Ну, начнем с того, что, скажем, в шорт-листе "Большой книги" прошлого года было сразу две книги в жанре фантастики – "Малая Глуша" Марии Галиной и "Дом, в котором" Мариам Петросян. В этом году фантастики действительно нет (не считать же фантастикой, в конце концов, "Т" Пелевина), но я не думаю, что тут есть какой-то специальный умысел: насколько я могу судить, эксперты премии в самом деле стараются оценивать книги "по гамбургскому счету", не слишком акцентируясь на том, "фантастика" перед ними или "не фантастика". То есть в этом году сильнее оказались другие жанры – вот и все. В этом смысле "Большая книга" (в отличие от других премий) отличается завидным демократизмом и непредвзятостью.

Другое дело, что фантастика у нас действительно живет особняком, в своем особом замкнутом мире – мире конвентов, небольших нишевых издательств (или издательских серий), нескольких интернет-порталов и четко определенного круга читателей и критиков, которые, как правило, ничего, кроме фантастики, не читают. Как результат, "снаружи", из общелитературной среды фантастику плохо видно - причем это касается и хорошей, и той, которую Вы охарактеризовали как "от "так себе" до 'отвратительно'". Более того, иногда попадание автора в разряд "фантастов" не обусловлено никакими формальными факторами: скажем, Андрей Рубанов со своей футурологической "Хлорофилией" почему-то считается автором "серьезным" и "нежанровым", а вот, скажем, блестящий абсурдист и пересмешник Дмитрий Колодан числится фантастом… Почему так сложилось – непонятно зачастую ни самим писателям, ни их поклонникам. Словом, принадлежность к цеху "фантастов" у нас пока скорее институциональная, а не смысловая, и часто является следствием каких-то случайных, персональных и "тусовочных" факторов. А это значит, что подобное деление литературного мира не может быть устойчивым и прочным: и писатели, и читатели неизбежно будут перетекать из мира "большой литературы" в мир "фантастики" и обратно - тому уже есть примеры, и немало (самый яркий – уже упомянутая "Малая Глуша" Галиной). Граница, разделяющая эти миры, будет размываться, и, наверняка, с каждым годом в поле зрения экспертов "больших" литературных премий будет попадать все больше и больше книг, которые можно отнести к жанру "фантастики".

Честно говоря, Гиголашвили – и мой фаворит в этом списке. На мой взгляд, "Чертово колесо" - действительно одна из сильнейших книг прошедшего года, да, возможно, и не только его. Меня поражает, как из такого странного и, казалось бы, безнадежного материала – жизнь наркоманов в Грузии 1987 года – можно создать такое масштабное, сильное, многоплановое и без всяких преувеличений эпическое полотно, с десятками живых и теплых характеров, с прекрасными диалогами, с богатым, сложным, разветвленным миром. Гиголашвили – один из самых одаренных людей, пишущих сегодня по-русски, и я была бы очень рада, если бы награда досталась именно ему. Хотя (и тут я не соглашусь с Данилкиным), по-моему, в этом списке есть и другие вполне достойные тексты.

Что же касается того, откуда приходят писатели – ну, это ведь Вы не всерьез, правда? "Профессиональных" писателей, людей, которых учили бы, учили литературе и, наконец, выучили, выпустили в мир, и они немедленно этот мир покорили своим мастерством, просто не бывает – ну, или по крайней мере я о таких никогда не слышала. Конечно, писательское ремесло предполагает наличие определенных технических навыков – и ими действительно можно овладеть в том числе и в Литинституте (по крайней мере, в теории). Впрочем, очень многие (почти все, если говорить начистоту), обходятся без этого. Но если тому, как писать, еще хотя бы отчасти можно научиться, то что писать – оно либо есть, либо нет. А выпускники Литинститута – они, насколько я могу судить, там же, где всегда были – за редчайшими исключениями около литературы, но не внутри нее.

