Чем провинилось Востряково? О переименовательском рвении - старом и новом

У моего товарища был товарищ, который завел амбарную книгу под названием "Что я помню, хоть я еще не старый". Потом я тоже завел себе такую же. В ней, например, записано, что говорили жители подмосковного пристанционного поселка Суково, когда в 1965 году станцию переименовали в Солнечную, а район в Солнцевский. Местные жители говорили, что сделано это было по личному распоряжению тогдашнего первого секретаря обкома КПСС Василия Ивановича Конотопа. Говорили, что любовнице его, там проживавшей, не нравилось название, которое та связывала не с сукa'ми, а с сy'ками. То ли, говорят, фамилия ее была Солнцева, то ли звал ее большой начальник "солнце мое", а только стала эта пасмурная станция Солнечной.

На той же солнечно-суковской ветке по Киевской дороге Катуар-Белавенец переименовали тогда же, в начале 1960-х, в Лесной Городок. Зачем нам обрусевший француз Катуар? А уж Опреловку, названную по речке Преловке, еще раньше переименовать в Апрелевку, как говорится, сам бог велел. Весна идет, весне дорогу.

Власти приучили население к такой глубокой покорности, что позволяли себе подлинное глумление как раз по мелочам. И царские, и советские. Оставим пока в стороне оргию крупных идеологических переименований. К Ленинградам, Кировабадам, Сталинградам, Марксам, Энгельсам и Дзержинскам еще успеем вернуться.

Интереснее как раз мелочная топонимическая опека из, я бы сказал, художественно-этических соображений. Скажем, в Витебской области была деревня Чертовщина. При всей безбожности советской власти невозможно было иметь деревню с таким названием, не стерпели. И стала Чертовщина Парижской Коммуной. Но и этот пример пока еще не самый показательный для нашей темы.

Листаю дальше свои и чужие записи. Вот. В Минской области были села Бордели и Блевачи. Ударение, понятное дело, на последнем слоге. Звались они так вовсе не потому, что, как думали советские ономатеты, блевали и блудили в них больше, чем в других местах. Но переименовали их в тридцатые годы именно за это. Блевачи стали Прибрежной, а Бордели – Искрой, в честь первой большевистской газеты. Ясное дело, и городок Дрочилово стал Гагариным. Но почему Дураково, например, переименовали в Дубровое, а Забегалово – в Заречную? Почему мордовское Ибаково стало Нагорной? Правильно: потому что властям во всех этих словах слышалось что-то чужое и неприличное, но еще и – открытое, безбоязненное. И они подравнивали, насколько это было возможно. Иногда гражданам удавалось отстоять привычное и милое им название. Например, жители и даже местное начальство Старого Оскола воспротивились переименованию своего города в Юбилейный. Но список неудач граждан перед лицом начальственного хамства все же намного длиннее списка удач.

И вот – советская власть кончилась, а хамство начальственное уходить не хочет. Между тем, его логический анализ по-прежнему необходим. За ним – целая картина мира. Ведь дурак, переименовывающий Дураково в Дубровое, Забегалово в Заречную, а Блевачи в Прибрежную, совершает две умственные операции: сначала он толкует название как низменное, а потом принимает решение заменить это название, по его, дурака, усмотрению – на умное и правильное.

Что у граждан обычно никто не спрашивает, дело привычное и понятное. Не их это собачье дело, как у нас населенные пункты будут называться. И вот на днях, в середине октября 2010 года, пала станция Востряково. Она теперь называется Инновационная. Это шутка, конечно, но кто не знает, мог бы и поверить, правда? Ведь переименовательская энергия из этого места и растет. А Востряково переименовали в Сколково. Где-то рядом там залегают пласты, разрабатываемые князьями Потемкиными-Силиконскими. Столица мировых инновационных проектов. А хамство осталось старое, густопсовое.