Российский академический молодежный театр открыл сезон 2007-2008 годов настоящим подвигом - постановкой трехчастной драмы британского драматурга Тома Стоппарда "Берег Утопии". До сих пор пьеса, точнее, три пьесы, ставились в Лондоне и в Нью-Йорке, теперь они добрались до Москвы.
Что ему, Стоппарду, Гекуба, то есть наши российские литературно-критические страсти? Вряд ли кто-то, кроме историков литературы, твердо помнит, кто такие Шевырев и Полевой и кто из них каким толстым журналом руководил? Ан нет, этот британец (пусть и чех по происхождению) их полюбил не на шутку, хотя и уверяет, что чувствует себя туристом в стране русской литературы. Впрочем, к нашим мыслителям Стоппард обращается не впервые: в пьесе "Травести" у него встречались Ленин, Джеймс Джойс и Тристан Тцара. Но на берегу Утопии высадилось куда больше русских, чем в "Травести": это Герцен и Огарев, Станкевич и Белинский, Тургенев и Бакунин, Аксаков и Чернышевский, в одном эпизоде мелькает силуэт Пушкина. Все персонажи, а это не только литераторы, но и революционеры, и философы, а также их возлюбленные, жены и дети непрерывно разговаривают друг с другом, с каждой сценой удаляясь от России физически, но неустанно возвращаясь к ней мысленно. Они вовсе не находятся в изоляции: в доме Герцена непрерывно гостят европейцы всех мастей, в том числе Карл Маркс, Луи Блан, Лайош Кошут и Джузеппе Мадзини. И они тоже все время беседуют, если не на кухне, как в современной нам России, то в гостиной, но это только формальное отличие. В сущности, эта пьеса - о трепе, который у Стоппарда превращается в функцию интеллигенции. Интеллигенция же в пьесе формируется на глазах, ей дается емкое и едкое определение - "интеллектуальная оппозиция, воспринимаемая как общественная сила".
Все в трилогии изобильно: диалоги остры, монологи прочувствованы, шутки-гэги раскиданы щедрой рукой. Но как поставить это богатство на сцене? Технически задача нешуточная, и решена она силами Алексея Бородина, главного режиссера РАМТа, и художника Станислава Бенедиктова если не идеально, то очень хорошо: лаконичные декорации, увеличенная сцена остроумной конструкции (ее используют как корабль, каток, комнату, улицу и тюрьму) и, конечно, "массовка" из актеров, выступающих то в роли дворовых, то парижских обывателей, то моряков. С песнями и плясками они двигают мебель и строят баррикады, не мешая основному течению пьесы. Работа художника по костюмам заслуживает отдельной похвалы: например, цвета нарядов играют смысловую роль, но это удивляет, в конечном счете, меньше, чем то, как замечательно все костюмы сидят на героях. Нельзя не обратить внимание на отлично поставленные свет и звук и не упомянуть аккордеониста, каждое появление на сцене которого оказывается приятным сюрпризом.
РАМТ - молодежный театр, и это чувствуется в старательности артистов, в их любви к игре. Когда в финале участники спектакля выходили на поклоны, казалось, что зал аплодирует большой семье. Аудитория, несмотря на премьерный показ, тоже молода, ее любимцев в РАМТе нетрудно угадать по громкости аплодисментов - Евгений Редько (Белинский и Луи Блан), Алексей Розин (Огарев), Нелли Уварова (Натали Беер, Натали Герцен и Мэри Сетерленд), Алексей Веселкин (барон Ренн, Гервег). Но главный герой московского "Берега Утопии" - это Илья Исаев (Герцен), чьи 35 лет жизни и составляют хронологию пьесы. Присутствие Исаева на сцене не дает спектаклю скатиться в студенческий капустник, хотя в какой-то момент это кажется неминуемым.
В течение всего дня (три пьесы идут одна за другой с часовыми перерывами) зрители много и охотно смеются, энергично аплодируют удачным шуткам и острым монологам, хлопают вместе с актерами в прелестной сценке с танцующей дочкой Герцена. В этой живой реакции таится некоторая проблема, о которой, может быть, стоит сказать отдельно. В "Выброшенных на берег" есть сцена, где герои пьесы узнают об отмене крепостного права в России. Персонажи бурно радуются и хлопают в ладоши. Зрители молчат. Но как только в финале этой же картины Герцен и Натали страстно целуются, публика взрывается хохотом и аплодисментами. Так острота философского и исторического содержания пьесы рискует потеряться за человеческими отношениями, и так "Берег Утопии" можно невзначай перепутать с комедией ошибок или мелодрамой. Ужасно этого не хочется, хотя бы потому, что ни история России, ни история русской литературы и публицистики - никак не комедия ошибок или мелодрама, а, как минимум, роман воспитания. Впрочем, пьеса набита прозорливыми наблюдениями и соображениями Стоппарда так плотно, что выпячивание их могло бы превратить трилогию в памфлет, которым она не является. Очень может быть также, что как одного прочтения "Берега Утопии" недостаточно, чтобы как следует оценить книгу, так и одного просмотра спектакля не хватит, чтобы увидеть его как единое и законченное произведение.
Юлия Штутина