На сцене эта ошеломительная русская певица поражает слушателей необузданными и вдохновенными интерпретациями классических ролей. Выйдя за кулисы, она танцует канкан в ночных клубах Санкт-Петербурга. По силам ли ей привлечь новое поколение слушателей в оперу? Музыкальный обозреватель лондонской газеты The Observer Питер Конрад беседует с Анной Нетребко о ее прошлом, будущем и настоящем. Lenta.ru предлагает перевод этого интервью.
То, как хлюпает носом эта дива, напоминает мне поведение тропического погодного явления "Ла-Нинья". Когда она добирается до Северной Атлантики, то громыхает, слепит молниями и обрушивает на нас град и ливни библейской мощи. В один из страшно дождливых летних дней этого года Анна Нетребко выдает собственный мелодичный шквал чиханий, прибыв на встречу со мной в бар одной из лондонских гостиниц. "Я так простужена!" - провозглашает она, говоря с хрипловатым русским акцентом. И шаловливо хихикает, откашлявшись: "Я простужена с прошлых выходных. Вышла из оперы полураздетой. Может, я не буду петь в следующий раз в "Ковент-Гардене". Она снимает очки в стиле Жаклин Кеннеди, и видно, что глаза Анны сияют при мысли о проказе.
В день интервью опера звучала в носу Нетребко: легкая простуда оказалась для нее такой же катастрофой, какой был туберкулез для ее сценических героинь - Виолетты в "Травиате" Верди и Мими в "Богеме" Пуччини. Анна уже успела отказаться от участия в двух своих первых "Дон Жуанах" на сцене "Ковент-Гардена", подхватив инфекцию на репетиции в Нью-Йорке. "Ах! - восклицает она, простуженно ропща. - Я же никогда не болею!". На своем доморощенном английском она с негодованием обращается ко мне: "Как такое может быть?"
"Случается", - беззвучно отвечаю я, потому что только недомогание дает ей возможность вырваться из тисков сверхплотного графика и расписанной на пять лет вперед жизни. Для Анны простуда - это богемная выходка, вроде игр художников-любителей в операх Пуччини. Недаром три месяца она увиливала от нашего интервью: как еще она могла ускользнуть от всех своих ассистентов и менеджеров? Головокружительное "Sempre libera [Всегда свободна]", принадлежащее вердиевской Виолетте, должно быть, гимн Нетребко.
Капризы этой свободной женщины доводят управляющих звукозаписывающих компаний и администраторов оперных театров до обглоданных ногтей и язвы желудка. Они видят в 35-летней Нетребко последнюю надежду индустрии классической музыки. Воспитанная в Кировском театре в Петербурге, она обратилась к Западу и оставила национальный репертуар. Анна поясняет, фыркая: "У меня нет голоса для русской музыки; я не буду хорошенькой крестьяночкой в операх Глинки или Римского-Корсакова. Я не бываю теперь в России, у меня австрийское гражданство. И я точно латинских кровей!"
Она заявила себя в самых выгодных итальянских и французских партиях - Виолетта, героини в "Манон" Массне и в "Ромео и Джульетте" Гуно. Поп-певцы зеленеют от тиражей ее компакт-дисков. В 2005 году на Зальцбургском фестивале билеты на "Травиату" с ее участием продавались на черном рынке за неприлично высокие суммы. Нью-йорская "Метрополитен-Опера" планирует ближайшие сезоны с учетом возможностей Нетребко, и на рекламных плакатах ее имя пишут коротко - "Анна". Такова ее популярность.
Уже подписано соглашение о дебюте Нетребко в "Ла Скала" в партии Дездемоны в "Отелло" Верди. Анна комментирует: "Я согласилась, но не рада этому". И пожимает плечами по-русски, обреченно: "Кто знает?". Но, во всяком случае, она рассчитывает появиться на заключительном концерте серии BBC Proms в начале сентября. Анна жаждет безумия в аудитории: "Те, кто ходят на Proms, - сумасшедшие! И я - сумасшедшая!" - восклицает она.
Шум вокруг ее имени оправдан: если бы это было не так, то я не сидел бы сложа руки, пока она соглашалась и отказывалась от встреч со мной. В ее голосе есть темная славянская чувственность, но он сияет и слепит, когда Анна поет арии Виолетты и Манон, светских красавиц. На сцене Нетребко предельно раскрепощена. В прошлом году я видел, как она разнесла декорации в доницеттиевском "Доне Паскуале" и грохнула дверью в вердиевском "Риголетто", движимая саморазрушительным экстазом.
