Мне кажется, что проблема "утечки мозгов" из России - это не проблема, а катастрофа. В 1990-е годы страну покинула значительная часть ведущих ученых. Особенно тяжелый урон понесли математика и теоретическая физика – науки, в которых Советский Союз традиционно занимал лидирующие позиции. Впрочем, возможно, выделяя математику и физику, я "незаслуженно обижаю" другие естественные науки – биологию, химию... Если в них ситуация и лучше, то ненамного. Приезжая практически в любой Университет США, Великобритании, Франции, Германии, Мексики, Норвегии (я мог бы продолжить этот список), встречаешь своих бывших соотечественников. Самое страшное для России – это не потеря одного-двух поколений ученых, а то, что они не будут учить следующие поколения. Масштаб происшедшего и происходящего сегодня сопоставим лишь с тем, что случилось с математикой и физикой в Германии, которая после исхода ведущих ученых в 1930-е годы так никогда и не восстановила своего научного потенциала, несмотря на все успехи в восстановлении экономики.

Процесс отъезда лучших ученых продолжается и сейчас. Правда, он имеет другой характер. В значительной степени он представляет собой "утечку" блестящей молодежи, которая едет в аспирантуру и остается. Это совершенно нормально, когда молодежь едет учиться, поработать некоторое время в другие страны. Важно, чтобы они вернулись. За редчайшим исключением, россияне не возвращаются. Им просто некуда вернуться, потому что, как мне кажется, ни на правительственном, ни на академическом уровне эта проблема не осознается как первостепенная. Объявленная в прошлом году программа грантов, целью которой было создание возможности для ученых, работающих за рубежом, приезжать на некоторое время в Россию, была ориентирована, в первую очередь, на известных ученых, а не на молодежь. Впрочем, при ближайшем рассмотрении и в этом своем качестве программа оказалась не очень работоспособной.

К счастью, есть и противоположные примеры. Независимый московский университет, в рамках которого существует российско-французская научная лаборатория, новый математический факультет в Высшей школе экономики, Институт проблем передачи информации РАН, лаборатория теоретической физики в Институте теоретической и экспериментальной физики (ИТЭФ) – яркие центры московской математической жизни, деятельность которых привлекает многих работающих за рубежом и может служить источником робкого оптимизма – не все так безнадежно.

Я не очень понимаю, что означает "адекватность вызовам нынешнего времени". Когда-то система преподавания математики и физики в МГУ была, безусловно, лучшей или, по крайней мере, одной из лучших в мире. Эта система давала не только глубину, но и широту образования, которой порой не хватает выпускникам даже лучших западных университетов. Мне кажется, что на начальных курсах эти преимущества сохранились до сих пор. Проблемы появляются позже, когда студенты начинают специализацию, когда выясняется, что учить их многим современным разделам математики и физики просто некому. Этот недостаток становится решающим, когда речь заходит об аспирантуре.

Алекс, я не совсем согласен с вашим описанием современного российского ученого. Признаю, что мне хорошо известен описанный вами портрет, но знаком и другой – молодой и спортивный, проводящий половину (или что-то около того) времени за границей в качестве желанного визитера. Впрочем, и в этом описании есть недостаток: необходимость поездок связана с необходимостью заработать.

Наверное, в портрете западного ученого, если бы я попытался его нарисовать, было бы больше веселых красок. Заработки более чем достаточны для достойной жизни, но, наверное, недостаточны для посещения многих московских ресторанов.

Относительно невысокий уровень зарплат более чем компенсируется академической свободой и реальной возможностью заниматься любимым делом. При этом следует учесть, что сравнительное благополучие достигается не сразу. Иногда мне кажется, что стресс, действующий на начинающего ученого на Западе, все его "пост-доковские" и последующие годы - вплоть до получения постоянной позиции, - ничуть не меньше тех испытаний, с которыми сталкивается научная молодежь у нас.

Мне трудно ответить на этот вопрос, исходя из собственного опыта. Большая часть времени, проведенного мной в Колумбийском университете, пришлась на "тучные" годы - когда экономика Америки (и особенно Нью-Йорка) процветала. Нынешний кризис – это, пожалуй, первая для меня возможность воочию проверить справедливость известного мне тезиса, который сформулирован в вопросе. Отчасти он подтверждается. Число желающих поступить на платную Master’s program по финансовой математике на нашем факультете не уменьшилось, а даже немного выросло. Я хочу подчеркнуть, что на эту платную программу пытаются поступить и те, кто потерял работу. Они разумно полагают, что трудное время стоит использовать для повышения своего образовательного уровня, подготавливая себя для будущего.

