Очень часто женщины, собираясь высказаться совершенно в духе равноправия, начинают с оговорки «Я не феминистка, но...». «Я не феминистка, но считаю, что у женщины должно быть право распоряжаться своим телом». «Я не феминистка, но считаю, что мужчины и женщины должны поровну делить домашние обязанности». «Я не феминистка, но считаю, что у мужчин и женщин должны быть равные карьерные шансы, никто не может указывать мне, как одеваться, а изнасилования недопустимы».
Надо признать, что далеко не все женщины имеют подобные взгляды на равноправие, но даже те, которые глядят на мир подобным образом, зачастую опасаются нарушить табу и открыто признать свои взгляды и высказывания феминистскими.
Назвать себя феминисткой — значит немедленно позволить вытолкнуть себя за пределы «нормального» общества, вызвать повышенное внимание к любому своему действию и спровоцировать волну сарказма, глупых шуток и дурацких вопросов. Обо всем этом можно узнать только изнутри, после своеобразного феминистского камин-аута.
Стоит назвать себя «словом на букву Ф», вместо вас на сцену сразу же выходит карикатура по имени «уродливая феминистка», которую обрисовала Наоми Вульф в своем «Мифе о красоте».
Яркий образ нелепой, несчастной, волосатой, без повода агрессивной, без сомнения уродливой женщины (скорее всего, лесбиянки) работает в сознании взрослых людей как детская страшилка и встает настолько мощным заслоном на пути мысли, что мало кто готов по-настоящему интересоваться целями и идеями феминизма, прежде чем судить об этом явлении.
Образ этот не пришел из ниоткуда: его старательно тиражировали еще до появления самого термина «феминизм».
Чего стоит только выражение «синий чулок», с помощью которого в XVIII веке обесценивали женщин, интересующихся наукой.
«Женщины, синие чулочницы, или красные чулочницы, или женщины политические, парламентарные, департаментские — какие-то выродки, перестающие быть женщиной и неспособные быть мужчиною», — писал П.А. Вяземский, перенявший это выражение у французов, которые в свою очередь взяли его у англичан.
Карикатура начала XX века под названием «Зов женственности» изображает грациозную красавицу с плакатом «Никаких избирательных прав, спасибо», за статной фигурой которой в нелепой позе застыла кривобокая суфражистка с молоточком и флажком «избирательное право».
Такими приемами система подает женщинам знак: «Если ты посмеешь желать того, что тебе не полагается, то станешь некрасивой. Люди будут над тобой смеяться, и никто тебя не полюбит».
Поскольку право решать, что такое женщина, в этом мире традиционно предоставляется мужчинам, естественно, что женщины всегда боялись потерять единственное, что у них было — свою женственность.
Цели современных феминисток так же легко обесценить и представить в комичном виде, как и требования их предшественниц. В прессе и кулуарах принято подшучивать над борьбой за небритые подмышки, «призывами расстреливать за поданное пальто», смешными претензиями по поводу отсутствия должного количества женщин в политике или культуре, попытками запретить определенные шутки. Конечно, никто в здравом уме не захочет ассоциироваться с этими полубезумными людьми, которые бесятся с жиру на фоне полной свободы голосовать и самим выбирать себе мужей.
Но если копнуть глубже, то окажется, что претензии нынешних феминисток ничуть не менее серьезны, чем борьба суфражисток за право голосовать на выборах.
Чтобы понять, что им еще есть за что побороться, надо сравнивать положение современных женщин не с уделом их прапрабабушек, а с положением современных мужчин.
Борьба за небритые подмышки — это борьба за право распоряжаться собственным телом без риска быть подвергнутыми общественному порицанию (как это происходит с мужчинами).
«Расстрел» за поданное пальто — возмущение традиционно сопровождающим галантность обесцениванием женского ума, личности и достижений.
Квоты в парламенте — попытка разбить «стеклянный потолок» (гендерные стереотипы, мешающие продвижению женщин по карьерной лестнице).
Требования присутствия активных женских персонажей в книгах и кино — это стремление сделать женщин субъектами, а не объектами, в культуре и соответственно расширить спектр ролей, которые они могут играть в обществе — ведь оно напрямую связано с культурой.
«Запрет юмора» — это не запрет, а попытка объяснить, что не все шутки — смешные, потому что среди них слишком много тех, что тиражируют вредные стереотипы, а также таких, которые распространяют и поддерживают «культуру изнасилования».
Другие требования феминисток не так легко превратить в повод для веселья, поэтому и говорят о них гораздо меньше.
Это борьба с партнерским насилием, с женским обрезанием (посмотрите по ссылке фотографии), с проституцией и секс-трафиком, изнасилованиями, харасментом; борьба за уважение любого женского труда — от «бесплатного» домашнего до того, что традиционно считается мужским. Борьба за социальные пособия матерям, за право на аборты как право распоряжаться своим телом и не быть ни для кого ресурсом. Это борьба с другими видами дискриминации, потому что не может быть основания требовать себе какие-то права, если тебя не волнуют права других угнетенных.
Глупо развенчивать миф об «уродливой феминистке» рассказами о том, что на самом деле мы все как одна — красивые, спокойные, при мужьях и с выбритыми до блеска подмышками.
Мы — разные, потому что быть разными — это то, что мы хотим и можем себе позволить.
Каждая женщина должна иметь право быть нелепой, не всегда и не особенно счастливой (и счастливой, конечно, тоже), обладать нормативной или ненормативной внешностью, быть лесбиянкой или трансгендерной женщиной, брить подмышки или не брить их, быть агрессивной — потому что нельзя сказать, что у нее не может быть для этого повода — или шутить. Только в руках самой женщины должно быть решение, что же такое ее личная, а не универсальная, поддерживаемая обществом как «норма», женственность, и только ей она должна принадлежать.