В роли полубезумной Эльвиры в "Пуританах" Винченцо Беллини Нетребко распростерта на сцене, ее волосы свешиваются в оркестровую яму, и это не мешает ей исполнять лежа одну из самых сложных вокальных партий в мире. В этот момент она похожа на Офелию, собирающуюся утопиться в потоке звуков.
"А потрясающе получилось, нет?" - говорит Анна, припоминая этот эпизод. "Мне понравилось. Да, я сама это придумала. Я согласилась на эту партию, открыла партитуру, и мне не понравилось, чушь какая-то. Хотела отказаться. И спектакль в "Метрополитен" такой скучный, от постановщика никакого толку. Мне надо было что-то придумать, и тогда я улеглась на пол. Мне нравится быть сумасшедшей: чувствуешь себя свободной, делаешь, что хочешь. Физически это было просто - я занималась акробатикой пять лет". Анна оглядывает пустое гостиничное фойе с таким видом, будто она сейчас пройдется колесом по мраморному полу.
Одно из ее увлечений - сальса, а сравнительно недавно она выиграла состязание по канкану в петербургском ночном клубе. Ничего удивительного, что ее ноги мелькали в сцене с птицами в "Золотом петушке" Римского-Корсакова: таков был не оперный дебют Нетребко в Кировском театре. Я напоминаю Анне, что Джоан Сазерленд, тоже певшая в "Пуританах" в "Метрополитен-опера", на сцене стояла, а не лежала. "Да, но голосом, может быть, она подпрыгивала", - заключает Анна с восхищением.
"Je veux vivre! [Я жить хочу]", - поет Джульетта у Гуно. Это вариант возгласа Виолетты о свободе и гедонистское программное заявление Нетребко. Она, впрочем, вздрагивает, когда я упоминаю эту арию: "Она такая сложная. Вечно я пою слишком резко или срезаюсь на высоких нотах. Она пугает меня. "Sempre libera" тоже не люблю. Очень сложно, я паникую". Впрочем, Анна быстро собирается с духом и рассказывает о своем театральном кредо: "Опера - это не старые толстухи, не могущие с места сдвинуться". В качестве подтверждения она вертится в кресле, потягивая гибкие руки и ноги. На сцене она демонстрирует эротический позыв такой мощности, что контроль над ним его лишь усиливает. В "Ковент-Гардене" ее якобы холодная донна Анна была очень явственно увлечена доном Жуаном, атлетически сложенным уругвайским баритоном Эрвином Шротом, в одном из эпизодов снявшим рубашку на сцене. "Было ли что-то между ними? - переспрашивает Нетребко, когда я задаю ей вопрос о подлинной истории моцартовских героев. - Не скажу". И тут же разыгрывает сцену из спектакля: наклоняется к тому месту на руке, которого коснулись губы Шрота, и ее одновременно сотрясают желание и отвращение, ведь она узнала человека, пытавшегося соблазнить ее. Получается красноречивее, чем ария.
Как не странно, драматический дар Нетребко мало волнует ее промоутеров. Так, журнал "Time", внесший Анну в список ста самых влиятельных людей на свете, отмечает: "Она ослепительна. Она - оперная певица". Заметка о ней в американском Vogue начинается с описания ее фигуры, и лишь потом дело доходит до ее таланта… Стройная и эффектная, она подписала рекламные контракты с многими компаниями - от ювелирного дома Chopard до производителя минеральной воды в Австрии и провайдера сотовой связи O2.
Некоторое время назад одна газета зафиксировала, какие марки одежды были на Анне, гостье одной из нью-йоркских вечеринок. На ней было бархатное платье Dolce & Gabbana, пальто на меху Vuitton, сумочка Escada и сандалии Prada. На встречу со мной она приехала в более эклектичном виде: берет, черная шелковая блузка, отороченный мехом жакет, серебристая сумка через плечо и узкие джинсы. Это больше похоже на стиль рок-звезды, а не примадонны, но стоит ее одежда наверняка по-оперному дорого.