Про Гиголашвили я ответила чуть выше. Мой второй "любимчик" в шорт-листе – это Олег Зайончковский. Мне кажется, это редчайший для сегодняшней литературы автор, способный видеть нашу обыденную жизнь одновременно очень светлой и в то же время – ровно такой, какая она есть на самом деле. Он изобрел какой-то совершенно удивительный вид нестыдного, неглупого и непошлого оптимизма – уникальное явление для большой русской литературы, обычно основанной на апологии страдания. Ну, и, конечно, нельзя не упомянуть прямого антипода Зайончковского – Сенчина, который, напротив, умеет видеть мир "завораживающе-мрачным" и тоже очень реалистичным. Если Зайончковский успокаивает и умиротворяет, Сенчин – тревожит и пугает. Еще очень достойные тексты – это "Перс" букеровского лауреата Иличевского (так прекрасно, опьяняюще и завораживающе не пишет сегодня по-русски, пожалуй, никто), очень симпатичная филологическая повесть "Соловьев и Ларионов" Евгения Водолазкина (насквозь пронизанная мотивами битовского "Пушкинского дома") и, конечно, как всегда, чудесная, поэтичная и нежная проза Асара Эппеля. Если бы тройку финалистов составляла я, она, пожалуй, выглядела бы так: на первом месте – Гиголашвили, на втором – Зайончковский, на третьем – Эппель или Водолазкин.

Не думаю, что тут таится какой-то глубинный смысл: шорт-лист определяется вполне механически, путем прямого пересчета баллов, проставленных каждому участнику членами экспертного совета. Видимо, в этом году многие произведения набрали одинаковый высокий балл. Хотя Вы правы – такого "лонг" шорт-листа у "Большой книги" действительно еще ни разу не было.

1. Как-то так исторически сложилось, что большинство критиков – в анамнезе филологи, потому, вероятно, что методы филологического разбора произведения во многом близки к тому, что делают критики. То есть короткий ответ – на филфаках. Вот, например, в РГГУ на историко-филологическом факультете (где преподаю и я) есть специализация "Новейшая русская литература", где учат в том числе и методам критического анализа актуальных текстов. Но это, конечно, не значит, что критиком нельзя стать, получив какое-то другое образование. На самом деле, в наше время критик – это в первую очередь профессиональный читатель, способный удерживать в голове и транслировать читателям моментальный слепок того, что происходит в литературе сегодня. И тут образование, конечно, важный момент, но далеко не единственный.

2. Единственный базовый критерий отбора – свежесть: критики читают в основном книжки либо совсем недавно изданные, либо еще даже не вышедшие. Все остальное – факультативно. Разумеется, откровенный трэш в "бредень" критика попадает редко, так же, как и научная, специальная литература, но все, что находится между двумя этими полюсами, подлежит изучению и осмыслению.

3. Тут, я думаю, очень многое зависит от того, с каким изданием критик сотрудничает – в нормальных местах никакого давления сверху, естественно, нет и быть не может. Иногда начальство может вежливо попросить посмотреть какую-нибудь книгу, но если она не понравится, критик, конечно же, не обязан про нее писать или тем более ее хвалить. В местах – выразимся деликатно – менее нормальных изредка возможны ситуации, когда отзывы публикуются за деньги (по крайней мере, такие слухи упорно циркулируют). А вообще, надавить на критика крайне сложно – для этого тому, кто давит, нужно как минимум так же хорошо (или лучше) разбираться в актуальной литературе, а это целая большая предметная область, в ней за пятнадцать минут не разберешься. Я не так давно написала текст о возможности (или, вернее, о невозможности) коррупции в сфере книжной критики – с тех пор, в общем, мало что изменилось.

Вы знаете, как это ни смешно, но да – чувствую. Точнее, почувствовала совсем недавно, когда мне удалось фактически в одни руки радикально повысить продажи прекрасного романа Мариам Петросян "Дом, в котором". Я сделала с Мариам интервью, несколько раз упомянула в своем блоге, а главное – рассказала о ее книге в программе "Школа злословия". И поразительным образом со 105-го места в рейтинге продаж "Дом, в котором" взлетел на 5-е. Такого рода события всегда очень повышают профессиональную самооценку и позволяют почувствовать себя очень важной шестеренкой внутри литературного механизма. Впрочем, у подобного успеха есть и обратная сторона – понятно, что сработала не столько моя личная известность, компетентность и так далее, сколько известность и авторитетность трибуны, с которой я произнесла свои рекомендации. А это автоматически значит, что критика "делают" не столько его персональные свойства и талант, сколько "раскрученность" того рупора, в который он кричит. Конечно, в "Ведомостях", в "Коммерсанте", в "Афише", во "Времени новостей", на сайте OpenSpace.ru работают великолепные профессионалы и знатоки, но все же понятно, что каждого из них можно без особого ущерба заменить, и читатели этих изданий в большинстве своем не заметят подмены: они ориентируются на бренд, а не на конкретного его представителя. Так что с одной стороны – критик важен, нужен и без него нельзя. С другой стороны – каждого отдельного критика можно без особого ущерба заменить другим.

