Полный журналистов автобус ехал в направлении Чернобыля. Нам обещали пресс-показ. Дождь за окном делал пейзаж канонически коричнево-белым. Впереди сидели солидного вида мужчины и женщины, похожие скорее на посетителей рядовой пресс-конференции в какой-нибудь заштатной горадминистрации. В полном соответствии с образом, они дремали. За ними расположились, кажется, шведы или датчане с длинноногой блондинкой-переводчицей в сапогах на шпильках. Далее сидели несколько киевских молодых людей с модельными прическами и дорогой фотоаппаратурой, а также съемочная группа телеканала НТВ, руководимая кротко стриженой девушкой в тельняшке. На задних сиденьях находились мы: ведущий научной рубрики Lenta.ru Борислав, погрузившийся в чтение какой-нибудь занимательной книги о фракталах, меланхолически поправляющийся пивом социально-политический редактор Иван и я.
Незадолго до первого КПП съемочная группа НТВ, чтобы немного адренализировать сонный запотевший автобус, принялась всем составом надевать одинаковые кеды.
- Приедем в Киев - выбросим! - провозгласили они.
Автобус остановился. Проходная на границе тридцатикилометровой зоны. Мы рванули наружу и принялись жадно фотографировать знаки "Радиация", шлагбаум и суровых охранников. Когда я обернулась, оказалось, что за мной стоят человек десять и также без передышки щелкают затворами. Так вываливает из автобуса орава привезенных на сафари туристов, когда водитель делает первую остановку в виду мелькнувшей на горизонте антилопы.
По-хорошему, фотографировать было нечего. Не было зловещего тумана, поднимающегося с ядовитых болот по ту сторону шлагбаума, не было людей в костюмах химзащиты, опрыскивающих колеса автомобилей, не было трещин на дороге, ведущей в Зону, и, в нарушение всяких приличий, по ней навстречу нам проехала совершенно обычная легковая машина, которую даже не стали особо проверять на выезде. Впоследствии мы узнали от коллег, что на охраняемую территорию можно попасть за "бутылку водки и пачку пельменей". Легенда о суровых пограничниках Чернобыля развеялась как дым. Также будут дискредитированы почти все остальные байки из жизни Зоны, которые я старательно собирала перед поездкой туда. Впрочем, на этом "сафари" было на что посмотреть, несмотря на досадное отсутствие голливудских монстров-мутантов и плотоядных росянок.
В полном соответствии с фильмом Тарковского (что добавляет мистики происходящему, фильм-то, как известно, снят до чернобыльской катастрофы) в Зоне существует место, где свалена военная техника. Танки, бронетранспортеры, вертолеты - то, на чем люди штурмовали реактор в первые дни. Это место - одно из самых опасных, конечно, после законсервированного реактора. Железо отлично "впитывает" радиацию - теперь машины "фонят" так, что даже подходить к ним опасно для жизни.
Когда мы остановились во второй раз, люди вылезали уже не так бодро. Все мы знали основное правило безопасности Зоны - дороги в ней чистые, по ним проехали сотни и сотни машин, которые давно унесли на колесах радиоактивные частицы. Но стоит ступить в траву, и тебе конец. Так что журналистская братия, покинув автобус, столпилась на асфальтовой дороге, фотографы с длиннофокусными объективами внимательно целились за забор, топчась у кромки. А за забором, и правда, громоздились ряды и ряды ржавых машин, экскаваторов, чего-то действительно военного, что отсюда нельзя было разглядеть.
- Да вы идите, не бойтесь, - сказал наш проводник, - здесь давно не опасно. Не грязнее, чем в любом городе, а может, и чище. Но к машинам можно проходить только через проходную. Не особо задерживайтесь там, а то не успеем по всем пунктам программы.
Фотографы тут же начали подбираться сквозь высокую сухую траву к колючей проволоке, увешенной табличками "Загрязнение более 7 мр!", серьезные корреспонденты с первых рядов автобуса нырнули в домик охраны интервьюировать сторожа, а я ринулась лазать между металлическими обломками редкостной красоты, от которых все-таки мурашки бежали по коже. Не зря же они здесь гниют. Где-то рядом пели птицы. Под ногами - песок, сосновая кора, кожаные сиденья и дверцы с инструкцией о том, как сподручней всего заполнить водой "боевой отсек". Сверху - дождь.
