«Вокруг кровища, а голова не работает» Военный врач — о спасении раненых, работе на передовой и уроках СВО

Правильно организованная работа медицинской службы — условие боеспособности всех без исключения армейских подразделений. Сейчас в зоне специальной военной операции (СВО) несут службу тысячи российских врачей, фельдшеров и санитаров. Они работают в операционных, полевых медицинских пунктах, с риском для жизни эвакуируют раненых из-под огня, ухаживают за пациентами госпиталей и обучают солдат навыкам первой помощи. Все они — часть сложной системы, изнанка которой — кровь, страдания и смерть. В интервью «Ленте.ру» военный врач и доброволец Артур Зеберг рассказал, как работают медики на передовой и почему жизнь бойца часто напрямую зависит от содержимого его аптечки.

«Лента.ру»: Как ты оказался в зоне боевых действий и почему решил стать добровольцем?

Артур Зеберг: Все просто. После событий 2 мая в Доме профсоюзов в Одессе направился в Донецк и вступил в ополчение.

Некоторое время я воевал в разных частях, включая батальон «Призрак» Алексея Мозгового.

В 2015 году вернулся в Россию и меня забрали на срочную службу. Было забавно, потому что боевой опыт у меня был больший, нежели у некоторых моих офицеров.

После этого я работал в одной из больниц Санкт-Петербурга, ассистировал на операциях, иногда руководил ими сам. Пока шла пандемия, работал в красной зоне.

Но теперь мы уже часть Вооруженных сил Российской Федерации.

Что-то изменилось в медицинской службе за девять лет конфликта? Как она устроена?

В каждом батальоне существует медицинский взвод, который оказывает помощь раненым непосредственно на поле боя. Он состоит из врачей, фельдшеров, санитаров. Тут мало что поменялось. А в остальном изменений произошло много.

И в хорошем смысле, и в плохом. Например, начали гораздо жестче следить за документацией.

Теперь вместо того чтобы больше времени уделять службе, приходится заполнять бумаги. Конечно, дело полезное, но немного парализует работу. С другой стороны, это защищает от кражи медикаментов, гуманитарной помощи со стороны всяких нехороших людей. Сюда же относится нецелесообразное использование наркотических средств — обыденность в любой армии.

Но раньше все это было более бесконтрольным, всем было на все плевать. Я говорю про ополчение в 2014 году, в первую очередь.

Как за прошедшие годы изменились характер и тяжесть ранений бойцов? Все-таки в 2014 году бои шли куда менее интенсивно...

Современная война носит преимущественно артиллерийский характер. Минно-взрывные травмы сильно превалируют над огнестрельными ранениями.

Не могу дать точную статистику, но в целом солдат редко лицом к лицу сталкивается с таким же солдатом с другой стороны. Только если речь не идет о диверсионно-штурмовых группах. Преимущественно бои ведутся артиллерией и минометами.

Верно ли, что в зоне боевых действий, как правило, на трех раненых бойцов приходится один убитый?

Не могу раскрыть эту информацию даже в общих чертах. Мой опыт преимущественно состоит из службы в своем полку. Поэтому любые пропорции будет легко соотнести с реальными потерями, о чем я просто не имею права говорить.

Насчет Вооруженных сил Украины тоже не смогу сказать точно. Знаю только, что структура медицинских подразделений у них плюс-минус такая же, как у нас.

Можешь рассказать, как сейчас выстроен процесс эвакуации с передовой от ранения до больничной палаты? Он эффективен?

Когда боец получает ранение, его сослуживцы оказывают первую медицинскую помощь и вытаскивают пострадавшего в относительно безопасное место — так называемую желтую зону. Дальше медицинским взводом при необходимости производится запрос на эвакуацию пострадавшего в тыл.

На «ноль» (зона огневого контакта с противником — прим. «Ленты.ру») выезжает специальная команда, которая забирает военнослужащего в медицинский отряд скорой помощи. Задача этого отряда — стабилизировать состояние солдата, пока тот не попадет к следующему звену.

Фельдшеры связываются с ближайшим госпиталем и сообщают врачам о скором прибытии нового пациента. Из медицинского отряда выезжает машина с раненым, ей навстречу — другая, которая доставит «трехсотого» прямо к операционному столу.

Так происходит, когда требуется наиболее сложное вмешательство, от квалификации которого жизнь пострадавшего зависит критически.

В идеальном варианте от ранения до качественной стабилизации бойца проходит около часа. Как правило, эти сроки вполне соблюдаются, раненый быстро оказывается в руках специалистов.

Но бывает и по-другому...

Да, если эвакуация по каким-либо причинам невозможна, например, отрезано сообщение с тылом из-за обстрелов или медицинский пост попросту уничтожили, то средние звенья обеспечены оборудованием, которое позволяет поддерживать жизнь пострадавшего до транспортировки. Оно позволяет подарить солдату несколько часов, пока эвакуация не станет реальной.