Что же касается того, не стала ли критика просто инструментом рекламы – мне сложно сказать. Конечно, сегодня критики в том смысле, который вкладывал в это понятие Белинский, не существует – ну, так как на нее, в общем, нет и социального запроса. С XIX века и вплоть до самого недавнего времени литература у нас была не просто литературой, а, фактически, подменой массы других важных вещей – психологии, социологии, этики, политологии, сексологии, наконец. И в этой ситуации ее осмысление было, конечно же, делом величайшей важности. Сегодня литературе приходится обживать принципиально новую роль – роль маленькую, скромную и камерную, роль "еще одного развлечения" и конкурировать в этой сфере с кино, сериалами, музыкой, изобразительным искусством. Конечно, это непросто - примерно так, наверно, чувствовала себя, скажем, Австро-Венгрия, из великой империи в одночасье превратившаяся в маленькое и скромное государство Австрия. Нынешние критики по большей части – люди этой новой "маленькой" эпохи и задачи у них соответственные – я, например, чувствую огромную радость, когда мне удается привлечь внимание читателей к какой-то хорошей книге, которую они без меня, быть может, никогда бы не заметили. Поток выходящих книг настолько огромен, что просто грамотный лоцман в этом безбрежном море становится человеком крайне полезным, важным и необходимым. Именно так я лично вижу свою роль и профессиональное предназначение – и мне не кажется, что она менее достойна, чем роль "великого критика", обозревающего пространства литературы с высоты птичьего полета.

1. Да, правда. Те книги, про которые я не планирую писать, которые читаю, так сказать, для ознакомления, я иногда позволяю себе просматривать или не дочитывать. А те, про которые пишу, всегда прочитываю полностью и довольно внимательно. Это общее правило – насколько я знаю, так делают все мои коллеги.

2. Нет, не кажется – Пелевин тем и хорош, что в его текстах всегда присутствует более одного смыслового слоя – там есть и духовность, как Вы говорите, и в то же время это всегда очень точный моментальный снимок сегодняшнего дня. Я вообще считаю, что хорошая литература может (и должна) помимо прочего служить хорошим историческим источником – и этому требованию пелевинские тексты удовлетворяют в полной мере.

3. Я Вас не очень разочарую, если отвечу, что для меня самой ответ на этот вопрос представляется совершеннейшей загадкой? Конечно же, я прочла "Проституцию", "Эдем. Эдем. Эдем" и "Кому", но, за вычетом, пожалуй, "Комы", эти тексты произвели на меня впечатление стопроцентной пустоты и вычурности ради вычурности. Впрочем, вероятно, это признание больше говорит обо мне, нежели о Гийота. Короткий же ответ – не знаю.

Сейчас я пишу главным образом для сайта "ЧасКор", а почти полное собрание моих более ранних текстов можно посмотреть на сайте Stengazeta.Net. Если же говорить о других критиках, то, мне кажется, стоит ориентироваться на то, что пишут о книгах в "Афише", "Коммерсанте", "Ведомостях", а также на ресурсе OpenSpace.ru – там держат очень высокую планку качества.

Наиль, это очень хороший, но и очень сложный вопрос. Я в свое время сама об этом много думала и в какой-то момент поняла, что от многолетнего чтения по 4-5 книжек в неделю развивается какой-то особый внутренний слух – сродни музыкальному, пожалуй. Не вся художественная проза мне нравится, не вся "псевдохудожественная" вызывает отторжение. Но перепутать я их не могу. Например, проза Александра Илличевского – при всей ее путанности и длиннотах – безусловно, образец высокого искусства. А прекрасно "обтесанная" и очень гладкая проза Акунина (или его близнеца Брусникина) – все же нет. Объяснить подробнее, пожалуй, не могу – это действительно отсекается на уровне рефлекса. Так же, как музыкант слышит, что звук фальшивый, но едва ли сможет дать точное физическое определение этого факта.