- Катя! Я советовал бы тебе все-таки надеть что-нибудь на голову! Хочешь, я дам тебе мою шапку! - прокричал издалека Борислав.
- Дожди в зоне не опасны уже лет 19, - сказал наш проводник, оказавшийся рядом, - да и на этой свалке нет ничего радиоактивного. Сюда поставили очищаться машины, которые только чуть-чуть схватило. Они почти все уже в норме. Здесь только во-он те две амфибии еще слегка "фонят". Самая грязная техника на другой свалке находится.
Мы вернулись к автобусу, где группа НТВ с дозиметром возбужденно обсуждала 100 микрорентген, которые они намерили в одном месте на свалке (городской фон - 15).
- Да нет, вряд ли может такое быть, - невозмутимо заявил проводник, - ну, может, земля "фонит", на которой раньше что-то такое стояло, но теперь здесь ничего нет.
Заходя в автобус, я подумала, что чем больше журналистов прогаллопируют по чернобыльским травам и свалкам, тем, в принципе, быстрее очистится Зона.
Даже через 20 лет Зона - это система ловушек. Основные дороги в ней нахожены и безопасны, но стоит ступить на землю, и ты можешь разом облучиться так, что мало не покажется. В лесах Зоны растут мутировавшие растения. Невидимая смерть клубится в заросших деревенских домиках, так что существуют места, куда никогда с момента эвакуации не ступала нога человека. Даже ученые в специальных свинцовых костюмах не решаются зайти туда. Что там растет и живет - великая тайна.
Однако достоверно известно, что перед четвертым энергоблоком располагается некий "рыжий лес". Сосняк, который рос там в момент катастрофы, настолько облучился, что горит оранжевым огнем ночью. Говорят, что в этом лесу есть аллея сосен, которые странным образом мутировали и теперь выглядят как пальмы с огромными еловыми лапами.
К самому саркофагу подходить нельзя. В этом основная проблема консервации: со времен советских солдатиков-ликвидаторов, брошенных строить первый саркофаг в респираторах и халатах, к нему не подходят. На дистанционных роботов-строителей у местной администрации, естественно, денег нет, поэтому саркофаг находится в аварийном состоянии.
- Ну а теперь едем на станцию! - объявил наш проводник, - сначала мы остановимся по дороге, там можно будет снимать общий план, и вообще в какую хотите сторону. У самого саркофага снимать можно строго в его сторону, причем категорически запрещается, чтобы в кадр попадал забор, которым он огорожен. Имейте в виду, съемка забора - это нарушение международного законодательства о ядерной энергии! На проходной у вас всю пленку засветят!
Всем очень захотелось увидеть забор. Мы миновали КПП десятикилометровой зоны, который ничем не отличался от предыдущего. Замелькали высоковольтные вышки, бетонные строения, железнодорожные пути. Автобус затормозил. Мы вышли на дорогу - справа речка Припять в бетоне, слева - провода до горизонта, дорога ведет к огромному бетонному строению за пеленой дождя. Оказалось, это четвертый энергоблок.
- О! Сними-ка меня на фоне блока, так чтобы речка на заднем! - заявил Иван и направился по траве к бетонному берегу, чтобы занять позу покорителя радиоактивных земель.
- Молодой человек! Осторожней! Не ходите туда, тут в сторону от дороги опасно! - в первый раз по-настоящему энергично крикнул проводник.
Иван мгновенно оказался на асфальте, а проводник принялся демонстрировать тянущим шеи репортерам, как "стремительно меняет показания счетчик", когда он протягивает прибор над травой. Цифры, действительно, скакали в окошке счетчика, но почему-то совершенно произвольно. Тем не менее, это всех впечатлило. Для полноты ощущений хотелось, тем не менее, увидеть забор.
Автобус поехал мимо сосновой рощицы.
- Это самое зараженное место во всей зоне, - объявил проводник, - в ночь катастрофы дул слабенький восточный ветер, и к востоку от станции образовалась ее радиоактивная "тень". Здесь на землю выпало основное количество опасных частиц. На следующий день ветер сменился на западный, дальше все понеслось туда, но первый удар приняла вот эта рощица. Те деревья, которые росли здесь, тогда мгновенно умерли и светились по ночам. Их вырубили и закопали тут же. А на их месте, вот, выросли новые. Облучение тут доходит до 1200 микрорентген.