Вместе с тем, мне кажется, что число студентов, выбирающих для себя науку, а не ее (коммерческие) приложения, не должно меняться во время кризиса. Это явления разных временных масштабов. Период образования математика или физика – 10-12 лет (4 начальных года + 5 лет в аспирантуре + как минимум 3-5 лет пост-дока). Тот, кто решился на это, скорее всего не изменит своей мечте из-за пары кризисных лет. Число идущих в науку зависит в большей степени от того, какое место наука занимает в обществе. Хорошо известна та роль, которую сыграл запуск советского спутника в изменении положения науки в Америке. Этот запуск, воспринятый Америкой как вызов, привел в свое время к созданию долгосрочных программ, конечным итогом которых стало научное лидерство Америки в разработке новых технологий в последующие 30-40 лет. Судя по тем шагам, которые нынешняя администрация предпринимает в ответ на разразившийся кризис, Америка готовится к еще одному подобному скачку. Намеченное и уже реализуемое значительное увеличение ассигнований в американскую науку резко контрастирует с тем, что происходит в России.

Уход после защиты диссертации способных молодых ученых из науки в бизнес – это то, с чем приходится сталкиваться не только в России. "Охотники за головами" - постоянные гости кампусов всех ведущих американских университетов. Я уже говорил, что путь к вершинам научной карьеры и на Западе не усыпан розами, да и заработки в науке много меньше, чем в финансовой сфере. Многие молодые ученые, в какой-то момент почувствовавшие, что не готовы пройти этот путь до конца или столкнувшиеся с теми или иными семейными проблемами, уходят из науки. Я считаю, что это нормально и не воспринимаю обучение таких студентов как пустую трату "государственных" денег. Я пользуюсь кавычками, потому что в Америке на это уходят и деньги частных университетов, в которых, как правило, аспиранты не только не платят за свое обучение, но, наоборот, получают стипендии. Во-первых, студенты – даже те, которые впоследствии уходят из науки, - в годы своего обучения создают необходимую критическую массу, столь важную для создания той среды, в которой потом вырастают будущие звезды. Во-вторых, с точки зрения общества, деньги, потраченные на образование, не пропадают – они потом стократно ему возвращаются.

1. Мне кажется, что уровень подготовки сегодняшних абитуриентов ниже, чем тот, который был в 1970-80 годах. Он отражает общий кризис образования в современном обществе, а этот кризис, в свою очередь, является прямым следствием падения интереса к науке, характерного не только для России. Хочется верить, что мировой финансовый кризис, приведший нынешнего американского президента к осознанию пагубности этой тенденции, сыграет определенную положительную роль и даст новый импульс развитию науки и общества в целом.

2. На мой взгляд, роль РАН, при всех ее хорошо известных недостатках, центральна в системе российской науки. Материальный и организационный потенциал, накопленный Академией, чрезвычайно велик. Да, Академия огромна и неповоротлива. Да, все большую роль в ней играют не выдающиеся ученые, а бюрократы от науки. Да, Академия продолжает терять даже право на моральный авторитет. Впрочем, этот процесс потери морального авторитета начался не сегодня и даже не вчера. Выборы в Академию по партийным или "нужным" признакам – это обыденность и "доперестроечного периода". То, что пока еще спасает Академию, – это сила традиций. И сегодня многие из вновь избранных членов Академии – не пустые конъюнктурные фигуры, а признанные лидеры мировой науки. Достаточно ли их для того, чтобы вместе с теми, кто уже давно по праву носит звание "академика", изменить ситуацию – это, как говорят в Америке, – "хороший вопрос". Происходящее сегодня не внушает оптимизма. Вместе с тем, я глубоко убежден, что Академию нельзя "закрыть", как предлагают многие из ее критиков. Разрушить легко, но нужно же что-то и создавать. Академию необходимо реформировать. Может быть, в ней надо провести и более радикальные, "революционные" преобразования. Однако надо учесть, что опыт истории показывает: обычно успешные реформы или "революционные преобразования" осуществляются извне. Но это "извне" не должно быть чиновничьим сообществом, от которого можно ожидать лишь "пилотных проектов", результатом которых является происходящее разграбление академических институтов.