Пожалуй, Вы действительно правы, и тут, я боюсь, ситуация в критике отражает ситуацию в литературе в целом. До недавнего времени нон-фикшна у нас вообще практически не существовало, да и сегодня, в отличие от Западной Европы, удельная доля нехудожественной литературы в книжных продажах и в читательском спросе сравнительно невелика. Постепенно эта ситуация меняется – появляются новые издательства, специализирующиеся именно на нон-фикшне, огромную работу ведет фонд "Династия", поддерживающий публикацию хороших познавательных книг и учредивший премию "Просветитель". Однако эта перестройка не может быть одномоментной – думаю, на то, чтобы престиж нехудожественной литературы в нашей стране вырос до общемирового уровня, потребуется пара десятилетий. Но этот процесс идет – если Вы посмотрите, скажем, на срез литературных рецензий десятилетней давности, то увидите, что о нон-фикшне тогда вообще никто не писал. Сейчас пишут – и чем дальше, тем больше. Так что, на мой взгляд, это не тот случай, когда необходимо бить тревогу – все идет своим чередом и (тьфу-тьфу-тьфу) в правильную сторону.

Этому факту есть масса разных объяснений. Во-первых, завышенные ожидания, связанные с великой русской литературой ХIX века, которая у нас несколько мумифицирована школьной и вузовской программой, а на Западе по-прежнему воспринимается как одна из признанных вершин мирового культурного наследия. Во-вторых, Россия вышла из моды – это некоторый объективный факт, с которым трудно поспорить: сегодняшние российские книги по большей части лежат вне мирового тренда, они ему перпендикулярны и, следовательно, не могут привлекать широкий читательский интерес. Отдельная проблема – переводы. Россия – едва ли единственная из крупных мировых держав, которая не поддерживает переводы с русского, а это значит, что желающих переводить очень мало – издательские ставки мизерные, специалистов мало, а это значит, что и качественных переводов с русского фактически нет. Словом, у этой проблемы множество граней. Но есть и хорошие новости – в то время, как наша "высокая" литература на Западе откровенно пробуксовывает, жанровое чтиво идет очень неплохо – например, отлично продаются многие русские фантасты (например, Макс Фрай). Возможно, именно этим непритязательным по большей части книгам удастся прорвать блокаду и заново приучить европейского и американского читателя к русской литературе.

Как Вы думаете, Михаил, стала бы я заниматься тем, чем занимаюсь, если бы разделяла эту точку зрения? Я абсолютно уверена, что это не так. Сегодня (как и в любое другое время) выходит очень много книг, которые, несомненно, войдут в сокровищницу русской литературы. И, кстати, мнение, согласно которому деградировал не только писатель, но и читатель, тоже очень легко оспорить: если Вы посмотрите на списки бестселлеров любого крупного книжного магазина или книгораспространительской сети, Вы увидите, что лидирует там вовсе не "трэш", а книги очень и очень достойные. Другое дело, что роль литературы в сегодняшнем обществе объективно меняется, но я об этом сказала чуть выше.

Вот смотрите, Вы сами себе противоречите – с одной стороны, Вы не читаете ничего, кроме классики, с другой – утверждаете, что в современной литературе нечего прочесть. Поверьте мне – начав читать современную литературу, Вы наверняка найдете в ней немало интересного для себя. Я в этом совершенно уверена.

Здравствуйте, Миша. Лично мне – пожалуй, Андрей Родионов, Кирилл Медведев и Павел Гольдштейн. Впрочем, я не очень большой специалист в поэзии – не берусь называть их лучшими. Просто я их люблю.

Играть в такие игры с историей – дело совершенно неблагодарное, все равно не угадаешь. Попробую, конечно, но, что называется, без гарантий. Повторю уже прозвучавшую мысль – я считаю, что в истории мировой литературы чаще всего остаются книги, которые – помимо прочего – можно использовать в качестве исторического источника, которые несут в себе знаковые черты своего времени. Для меня это книги Андрея Волоса, Владимира Маканина, Олега Зайончковского, Михаила Гиголашвили, Михаила Шишкина. Наверняка еще кто-то есть, кого я сейчас не вспомнила. Но эти имена – мне хочется верить – переживут своих носителей.