Так вот он, рыжий лес! Но как же быть с елко-пальмовой аллеей? Когда я спросила проводника про сосны-мутанты, он только усмехнулся. Выяснилось, что все деревья, облучившиеся в 1986 году, либо умерли, либо просто образовали искривления ствола. Потом они росли как обычно. Никаких чудовищ в Зоне нет. Просто земля излучает невидимую смерть.
Тем не менее, когда мы подъезжали к саркофагу, рядом с ним в смертельно опасной земле буднично ковырялись рабочие. Кажется, они мастерили клумбу к 20-тилетию катастрофы. Костюмов химзащиты на них не было. Однако это нисколько не смутило нашего проводника, который торжественно объявил перед тем, как автобус открыл двери на площади в нескольких сотнях метров от саркофага: "Снаружи лучше не находится больше пяти минут!". "5 минут" - увидела я надпись сделанную в блокноте кем-то из первого ряда. Мы высыпали для самых "вкусных" съемок всего путешествия. Кто-то из киевских щеголей по такому случаю даже надел противогаз, чем вызвал стремительную фотоатаку со всех сторон.
Саркофаг был похож на обычное техническое здание - такие есть на любом заводе. Нагромождение плит, рядом подъемные краны. На стене домика, обрамляющего площадь с которой мы смотрели на "сердце" Зоны, надпись: "Завершим строительство объекта Укрытие-2 к 2006 году!". Мимо идут обычного вида строительные рабочие. Да, забор… Вот это, пожалуй, была главная загадка Чернобыля на тот момент (я, надеюсь, не нарушаю никакого законодательства, когда его описываю). Обычный бетонный забор с колючей проволокой поверху и знаком ограничения скорости. Он попал в кадр большинства снимавших, я в этом уверена, при этом никому до этого не было никакого дела. Дождь усилился. Находиться рядом с саркофагом больше пяти минут ни у кого не возникло желания. Следующей остановкой нашего путешествия должна была стать Припять.
Это был город-мечта. Совсем новенький, всего десять лет как отстроенный, полурежимный наукоград на 50000 человек, большая часть из которых - легендарные физики из фильма "9 дней одного года". В магазинах, естественно, изобилие, на улицах - чистота и клумбы, в клубах регулярно проходят поэтические вечера, часто в город наезжают какие-нибудь заграничные делегации МАГАТЭ решать вопросы эксплуатации мирного атома. И вот в этом оазисе победившего социализма близится май. Субботняя ночь конца апреля, открыты окна… И тут происходит Это. Никто не понимает, что. Любуются на радужное зарево над станцией. А с утра в воскресенье начинается эвакуация, которая должна была занять всего несколько часов. Люди оставили все, что у них было, и не вернулись в это место уже никогда.
В нетронутый опустевший город, несмотря на предупреждения, естественно, ринулись мародеры. Многие погибли там же, кто-то погиб не сразу. После того как в киевских комиссионках появились радиоактивные телевизоры, Зону начали охранять действительно серьезно. С тех пор в течение двадцати лет Припять была землей обетованной для местных сталкеров. Кто-то пропадал в этом городе. Кто возвращался, рассказывал, что по ночам город будто живет, иногда в окнах зажигается свет. Есть дома (стоящие в прямой видимости от станции), куда не решаются заходить даже самые рисковые, что творится там, не знает никто. В доступных местах, вроде детского сада, фотографии которого являются самыми известными материалами из Зоны, можно увидеть, как деревья проросли сквозь пол, как покрылись странной плесенью брошенные игрушки.
А еще совсем недавно в Зоне появились граффитчики. Как они туда проникают - неизвестно, однако стены Города мертвых постепенно покрываются изображениями инфернальных детей, будто глядящих с укором на взрослых.
Мы проехали КПП на въезде в Припять и медленно двинулись по аллее между пятиэтажками. Пустые окна без следа жизни. Деревья и кусты, правда, в какой-то цветной плесени, подступают к домам вплотную, на них пока не появились листья и не понятно, появятся ли вообще.