3. Можно много говорить о том, легко ли жить в Америке, и о том, насколько наши культурные традиции совместимы с американской действительностью, но заниматься наукой там намного легче, чем у нас. Вся структура университетской жизни направлена на создание комфортных условий для занятий наукой. Иногда кажется, что эти условия даже слишком комфортны. Многие кампусы настолько изолированы от внешнего мира, что там просто невозможно заниматься ничем, кроме науки. Вот тут-то и начинаются противоречия с нашими культурными традициями. Впрочем, это уже настолько индивидуально, что я воздержусь от дальнейших комментариев.

Качество образования в Американских университетах во многом контролируется успешностью последующей жизни его выпускников. Надо отметить, что забота о сохранении многообразных связей университета с его выпускниками - одна из важнейших сторон деятельности университетской администрации. Прямой, явный результат этого – постоянный поток пожертвований университетам от его выпускников. Этот поток является заметной составляющей университетского бюджета. Чем успешней выпускники, чем больше у них осталось приятных воспоминаний об университетской жизни, чем больше их благодарность своим профессорам, - тем больше этот поток пожертвований. Как результат, университету просто выгодно хорошо учить и нанимать для этого первоклассных преподавателей. За них-то и идет постоянная конкуренция университетов. К сожалению, я толком не знаю, что такое ГОСы, но глубоко убежден, что никакими бюрократическими мерами контролировать качество образования нельзя.

Я не готов полноценно ответить на этот вопрос, потому что мой непосредственный опыт связан с ситуацией в науке или, как говорят в Америке, с жизнью в "academia". Могу только сказать о том, что наблюдаю немного со стороны. Во-первых, все американские студенты стараются летом поработать где-то для того, чтобы понять, как устроена реальная жизнь, получить дополнительные знания и для того, чтобы иметь возможность отразить потом этот опыт в своем резюме. Во-вторых, существенную помощь в организации подобных "internships" играют сами университеты, используя связи со своими бывшими выпускниками. Почему они в этом заинтересованы, я уже постарался объяснить раньше.

Мне кажется, что качество школьного образования до сих пор в России намного выше, чем в Америке. В американских школах, особенно в начальных классах, доведена до абсурда идея, что школьная жизнь должна быть сплошным "fun" – "удовольствием" (в буквальном переводе, который не отражает полноту смысла этого важнейшего понятия американской жизни). Как результат - иногда непонятно, учат ли их вообще чему-нибудь. В моем представлении учиться должно быть трудно, но интересно. Для этого нужны хорошие учителя. Как сделать так, чтобы яркие люди шли в школы – это уже следующий вопрос, на который у меня нет оригинальных ответов. Конечно, надо больше платить учителям, но этого не будет, пока общество не поймет, что образование – основа его будущего благосостояния.

1. В России я провожу от четырех до пяти месяцев в году. Это непросто, но с лихвой окупается тем, что Москва – по-прежнему мой город и я не чувствую в нем себя визитером.

2. У меня немного непосредственных учеников. Один из них вернулся в Россию. Я рад этому, но не считаю число вернувшихся учеников мерилом чего-либо. Наверное, важнее продолжать учить здесь, а это не всегда получается. Несколько раз я читал курсы в Независимом московском университете и планирую делать это и в будущем.

3. Это сложный и для каждого глубоко личный вопрос. Я не исключаю для себя такой возможности в будущем, но жизнь – это не только работа. Поэтому многое зависит и от того, что происходит в стране в целом. К сожалению, то, что я вижу, не внушает особого оптимизма. Впрочем, жизнь без друзей, походов, без театральной и других ярких сторон московской культурной жизни – это тоже неполноценная жизнь. Так что поживем - увидим.

4. К сожалению, мои ответы на первые три вопроса не типичны, но, к счастью, и не уникальны. Много моих коллег приезжают и работают в летние месяцы в Москве. Летом работают знаменитые математические семинары Новикова, Синая. Порой кажется, что число конференций в "третий летний семестр" в Москве и ее окрестностях зашкаливает.

На мой взгляд, организация лучших американских университетов – это хорошая модель. Но детальное описание этой организации – это отдельная тема.