Я думаю, что "наступление", о котором Вы пишете, будет продолжаться. Долгие годы у нас был устойчивый перекос в сторону фикшна, он должен как-то компенсироваться, и общая ситуация неизбежно будет мигрировать в сторону общемировой. Поэтому я практически уверена, что "золотой век" нехудожественной литературы у нас еще впереди.

Ну, совсем непримиримых – таких, чтоб идти на баррикады, убивать и умирать, наверное, все же нет. По крайней мере, среди относительно успешных. Думаю, что любой успех предполагает некую (чаще всего вполне здоровую) меру конформизма, готовность к компромиссам и способность видеть ситуацию в более сложной гамме, нежели простой черно-белый негатив. Вообще, писатели, занимающие вполне выраженные анти-путинские (или, если угодно, анти-медведевские) позиции или, по крайней мере, эксплуатирующие эти мотивы в своем творчестве и имиджестроении, встречаются. Среди самых заметных – Захар Прилепин, позапрошлогодний букеровский лауреат Михаил Елизаров, Сергей Шаргунов. Ну, и конечно же, Эдуард Лимонов – его и как писателя, и как оппозиционера, безусловно, рано сбрасывать со счетов.

Давайте попробуем. Конечно, это будет очень субъективный (и неполный) список, как Вы понимаете, но тем не менее. Это не самые мои любимые тексты (вернее, не все любимы одинаково сильно), но, как мне кажется, очень симптоматичные и важные.

1. Виктор Пелевин, "Generation П".

2. Владимир Сорокин, "Голубое сало".

3. Владимир Шаров, "След в след".

4. Людмила Петрушевская, "Номер 1, или В садах других возможностей".

5. Владимир Маканин, "Асан".

6. Андрей Волос, "Хуррамабад".

7. Михаил Шишкин, "Взятие Исмаила".

8. Александр Иличевский, "Маттис".

9. Ольга Славникова, "2017".

10. Олег Зайончковский, "Сергеев и городок".

Мне очень трудно давать советы в этой области – никогда не угадаешь, как именно ляжет тот или иной художественный текст на чужую культурную традицию. Но рискну предположить, что книги, с одной стороны, стилистически более-менее нейтральные, а с другой – общечеловеческие по месседжу, могут быть прочитаны в любой стране. Мне кажется, что в Китае могут хорошо читаться романы Людмилы Улицкой, проза Владимира Маканина или Дмитрия Быкова.

Мне кажется, что Вам понравится Зайончковский – выше я уже о нем рассказывала. Попробуйте – это очень гармоничная, умная, оптимистичная и жизнеутверждающая проза.

Книжки для десятилетних – это пока не совсем мой профиль, мои дети еще не доросли, а я сама – уже переросла и не могу судить совсем уж непредвзято. Но, мне кажется, что сейчас выходит много очень хороших книг, рассчитанных именно на младших подростков. Из переводных мне ужасно нравятся книги Анники Тор (трилогия о сестрах-еврейках, во время войны вывезенных в маленькую шведскую деревушку) и Жана-Клода Мурлева (философская сказка "Зимняя битва"). Мне кажется, это именно те книги, которые современным, понятным и увлекательным языком говорят о вещах, совершенно вневременных и важных для любого человека, в том числе – еще не совсем взрослого. А из отечественных авторов я бы порекомендовала блистательные "Гвардию тревоги" и "Класс коррекции" Екатерины Мурашовой – это очень жесткая, очень правдивая и в то же время очень правильная, актуальная и гуманистическая детская проза. Еще я очень люблю лиричную сказку "Мартин не плачет" Линор Горалик – это щемяще-пронзительная, очень добрая и нежная история про слона, который влюбился в девочку. Ну, а, скажем, "Я плюс все" Карена Арутюнянца или "Девочка, мальчик и собака" - это такие добрые, трогательные детские истории, которые нынешнему поколению десяти-двенадцатилетних заменят повести про пионеров из нашего детства – милые, но безнадежно устаревшие и сегодняшнему ребенку просто не понятные. Великолепные фантастические сказки написала Верноника Кунгурцева – два прекрасных романа про Ваню Житного, достойная отечественная альтернатива Гарри Поттеру (при этом, в отличие от какой-нибудь "Тани Гроттер", это совершенно не вторичные тексты). Ну, а если говорить о детской познавательной литературе, то тут, мне кажется, обязательно нужно обратить внимание на детский проект Людмилы Улицкой – "Платья, кружева, ботинки", "Семья у нас и у других", "Большой взрыв и черепахи" и другие. Это совершенно блистательные книги, написанные очень известными и квалифицированными авторами, но при этом ориентированные именно на детей. Так что, на мой взгляд, выбрать есть из чего.