- Здесь сильная радиация? - спрашиваю я у проводника, потому что от любопытства села к нему на переднее сиденье.
- Нет, что вы, не больше 50 микрорентген в час! Город же специально чистили, думали, все-таки смогут вернуться, но не смогли…
- То есть таких квартир, где, допустим, нельзя находиться, тут нет?
- В квартирах вообще меньше всего радиации! Самые тяжелые смертоносные радиоактивные частицы оседают на земле и на крыше - они не летают, прямо опускаются. А крыши тут чистили особо.
- Значит, все давно вынесли мародеры…
- Ну, в принципе, да…
Автобус припарковался на центральной площади, где безусловно доминировала многоэтажная гостиница с огромным гербом СССР на крыше (видимо, использовалась для тех самых делегаций МАГАТЭ). Проводник заявил, что если мы хотим успеть к "самоселам", то есть тем, кто вернулся в Зону и живет здесь, нам дается на осмотр не больше 40 минут. "К самоселам! Обязательно! - скандировала девушка из московской газеты. - Зачем нам нужны эти железки, что о них писать? Я хочу поговорить с живыми людьми!". Решили ходить организованной группой, чтобы посмотреть все местные достопримечательности, главным образом, детский сад.
Я сразу же отстала от группы и побежала по траве к ближайшей пятиэтажке. Выкрики проводника про опасность после его же собственной лекции не особо впечатляли. Борислав с Иваном тоже свернули в этот дворик. Мы зашли в первый с краю подъезд, вход в который, и правда, преграждали деревья. На крыльце лежали вросшие в мох детские формочки. Поднялись на первый этаж, прошли в квартиры. И тут первый запал, который, наверное, ощущают все мародеры, прошел, и стало по-настоящему страшно. Дело в том, что с улицы эти дома все-таки выглядели как обычные оставленные на слом жилища. Изнутри… Нет, в них не стояли семейные фотографии на тумбочке у кровати, все было большей частью вынесено. Однако то, что оставалось, не лежало в пыли, как это обычно бывает на пустырях, а вросло в пол, растрескалось, деформировалось. Краска на стенах полопалась лохмотьями, кое-где показался мох. А главное, невозможно было избавиться от ощущения, что, оставаясь внутри, мы набираем невидимые рентгены с каждой секундой. Мы выскочили из подъезда на асфальтовую дорогу и отправились искать легендарный сад.
Сад обнаружился буквально в соседнем дворе. Ваня с Бориславом присоединились к группе, которая ушла в парк аттракционов, где в качестве десерта экскурсантов ждало заброшенное "чертово колесо". А я принялась заполнять флэшку своего фотоаппарата, оставшись один на один с главным символом Зоны. Да, все было так, как говорили. Со стены смотрела нарисованная красной краской зловещая девочка. Перед садом лежали разбросанные вперемешку детские игрушки и маленькие противогазы. Внутри -фотографии детишек на стендах с надписями вроде "Здравствуй, школа!", флаги союзных республик на стене. Но каждый раз, когда я целилась фотоаппаратом в какой-нибудь яркий артефакт, выяснялось, что он будто специально лежит так, чтобы в кадре все ложилось идеально. И даже свет на него падал с правильной стороны. Невозможно было избавиться от ощущения, что я попросту нахожусь на огромной съемочной площадке в тщательно расставленных декорациях. Сколько уже съемочных групп здесь тщательно генерировали "человеческую трагедию", так что уже и следов от нее никаких не осталось…
Однако у меня не было времени, чтобы как следует осмотреть этот "музей" журналистского мастерства. Автобус уже сигналил, следовало ехать за порцией человеческих историй.
Если Припять эвакуировали в первый же день, то соседние деревни, на которые зачастую приходилась не меньшая доля радиации, ничего не подозревали о катастрофе целую неделю. А потом туда начали прибывать автобусы с военными, в которые силой загоняли деревенских стариков и старух и увозили их прочь, ничего не понимающих, беспомощных, плачущих. Они оставляли надписи на двери вроде "Не обижайте Жучку, она добрая!" и были уверены, что скоро вернутся. Исходив все местные леса еще в детстве, через несколько месяцев они принялись проникать обратно в зону в обход охраны. На них устраивали облавы, они возвращались снова и снова. В конце концов, с ними перестали бороться, и оставили жить и умирать на своей земле. Именно в их хозяйствах появлялись знаменитые двухголовые телята и шестиногие куры, с ними самими происходили чудовищные изменения, которые так любят в сенсационных заголовках вроде "У бездетной старухи появилось молоко" или "Человек-обезьяна из Чернобыля живет на деревьях".