Учиться всегда полезно, поэтому получение дополнительного образования не должно быть привязано к кризису. Увеличение числа обучающихся во время кризиса связано с тем, что это - лучший способ использовать вынужденную передышку. Способ собраться и подготовить себя к следующему этапу.

Да, я считаю, что лучшие американские университеты принадлежат к числу лучших университетов мира. При сравнении их с нашими надо учитывать, что размер каждого отдельно взятого факультета американского университета несопоставимо меньше, чем, скажем, масштаб мех-мата МГУ. При имеющейся численности в 20-30 постоянных профессоров, а этот диапазон характерен для большинства математических факультетов ведущих университетов, невозможно в рамках одного такого факультета собрать ученых, представляющих все разделы математики. Как следствие, каждый из таких факультетов имеет определенную "специализацию", создавая сильные группы, работающие лишь в нескольких направлениях. Но уж в этих-то выбранных направлениях топ-университеты не согласны на меньшее, чем быть мировыми лидерами. Совокупность американских топ-университетов – это то, что можно было бы сравнивать с мех-матом МГУ, который в свои "золотые годы" был, безусловно, лучшим в мире математическим факультетом. К сожалению, "золотые годы" мех-мата в далеком прошлом.

1. В первую очередь - самому аспиранту.

2. На прагматичный вопрос я дам прагматичный ответ. Отвечая на один из предыдущих вопросов, я писал, что представители крупнейших финансовых институтов, международных корпораций – постоянные гости университетов. В первую очередь их "охота за головами" направлена на успешно защитившихся. Они понимают, что те, кто прошел соответствующую школу, умеют работать.

Президент Обама в своем апрельском выступлении перед Американской академией наук объявил об увеличении ассигнований на науку и образование до трех процентов ВВП и об удвоении финансирования NSF – федерального ведомства, ответственного за распределение научных грантов. 3 процента американского ВВП и 0,3 процента нашего – комментарии тут, по-моему, излишни.

Мне кажется, что организация олимпиад и конференций с крупными денежными призами, которые "могут хорошо накормить студента", не способна решить никаких проблем. Она лишь создаст еще один вид спорта. Мне значительно ближе традиционный формат, в котором "в качестве приза в основном выступает гордость и триумф победы, а вот денежной составляющей маловато." Увеличение стипендий, создание системы специальных грантов для восходящих звезд – это то, что приблизило бы нашу науку к сегодняшнему дню науки западной.

1. В жизни любого американского университета это настолько немыслимо, что ни один американский преподаватель или студент, если только он не из приехавших из России (и, возможно, некоторых других стран) просто не понял бы этого вопроса.

2. Я не думаю, что социальной справедливости было бы больше, если бы доходы Федерера или Марии Шараповой были такими же, как и у начинающего теннисиста. Звезды должны получать больше. Можно спорить о том, справедливо ли то, что звезды спорта или шоу-бизнеса получают несоизмеримо больше лауреатов Нобелевской премии. Наверное, это несправедливо, но это факт жизни нашего общества.

3. Вопрос о том, кто сколько получает, на Западе (да и теперь и у нас), относится к числу тех, которые задавать не принято. Так что я просто не знаю, сколько получает президент университета. Думаю, что он не самый высокооплачиваемый сотрудник. Что касается нашего факультета, то зарплаты его ведущих и начинающих сотрудников отличаются в разы, на мой взгляд, это справедливо: несправедливо было бы, если бы для молодых не было перспективы роста. А это не так.

Пожалуй, я согласен с приведенным мнением. Мне кажется, что эта девальвация происходит во всем мире как следствие общего кризиса в науке, вызванного изменением отношения к ней в обществе. На мой взгляд, у нас в стране девальвация в большей степени затронула звание доктора наук. Может быть, потому, что множество сильных ученых уехало, возникла необходимость "заполнить" образовавшийся недостаток. Я не берусь оценивать в баллах происходящий процесс, потому что любая такая оценка будет слишком субъективной.

Не знаю, в какой степени мой ответ отразит ситуацию в России в целом, но наблюдая то, что происходит в Москве, я часто отмечал для себя, что в сегодняшней жизни востребованность людей с филологическим, гуманитарным образованием оказалась значительно выше, чем раньше. Многообразие издательств, PR-агентств, телевидение, радио, интернет привели к тому, что поле приложения сил человека, получившего филологическое образование, невероятно расширилось. При этом работа в достаточно хорошо оплачиваемой медийной сфере порой оказывается совместимой с научными занятиями. Как результат, чаша весов в извечном споре "физиков и лириков" качнулась в пользу последних. Важно только, думая о будущем, понимать, что, получая любое образование, надо стремиться не только к его глубине, но и к ширине. Общая культура, будь то общематематическая или общегуманитарная - необходимая составляющая успеха в выбранной вами деятельности.