Про "Зоков и Баду" Ирины и Леонида Тюхтяевых Вы, наверное, знаете и без меня – у моих детей это безусловный и вневременной хит, готовы слушать сколько угодно раз и с любого места. Безусловно, гениальная книжка, которая пополнит золотой фонд детской классики. Младшему ребенку, скорее всего, понравится Андрей Усачев: его стихи, сказки и особенно чудесная "Собачка Соня" - это ровно та книжка, которую с одинаковым удовольствием читают и дети, и большие дети, и взрослые. Еще очень хорошая книга – "Здравствуй, лошадь" Аси Кравченко: очень трогательная, остроумная и совершенно не слащавая книжка про жизнь лошадей в конюшне и про дружбу коня Кабачка и маленькой наездницы Сони. Неожиданным образом и мне, и детям (ну, скорее, старшему – семилетнему) понравилась детская книга нашей "королевы хоррора" Анны Старобинец "Страна хороших девочек" - такой своеобразный парафраз геймановской "Коралины", только гораздо менее страшный и с узнаваемыми отечественными реалиями. Ну, а если говорить об аудиокнигах, то Вы, наверное, уже слыхали про аудиоэнциклопедии "Чевостик" - их вышло больше 30 выпусков ("Древний Рим", "Животные Африки", "Корабли и мореплавание") и все они совершенно гениальны. Удивительное сочетание верного тона и стопроцентной фактологической точности – по-моему, ничего лучшего в сфере аудиопродукции для детей нет и быть не может. Мой старший сын начал слушать "Чевостика" в четыре года и, в общем, не охладел до сих пор – при случае слушает и переслушивает с удовольствием.

1. Я очень люблю книги Сергея Костина (он еще публиковался под псевдонимами "Николай Еремеев-Высочин" и "Пако Аррайя") – это не совсем детективы, скорее шпионские романы, но очень, очень качественные, энергичные и динамичные. А еще, мне кажется, Вам могут понравиться детективы Мастера Чэня – "Любимая мартышка дома Тан", "Любимый ястреб дома Аббасов", "Амалия и генералиссимус"… Это очень изысканные, утонченные детективы на исторические темы – не хуже, чем Акунин, а, пожалуй, даже и лучше. Несколько лет назад вышел совершенно потрясающий конспирологический детектив Арсена Ревазова "Одиночество-12" - настоятельно рекомендую. Из совсем недавнего могу порекомендовать "Старосветских убийц" Валерия Введенского – тоже вполне достойный конкурент Акунина, только чуть более культуро- и литературоцентричный.

2. Если Вы любите Шишкина, мне кажется, Вам могут понравиться Илличевский и Лена Элтанг – у них тоже совершенно завораживающий, певучий и по-настоящему волшебный стиль письма.

Итак, по пунктам.

1. Я читаю книги и в электронном ридере, и в традиционном "бумажном виде" (в последнее время – в ридере даже больше). И знаете, да - лично для меня разница есть. К бумажной книге у меня почему-то претензий меньше, книга воспринимается как некая объективная данность, не подлежащая дальнейшим модификациям и их не предполагающая. А электронный текст кажется (по крайней мере, мне) каким-то менее завершенным, он словно бы приглашает к замечаниям и сотворчеству и вообще выглядит каким-то более открытым, беззащитным, уязвимым. А вот выбрать, что предпочитаю – ридер или бумажную книжку, не возьмусь – как-то и там свои плюсы, и тут. Книга привычней, теплее, уютнее. Но для объективности оценки ридер, наверное, лучше.