- Вот смотрите, - показал проводник карту зоны с раскрашенными квадратиками, - те, что красные, - это пустые деревни, в серых все еще кто-то живет. Правда, она у нас давно не обновлялась… Вот тут и тут все уже умерли. Но мы все равно не успеем в село, где много домов, а успеем заехать тут к одной бабушке, она по дороге живет.
Мы уже выехали из десятикилометровой зоны и сделали остановку в пресс-центре в городе Чернобыль, где Иван тут же сбегал в местный магазин за красным вином (в городе посменно, по 15 дней, живут работники зоны - милиция, врачи, экологи, люди, обслуживающие пресс-центр, всего около 4 000 человек). Наша экскурсия послушно загрузилась обратно в автобус, который поехал "к бабушке". Редакция "Ленты" сидела на задних сиденьях, сушила мокрые по колено ноги и "очищала кровь".
Ехать оказалось недалеко. Уже со знакомым стоном автобус остановился перед недавно выкрашенным домом с новенькой табличкой "Здесь живет хозяин дома". Вокруг находились джунглеподобные участки, где в зарослях угадывались стены и заколоченные окна, улица, которая тут отходила от асфальтовой дороги, заросла наглухо. Наши коллеги выбрались под дождь и принялись стучать в ворота. Никто не открывал. Я представила, как они этой дружною толпою окружают "бабушку" и бомбардируют ее вопросами. Старушка бойко улыбается репортерам, гладит кошку, ей не в первый раз. Она, кажется, вполне равноправный работник зоны. Рядом с нами присел проводник, которому не очень хотелось стучаться под дверями.
- Как же они тут живут? - спросил его Борислав, - Неужели нельзя их как-то попробовать переселить, дать им дом в другом месте? Им хотя бы подвозят воду?
- Да не нужна им никакая вода, у них свои колодцы, и в радиацию они не верят, - вздохнул проводник, - может, они и правы, потому что от шока при эвакуации их гораздо больше умерло, чем от лучевой болезни. Вы представляете, тут же уникальные места, нигде рядом с Киевом таких нет - леса, рыбалка… А их отселяли в степь, конечно, это для них было как переселение на Марс для вас, например. И потом, сейчас какое может быть отселение - вы попробуйте какую-нибудь старушку в наручники и в автобус, да тут такой гам вы же сами, журналисты, поднимете! При советской власти, конечно, такое делали, а сейчас нет. Мы им сейчас добротные дома даем, и то не переселяются. А тогда-то вообще, их в железные вагончики сгоняли…
Чувствовалось, что новой властью проводник гордится. Тем временем группа все-таки проникла в стан старушки, однако задержались они там недолго. Уже через 10 минут проводник пошел загонять журналистов обратно в автобус. Влетела корреспондентка московской газеты с блокнотом. "Гавриленко Ольга Владимировна! - сообщила она. - На выборах не голосовала, потому что ей все равно. Древняя такая старушка, ничего она по поводу зоны не думает". Никаких мутантов в хлеву у Ольги Владимировны к общему разочарованию не обнаружилось. Если и были, то перемёрли все в первые годы после катастрофы.
С чувством выполненного долга экспедиция отъехала от домика "бабушки". Впереди нам предстоял последний аттракцион радиоактивного сафари - проход через счетчики радиации в КПП на выезде из зоны. Человек должен встать ногами на контрольную платформу, колени и ладони прислонить к специальным датчикам. Перед тобой горит табло, на котором высвечивается уровень твоего заражения. Если что-то не так, тебя не пускают дальше шлагбаума. "Чист!" - раздавались то и дело радостные возгласы.
- Не забудьте улыбаться, когда смотрите на табло, вас снимает скрытая камера, - сострил кто-то, - на выходе каждый получает фотокарточку на память о путешествии!
Екатерина Чекушина