Окончание освещения Любовь Мульменко о том, как правильно встретить армагеддон
Месяц остался до урочного дня, и люди немножко думают о нем. Хорошо все-таки, что есть интернет, который не дает нам забыть ни день рождения друга, ни день смерти мира. Еще лучше, что всегда можно найти в интернете, о чем подумать, иначе пришлось бы заниматься сплошь сочинениями на свободную тему. А так - повестка и коллективный разум. Темы какие угодно, не только свободные.
Конец света, например, - хорошая тема, касается всех.
Искать приметы близкого армагеддона удобно в окружающем мире, он на эти приметы чем дальше - тем щедрее. Война в Израиле, то-се.
Искать приметы в себе - тоже удобно.
- Многие, очень многие люди чувствуют что-то такое, - говорит мне друг-режиссер, закуривая. - Особенное что-то. Что им нестерпимо трудно жить, у них необъяснимая экзистенциальная тоска, и взрывается от всего мозг. Мозг взрывается! Время ускоряется!
- Это как? - спрашиваю. - Как ты понял, что ускоряется?
- Известный же факт, - отвечает режиссер. - Какие-то там монахи, забыл, веками читают одну и ту же длинную молитву, и раньше они укладывались в сутки, а теперь не укладываются.
Сказал - как отрезал. И глядит таким специальным взглядом - автор железобетонного аргумента, прямо флеш-рояль вынул и положил.
Не знаю, по мне так ни монахи не рояль, ни - особенно - тоска. Никакой специальной концентрированной тоски 2010-х годов я в людях не идентифицирую. И вообще, кто тоскует - тот лох и не достоин красивой эпической смерти от конца света, а достоин только скучной.
Режиссер, говорю, ну какие сейчас у человечества уважительные причины тосковать? Вот в середине прошлого века - это я понимаю. У них там мозг взрывался наверняка, было от чего.
- Ну, правильно, конечно! - подхватывает режиссер. - В том-то и дело! Мы, в отличие от них, тоскуем без объективного повода. Тоскуем просто так, из-за них*я! Потому наша тоска и странная, потому она и предвестник Апокалипсиса.
Один мой Саша - друг отрочества, сотрудник химзавода, а также ценитель игры "Half-life" и тематически ей близких - в конец света верит не меньше, чем те монахи, но вовсе не тоскует. Саша еще десять лет назад ко всему приготовился. Присмотрел себе заброшенный бункер, рассчитал количество тушенки, которую он мог бы жрать, пока там все полураспадется до совместимого с жизнью уровня. Выкрасил системный блок в черный цвет и нарисовал на его боку знак радиации.
Но не обязательно же радиация. Обсуждаемы и другие, более изящные расклады конца света. Например, конец света в буквальном смысле - в смысле "окончание освещения". Что погаснет солнце и исчезнет электричество. Электромагнитное взаимодействие, точнее. То есть батарейки тоже не канают. Айфоны умрут, рации умрут. И магнитики необратимо отпадут от холодильника. Трамваи отпадут тоже. Метропоезда.
Ехали как раз на днях в метропоезде с товарищами и разрабатывали план действий на случай, если 21 декабря новая тьма застанет нас именно в метро. Механически, силой рук разжать двери вагона, потом пешком по обесточенным рельсам, наощупь, по стеночке, вылезти на перрон, найти парализованный эскалатор. А дальше, говорят товарищи, прикиньте, вылезаете вы на землю, наконец, а там - ничего. Чернота. Солнце же выключили, помним.
Товарищи в этот момент, как и ядерщик Саша, конец света анализировали в том смысле, что как бы выжить. Это практичные мысли. О жизни после конца света. А лично меня волнует жизнь перед концом. Персональное мужество каждого умирающего.
Про конец света ведь, как и про смерть в целом, интересно вот что: успею я окинуть взглядом или нет? Будет ли немножко времени попребывать в ужасе и знании?
Я с глубоким уважением отношусь к божественной драматургии, часто восхищаюсь ее точностью, поэтому я думаю, что нам - героям, действующим лицам - все же оставят выбор: как к этому отнестись. К страшному ближайшему будущему. Дадут возможность осознать себя и мир без пяти минут погибшими. Так просто круче для драмы, когда выбор есть. А совсем круто для драмы - перевертыши: когда все уже поверили, что конец, а потом - хоп! - и не конец. Шутка.
Ларс наш фон Триер (а он все-таки человек одаренный, то есть божественный уполномоченный местами) оставил своим героям варианты, откуда глядеть на приближающуюся планету-убийцу. С веранды ли, под бокал вина и девятую Бетховена, из шалашика ли, в чистом поле, рука об руку с ребенком, который, конечно, самый готовый к армагеддону человек в этой меланхолической истории. А самый неготовый был мужик, самоубившийся в хлеву. Можно сказать, проспал всю кульминацию. Бабы и дети - вот кто подлинная и благодарная аудитория всякого глобального катаклизма.
С месяц назад я учила в Политехническом музее старшеклассников писать пьесы и рассказывала им про четыре типа конфликтов. В порядке возрастания п*здеца. Внутренний, межличностный, социальный - сам с собой, с другим человеком, со многими людьми. А вот, дети, и четвертый, самый суровый тип - вертикальный конфликт. Это когда мы сталкиваемся с тем, что больше человека. Как ребята из "Титаника" - с айсбергом, например. Или как кто угодно - с роковой неизлечимой болезнью. Общими усилиями накидали еще несколько примеров: время, любовь, война, пожар. Мне мало, я школьников тормошу: ну, давайте, что еще? Что еще может быть больше человека?
Тогда веселый школьник Анатолий тянет руку и говорит: слон. Слон больше человека.
Может, и правда, просто придет к нам слон и наступит. Всего и делов.