Запад дал возможность этой дочери агонизировавшего СССР тратить деньги. "Я иду в магазин, - объявляет она в автобиографическом фильме 2003 года. - Это терапия для мозга. Я больше думаю о туфлях, чем о музыке". После паузы она выпаливает: "Неправда!" и складывается пополам от смеха. В том же фильме с задумчивой наивностью она рассказывает, как пресс-служба стала создавать ее карьеру: "Они говорили мне "делай то-то", и я старалась". Спустя несколько лет она, как и другие знаменитости, обнаружила себя беспомощной жертвой чужих фантазий. Взять хотя бы историю с ее мнимой беременностью. Сплетники поговаривали, что отцом "ребенка" мог быть дирижер Валерий Гергиев, тенор Роландо Вильясон и даже Робби Уильямс.
"Я сказала журналистам: ребята, я очень люблю есть. Я поправилась, вот и все… В прошлом году коллега мне сказала: "Я очень сожалею о твоей потере". В чем дело, переспрашиваю. - "Твой ребенок". Я похудела, и они написали, что у меня произошел выкидыш! Это обошло все газеты в Германии. Впрочем, я их не читаю, - с гордостью добавляет Анна. - Я не читаю по-немецки". На этом месте у меня открывается рот от изумления: Нетребко получила австрийское гражданство, не зная языка? Искры сыплются из ее глаз. "Я учу!", - рычит она и тут же корчится в приступе веселья, из чего следует, что уроки она прогуливает.
Нетребко отлично знает, каковы опасности ее нынешнего успеха. Об этом она говорит, комментируя роль меркантильной Манон, недавно сыгранной ей в лос-анджелесской постановке. В спектакле Анна появлялась на сцене в нижнем белье и танцевала у шеста как подающая надежды стриптизерша. "Манон - это только внешность, у нее нет эмоций. Поэтому вся лучшая музыка не у нее, а у тенора, который действительно ее любит. Но мне больше всего нравится последний акт, когда она в тюрьме: я могу уничтожить этот образ. У меня есть две минуты, чтобы сделать себя уродливой". Так она расправляется со своими имиджмейкерами, блюдущими ее глянцевый облик.
На своем последнем диске Нетребко предстает в образе "Золушки классической музыки". Она признает, что придумала историю про "из грязи в князи": "В России я притворялась принцессой и ждала принца. Такая у меня была мечта". Неудивительно, что она опрометчиво согласилась появиться в диснеевском фильме "Дневники принцессы-2". Там, стоя в ухоженном садике, она несколько секунд поет "Sempre Libera" под аккомпанемент резко звучащего фортепиано и арфы.
Сказка Нетребко выросла из ее первых месяцев в Петербурге: тогда она, уехав из родного города на юге России [Краснодара], работала уборщицей в Кировском театре, чтобы слушать репетиции. Я припоминаю, какие очереди тогда бывали за едой, но выясняется, что и тогда она жила волшебной жизнью: "Я не стояла в очередях. Я приходила к обеду в дом к друзьям, меня всегда приглашали!" Выясняется, что Золушка с золой не была знакома, а ведь существуют истории, что она скребла полы в театре, стоя на коленях. Я прошу разъяснений.
"Где я мыла полы? В фойе театра после начала представлений. В России зима длится по полгода, и зрители наносят кучи грязи, фу. Только толку от меня не было. Одна старушка все делала за меня. Она была вечно пьяна, но полы мыла быстро. А мы с подружкой пробирались за сцену, флиртовали с танцовщиками, примеряли их украшения". Она сияет, рассказывая о своей чудесным образом легко сложившейся карьере: "Ах, жизнь прекрасна!"
Снаружи рокочет гром, и молнии прорезают небо. Я вышел из гостиницы, а Нетребко перебралась к окну, чтобы созерцать уличный хаос. Два дня спустя в очередном приступе внезапности она ушла с середины своего последнего представления в "Ковент-Гардене", сославшись на ухудшение здоровья. Ее пришлось срочно заменять другой певицей. Сумасшедший циклон тоже отправился восвояси и, наверное, вызвал где-то волнение и случайные разрушения. В августе простуда Анны перешла в ларингит, и она отменила выступления в Зальцбурге. Директор тамошнего фестиваля назвал ее "ненадежной" - редкая отповедь в ее биографии.
Анна Нетребко - живое подтверждение страстного лозунга Виолетты. Она всегда свободна, всегда непредсказуема, обычно очаровательна, иногда несносна, но большую часть времени ровно так прекрасна, как утверждают ее пресс-атташе и промоутеры.
Перевод Lenta.ru