Слышал, что мобилизованных нередко направляют в медицинские подразделения на должности санитаров. Как долго длится подготовка такого специалиста и чему по минимуму он должен быть обучен?

Это правда, такое часто встречалось, особенно раньше. Но после интеграции в состав Вооруженных сил России началась серьезная работа по переквалификации таких частей. То есть сейчас приоритет, чтобы медицинские взводы состояли большей частью из специалистов.

Особенно это касается боев за Мариуполь, практики было предостаточно. Сейчас уровень у них очень и очень высокий, несмотря на отсутствие медицинского образования.

А вообще санитарам, которые самыми первыми оказывают помощь раненым, нужно заниматься подготовкой постоянно. Буквально все свободное время.

Что ты имеешь в виду?

В условиях боевых действий оказание медицинской помощи — не столько знание, сколько автоматика мышц. Все твои действия должны совершаться машинально. В противном случае рядом что-нибудь ****** (ударит), кого-то подстрелят, вокруг кровища, и у тебя голова перестанет работать. А руки должны помнить.

Я постоянно занимаюсь тренировкой медицинского состава. Организую курсы тактической медицины прямо в полях. Можно очень долго рассказывать, из чего они состоят, но ключевое — помощь, необходимая на догоспитальном этапе.

Речь идет о навыках по стабилизации состояния раненого, пока тот не окажется в госпитале.

Вообще умение оказать первую помощь касается не только санитаров. Когда ты получаешь ранение, люди в белых халатах не оказываются возле тебя по щелчку пальцев.

И, конечно же, ты должен уметь спасти себя самостоятельно. Понятно, что бывают безвыходные варианты, но вообще главные для сохранения жизни мероприятия совершаются в течение часа после получения ранения. Это так называемый «золотой час».

В гражданской среде многие манипуляции проводит только квалифицированный доктор, но во время боя все иначе.

А для этого нужно заниматься постоянно, проводить с бойцами работу. Это требует много времени и содействия со стороны непосредственных командиров.

Поговорим об индивидуальных аптечках. В начале СВО говорили о дефиците на многие их составляющие: от гемостатиков до противошоковых препаратов. Как с этим дела обстоят сейчас?

Ситуация сильно улучшилась, но все равно есть небольшая нехватка окклюзионных пластырей и декомпрессионных игл, которыми купируют пневмоторакс. А вообще она разнится от подразделения к подразделению.

Хороший жгут должен полностью блокировать поступление крови в пострадавшую часть тела. Но его качество в стандартной аптечке порой оставляет желать лучшего. Жгуты рвутся в руках, трескаются на морозе…

Успех тампонады сильно зависит от качества перевязочных пакетов, гемостатиков и прочего. Хотя навыки первой помощи тут первичны. Опять же, местным мобилизованным, которые пришли на фронт еще в феврале прошлого года, порой приходилось совершать манипуляции, характерные скорее для госпиталя, нежели передовой.

В полевых условиях достаточно просто заболеть, дают знать хронические заболевания бойцов. Солдат может рассчитывать на квалифицированную помощь в таких ситуациях?

Решение о направлении заболевшего в больницу принимает командир медицинского взвода. Как я уже говорил, раньше ситуация обстояла хуже. Когда, например, некоторые неадекватные командиры не отпускали бойцов на лечение из-за нехватки личного состава.

«Мы не можем взять тебя и отправить, потому что на этом посту должно быть 10 человек», — такое нередко приходилось слышать. То есть если будет девять, у командира возникнут проблемы. Из-за этого случались неприятные инциденты, когда человеку положена госпитализация, а он остается на ногах и даже какие-то задачи выполняет.

Например, был случай. Я еще занимался гуманитаркой, встретил бойца, у которого образовалась грыжа. А он должен был какие-то ящики грузить. Несколько недель его напрягали, не хотели отправлять на лечение. Говорю его командиру: «Тут варианта два: либо ты его сейчас отправишь лечиться, его оперируют и ставят через месяц в строй, либо он сейчас надорвется, умрет, и у тебя будет минус один боец. Подумай об этом немного».

Когда заступил на службу, тоже с этим сталкивался, но стараюсь бороться.

Кроме того, спины у всех больные, солдат испытывает тяжелые нагрузки, это почти вариант нормы. Но в целом стараемся лечить всех.

Тебе приходилось оперировать в полевых условиях?

Когда я занимался гуманитаркой и спасал людей в Мариуполе, да, приходилось. Но после зачисления на службу не доводилось. Опять же, сейчас неплохо работает система эвакуации. Моя задача — заниматься медициной на передовой, хотя я и обладаю определенной квалификацией для работы за операционным столом.

А если говорить о волонтерской работе, в чем наиболее остро сейчас нуждаются донецкие и луганские госпитали?

Скажу так, берут все. Но я бы опять же обратил внимание на курсы по оказанию первой помощи, тактическую медицину.

Очень нужно совершенствовать индивидуальную подготовку в этой сфере. Это серьезно уменьшит потери на передовой.