. Война как раз представляет собой часть естественного состояния человека. У человечества нет единого государства, и оно невозможно в мире, в котором происходит война всех против всех.

Как бы мы ни относились к вооруженным конфликтам, они были и есть в истории человечества, и это часть политического процесса. Если мы будем следовать Гоббсу, то даже отсутствие военных действий является состоянием войны, потому что тогда, когда мы готовы к войне, когда мы собираемся участвовать в войне — это уже война.

После каждого крупного военного противостояния XX века человечество делало довольно серьезные шаги в сторону мира, в том числе, реализуя большинство кантианских принципов, ставших для нас сегодня практикой. В частности, конечно, важнейшим итогом Второй мировой войны была упомянутая здесь Бреттон-Вудская система.

Все последние шесть-семь десятилетий мы видели очевидные оптимистические прогнозы в отношении усиления международной кооперации. Возникают так называемые сильные международные режимы: валютный режим регулирования, режим, связанный с торговлей, режимы, связанные с приемом беженцев (я не говорю о последнем годе), но сегодня эти принципы проходят очередное испытание.

У нас, как всегда, есть два выхода. Один, возможно, приведет нас к большей кооперации и к более удачным институциональным решениям на международном уровне. Второй — то, о чем говорит Иммануил Кант в 1795 году: возможность всеобщей истребительной войны в результате ее развития как фактора отношений между людьми.