«Речь о трудной судьбе московского графомана» Олег Зайончковский вернулся в литературу

Яркий дебют и не менее заметное продолжение — в искусстве явление редкое. Однако именно так в середине 2000-х вошел в литературу прозаик Олег Зайончковский. Его книги «Сергеев и городок», «Петрович», «Счастье возможно» получили номинации на главные литературные премии, а критики рассыпались в комплиментах. Потом наступил длительный перерыв — несколько лет об Олеге Зайончковском ничего не было слышно. И вот «Редакция Елены Шубиной» выпустила его новую книгу «Тимошина проза». На книжном фестиваля «Красная площадь», который проходит с 3 по 6 июня в центре Москвы, писатель и издатель рассказали о новинке публике.

Олег Зайончковский: Речь о трудной судьбе московского графомана. Можно сказать, что это очередная история об очередном лишнем человеке. Лишний он даже не потому, что выпадает из жизни, социума, а потому что такой тип человека всегда лишний. Он из тех людей, кто живет внутри своей головы. И книжка живет как будто внутри себя. И это первая моя вещь, в которой нет оптимистического финала. Можно сказать, печальная история.

Эта вещь, как и прочие мои вещи, рассчитана на читателя с литературным слухом. Она настроенческая. Для любителя метафор и прочих тропов. Можно попробовать получить удовольствие от чтения. Моя надежда на такого читателя, а он всегда в меньшинстве.

Лента.ру: Главным героем вашего романа середины 2000-х «Петрович» был ребенок. Собственно, этого мальчика и звали Петрович. И он был не по годам мудр. Герой же «Тимошиной прозы», кажется, противоположен Петровичу. Он — инфантильный взрослый.

Олег Зайончковский: Такое случается с людьми, которые в детском возрасте выглядят взрослыми. Они потом не вырастают, не дозревают что ли. Что касается этого моего последнего персонажа, он действительно не дозревший как личность человек. Эта особенность присуща многим творческим людям, мне кажется. Внутренне творческим — не важно, способны они к творчеству по гамбургскому счету или нет. Может быть, это и неплохая особенность, если бы он не был так сконцентрирован на себе. Не жил в своей голове.

В книге о нем речь идет как о графомане, а может быть, на самом деле он хорошо пишет. Может быть, ему просто попался неправильный редактор. Или это просто подруга не оценила его творчество — бывает же такое.

Елена Шубина: Предыдущая ваша вещь, после которой был большой перерыв, называлась «Счастье возможно». Ее герой — писатель. Тоже не очень удачливый. В вашей новой книге герой занят другим, но он тоже пишет и это важно для него. Так случается. Я знала одного доктора физических наук, звезду в своей области, для которого была трагедия, когда его рассказ не взяли в журнал «Юность» — для него это был предел мечтаний. Ради этого он готов был забыть все свои формулы. Хотя название книги «Тимошина проза» можно трактовать двояко. Это и текст, и проза жизни. И все-таки — в чем ваша внутренняя потребность во второй раз брать героя-писателя?

Олег Зайончковский: Мой главный интерес — литературный. Один старый мудрый литературный критик на одном мероприятии отвел меня в уголок и сказал: «Олег, я считаю вас мужественным человеком — вы упорно занимаетесь чистой литературой». Поэтому в моих книгах не надо искать внелитературных применений — все внутри.

Есть материал, залетевший откуда-то извне, из реальной действительности. Но когда это становится текстом, текст уже не имеет отношения к ней. Поэтому инстинктивно так получается, что мой персонаж тоже литератор. В душе или по роду занятий.

Елена Шубина: Когда вышли ваши книги «Петрович» и «Сергеев и городок», на вас обратили внимание все критики и литературные обозреватели. При этом они попытались — да и я сейчас немного попыталась — вас спрямить и уложить в какую-нибудь литературную традицию. Первое, что приходило на ум, — продолжение традиции маленького человека. И вы тогда уже этим попыткам сопротивлялись. В одном интервью вы сказали, что не знаете, к какой относитесь традиции. «Традиция начинается с меня», — сказали вы. Интересное высказывание. То, что на вас тогда пытались навесить ярлык, — вас это раздражало?

Олег Зайончковский: Мне казалось это неправильным. В моей ранней прозе углядели социальное применение, стали сравнивать чуть ли не с Шукшиным. А я настаивал, что это сугубая литература. Материал всегда какой-то присутствует — откуда-то же все это берется.

Елена Шубина: Возникла даже мысль, не пародия ли это на вечную тему маленького человека. Кстати в «Тимошиной прозе» я тоже вижу некоторые внутренние пародийные элементы.

Олег Зайончковский: Пародия должна иметь образец для передразнивания.

Елена Шубина: Тема маленького человека — это образец для передразнивания.

Олег Зайончковский: Литература растет из литературы. Какие-то архетипы могут всплывать. И аллюзии — без этого невозможно. Если в тексте в виде напоминаний возникают какие-то общие литературные места — кто-то может сказать: это пародия. Я не думаю, что это пародия. Во всяком случае, я такого намерения не имел. Я не отталкивался ни от какого образца, положительного или отрицательного. Может быть, поэтому я тогда так сказал, что моя литература с меня начинается.

Елена Шубина: Достойная фраза.

Олег Зайончковский: Броская, но неверная. Я не стремился экспериментировать, хотя мне кажется, что мои тексты своеобразны. Я пытаюсь улавливать и фиксировать в тексте смыслы. Потенциал нашего традиционного литературного языка не исчерпан, мне кажется.