2. Практика показывает, что иногда для того, чтобы что-нибудь продать, это же нужно отдать бесплатно. То обстоятельство, что все его тексты были выложены в Сети в открытом доступе, не помешало Дмитрию Глуховскому продать 300 тысяч экземпляров своего "Мето-2033". Или, например, "Подстрочник" Лилианны Лунгиной, который любой желающий мог скачать в виде фильма на торрентах – и ничего, продали уже под 100 тысяч экземпляров. Так что в целом я не вижу беды в том, чтобы распространять контент бесплатно – во многих случаях это не только не идет во вред продажам, но, напротив, работает как своеобразная реклама.

3. Мне кажется, что всегда без ущерба для здоровья и психики можно опираться на книжные обзоры "Афиши" и "Коммерсанта". Ну, еще "Ведомости", конечно, но там про книжки очень мало пишут. А так, мы в "ЧасКоре" тоже стараемся поддерживать относительно репрезентативную картину происходящего в литературе.

Проблема тиражей, конечно же, существует, потому что тиражи – это деньги. Книжный бизнес – и так очень низкомаржинальный, а если книга не продается, то для небольшого издательства это вообще может обернуться катастрофой. Со времен советской власти тиражи упали на порядок – если раньше стандартный стартовый тираж составлял 100 тысяч экземпляров, то сегодня – это 3, 5, 7 тысяч. Конечно, Пелевин или Улицкая имеют шансы перевалить за сотню тысяч, но в среднем, если роман современного автора разошелся тиражом 15-17 тысяч, это уже очень неплохо.

Нет, думаю, что электронные форматы тут ни при чем. Скорее это проблема с распространителями: книжные магазины дают накрутку 30 и даже 50 процентов, потому что система книготорговли у нас не отлажена, нет единых правил, одинаковых для всех. А качество книг падает в первую очередь потому, что издатели элементарно пытаются сэкономить, где могут – и чаще всего даже не от жадности, а именно что от бедности. В издательском бизнесе маржа просто мизерная и если не пытаться по максимуму ужаться (в том числе и в затратах на производство), то риск не свести концы с концами становится трагически велик, особенно для маленьких издательств.

Толстые журналы живы и по сей день, и тексты в них по большей части выходят по-прежнему достаточно качественные, то есть редакторы работают очень квалифицированно и грамотно. Другое дело, что в СССР литературные ежемесячники выполняли очень важную функцию – многие тексты, которые выходили в толстых журналах, потом нигде и никогда больше не издавались и, следовательно, нигде больше их прочесть было нельзя. Сегодня же толстожурнальная публикация в лучшем случае на пару месяцев опережает книжную, так что чего ради читать в наше время "Новый мир" или "Знамя", казалось бы, понятно не вполне. С другой стороны, многие жанры, которые издателей совсем не привлекают, или привлекают лишь в микротиражном виде – например, повести, рассказы, эссе или поэзия – именно в толстых журналах чувствуют себя особенно хорошо и органично. А с тех пор, как весь журнальный контент стал доступен в электронном виде в "Журнальном зале", существование литературных журналов вновь обрело смысл и стало по-настоящему важным – более репрезентативного среза самой актуальной словесности не найдешь нигде больше.

Честно говоря, я книги покупаю очень редко – в основном мне все присылают издатели. Но когда мне нужно что-то купить или просто посмотреть на новинки, я отправляюсь в книжный магазин "Москва" - у них на диво вменяемая система выкладки новинок и вообще удобная навигация. Книги маленьких издательств и так называемую "интеллектуальную" литературу удобно покупать в "Фаланстере", а еще я довольно регулярно заказываю книги в интернет-магазинах: русские – на "Озоне", иностранные – на "Амазоне".

Ирвина Уэлша читала почти все и, честно говоря, не очень люблю, Дона Кинга – не читала, увы. К стилю отношусь с пониманием – это не та литература, которую я стала бы читать просто так, для удовольствия, но и запрещать считаю совершенно неправильным (я вообще уверена, что запрещать что-либо в сфере литературы – идея крайне глупая и бесплодная). Ирвин Уэлш – безусловно, фигура знаковая и вообще изумительно талантливый стилист, оказавший влияние на очень многих авторов и на Западе, и у нас. Среди наших сочинителей навскидку могу вспомнить, пожалуй, Владимира Козлова, Дмитрия Лекуха, отчасти тот же Михаил Елизаров работает в похожей манере (по крайней мере, на формальном, внешнем уровне). Да и у Гиголашвили в "Чертовом колесе" можно найти черты сходства с "наркоманскими" текстами Уэлша.