В рамках американской системы образования частные университеты, в которых плата за обучение невероятно высока, сосуществуют с университетами штатов, в которых плата (особенно, если ты житель соответствующего штата), значительно ниже. При этом нельзя утверждать, что первые безусловно лучше вторых. Достаточно привести в качестве примера университет в Беркли, математический факультет которого традиционно является одним из сильнейших в мире. Конечно, в целом, американская система является платной, а большая часть ведущих университетов - частные. Кембридж и Оксфорд - лучшие английские университеты - тоже частные, но до недавнего времени обучение в них было бесплатным, да и сейчас плата минимальна. Насколько мне известно, все университеты Франции являются государственными. При этом французская наука более чем конкурентоспособна. Так что нет единого ответа на вопрос, как построить эффективную систему образования. То, что в России обучение все в большей степени становится платным – это, скорее всего, следствие того, что, как мне кажется, для нашего правительства вопросы образования не являются первостепенными. В условиях хронической нехватки средств университетам не остается ничего другого, как самим изыскивать источники финансирования, а введение платы за обучение является самым простым способом их получения.

Мои сведения о ЕГЭ и проблемах, вызванных его введением, в основном почерпнуты из радио- и телепередач, из того, о чем пишут в газетах и интернет-изданиях, о чем говорят мои друзья и коллеги. Поскольку все эти источники в определенной степени косвенны, я, наверное, и вовсе не должен был бы высказываться, но рискну это сделать, хотя бы для того, чтобы сравнить проблемы ЕГЭ с системой приема в американские университеты.

Начну с того, чего нельзя представить себе в американской системе – с проблемы коррупции. Борьба с коррупцией при поступлении в вузы – один из основных аргументов сторонников ЕГЭ. Наверное, коррупции в стенах вузов на время стало меньше, но зато по стране в целом уровень коррупции стал проблемой другого, значительно большего масштаба. Я постоянно слышу рассказы о том, что почти повсеместно ученикам, сдающим ЕГЭ, дают возможность воспользоваться мобильниками для консультации с преподавателями, о том, что лучшие результаты по русскому языку показаны в регионах, где русский не является родным. Для меня особенно больно слышать, что коррупция затронула и ту сферу, которая всегда оставалось чистой – олимпиады. В свое время я сам активно в них участвовал. Ни тогда, ни многим позже было просто немыслимо представить себе, что варианты олимпиадных задач можно покупать. А теперь это – удручающая реальность.

Не могу сказать, что я категорический противник ЕГЭ. Действительно, во многих странах существуют общенациональные системы тестирования, результаты которых являются одной из важнейших компонент при приеме абитуриента в ВУЗ (я хочу подчеркнуть, что лишь одной из многих и при том не абсолютной). В американской системе никакой результат, показанный в SAT, не обязывает университет принять абитуриента. Решение о приеме остается за университетом, при его принятии помимо результатов SAT учитывается масса других факторов: результаты олимпиад, участие абитуриента в общественной и социальной жизни (например, работа добровольцами в больницах или с трудными подростками, игра в музыкальном ансамбле, участие в школьных газетах...).

Важную роль играет и эссе, которое представляет каждый абитуриент и в котором он должен рассказать о себе, о своих интересах и объяснить, почему ему хотелось бы учиться именно в этом университете. Шансы на поступление абитуриента существенно увеличиваются, если кто-либо из его родителей или родственников является выпускником данного университета. В целом, система столь сложна, что до конца ее функционирование понимают, по-видимому, лишь сотрудники отделов приема – офисов, специально занимающихся всеми вопросами, связанными с поступлением.

Повторю – априори я не против ЕГЭ. Я просто не понимаю, как можно было вводить его в такой спешке и без учета того, что любая система, успешно функционирующая в обществе, где честность – это норма, будет уродливо искажена в условиях нашей действительности. В общем, в очередной раз – "хотели как лучше, а получилось, как всегда".