Видите ли, я считаю, что весь Гришковец – это (в хорошем смысле слова) просчитанный коммерческий ход, в том же примерно смысле, что и, скажем, проза Акунина. Как и Григорий Чхартишвили, Гришковец сумел уловить некую социальную потребность, некий запрос, который он отлил в определенную интонацию, манеру речи, выражение лица, если угодно. Именно эта интонация (а не каждый конкретный текст) и является его главным продуктом и главным вкладом в современную культуру. И в этом смысле для меня мало разницы между, скажем, "Рубашкой" и последними текстами Гришковца: все они – это более или менее успешная и качественная эксплуатация единожды найденного приема. "А.....у" я еще не прочла (да и не уверена, честно говоря, что прочту), а "Год жжизни" - ну, да, некоторая механическая утилизация накопленного материала, конечно, налицо. Но ведь по сути мало что изменилось, разве нет? Другое дело, что интонация, пойманная Гришковцом, была столь же точной и необходимой, сколь и сиюминутной – поэтому, возможно, что Гришковец-то не изменился, это мы сами ушли вперед вместе со временем. С остро-актуальными вещами такое бывает, и довольно часто.

Да, читала – и "Метро 2033", и его сиквел. Мне кажется, что между этими двумя вещами есть громадная разница: первое "Метро" - книжка, которая писалась в значительной мере для себя, без прямой ориентации на коммерческий успех, и как результат получилась очень "настоящей" и живой. Не скажу, что какой-то особенно прекрасной (очень уж много сюжетных нестыковок, сам текст местами корявый до ужаса и так далее), но искренней, с настоящим чувством и драйвом. Второй же текст Глуховский уже явно писал под давлением обрушившегося на него финансового благополучия и очень боялся хоть на шаг отступить от читательских ожиданий – как следствие, "Метро 2034" могут, по-моему, читать только самые преданные фанаты или люди с атрофированным литературным чувством.

Писателей, которые могут зарабатывать на жизнь только литературой, очень мало – буквально единицы. Хороший гонорар за нежанровую прозаическую книгу – это 5-7 тысяч долларов, а ведь роман пишется иногда по нескольку лет… Поэтам же не платят вообще ничего... Большинство так или иначе "капитализируют" свою литературную известность в других сферах. Кто-то (как Ольга Славникова и Михаил Бутов) работают в оргкомитетах литературных премий. Кто-то (как, например, Леонид Юзефович и Алексей Слаповский) пишут сценарии. Кто-то занимается журналистикой или редактурой (как Александр Кабаков или Андрей Василевский). Кого-то выручают литературные премии – все-таки, это довольно существенные деньги ("Букер" – 20 тысяч долларов, "Национальный бестселлер" – 10 тысяч, "Большая книга" - 100 тысяч). То есть способов заработать достаточно, если, конечно, не ставить своей целью жить только писательством. Впрочем, на Западе ситуация такая же – правда, там основным средством заработка остается преподавание в университетах.

Не очень понимаю, что значит "в такой ситуации", но, на мой взгляд, сегодня никакой катастрофы с литературой не наблюдается. Скорее наоборот – выходит очень много достойных текстов, причем в совершенно различных жанрах.

Что же касается обилия мусора вроде "Сталкера", то нужно понять простую вещь: в советское время книгоиздание было отраслью дотационной – никого по большому счету не волновало, как продаются выходящие книги, какую прибыль они приносят. Сегодня же коммерческие проекты – зачастую единственный для издательства способ не только выжить, но и "прокормить" проекты качественные, интеллектуальные. Поэтому баланс "ширпотреба для метро" и хорошей, серьезной литературы всегда будет в пользу первого – и это нормально.

А по поводу того, что включать, а что не включать в школьную программу, боюсь, вопрос не ко мне – я не школьный педагог, мне очень сложно судить, насколько фантастика необходима детям (и главное, можно ли ее еще как-то впихнуть в учебный план). Впрочем, поскольку они и так читают очень много фантастики, возможно, какие-то высокие ее образцы в школьной программе были бы вполне полезны – с одной стороны, чтоб задать некую планку, с другой – чтоб примирить с образовательным процессом в целом.