Еженедельник New Scientist подготовил в ноябре специальный выпуск, посвященный научной фантастике. С вопросом о будущем этого почтенного жанра корреспонденты журнала обратились к шести очень уважаемым писателям: Маргарет Этвуд, Стивену Бакстеру, Уильяму Гибсону, Урсуле Ле Гуин, Киму Стэнли Робинсону и Нику Сагану. Лента.ру публикует перевод их ответов.
Устарела ли научная фантастика? Поскольку вопрос не совсем ко мне - я слишком стара, то я поговорила с Рэнди-из-банка, которому, по-моему, лет 25. (Может, ему и 35: чем старше становишься сама, тем моложе выглядят молодые, а когда мы молоды, то старики кажутся старше. Время относительно. Я знаю об этом из научной фантастики). Я знала, что он любит фантастику, потому что он сказал, что читал "Орикс и Коростель". И вот, пока Рэнди высвобождал застрявший по моей милости в сейфовой ячейке ключ, я спросила у него, что он думает.
Первая часть нашей беседы получилась о значении термина "научная фантастика". Для Рэнди, и я думаю, что его мнение представительно, жанр включает в себя другие планеты, населенные или не населенные драконами. Обязательно должно быть что-нибудь совершенно сверхъестественное: не тетушкино столоверчение или скрипучие предметы, а существа, меняющие форму, люди с красными глазами без зрачков и Вещи-завладевающие-телом. Разумеется, должны присутствовать космические корабли, безумные ученые и Катастрофические Эксперименты. Обычные ужасы - какая-нибудь резня бензопилой и прочее - не годятся. Рэнди и я сошлись на том, что таких типов можно и на улице встретить. Вот то, что нельзя встретить на прогулке, - это действительно важно для Рэнди. И он не думает, что такие штуки устареют.
Я согласна с ним. Не наука определяет научную фантастику: наука нужна для развития сюжета, в качестве инструмента, но остальное делает фантастика, вымысел. Эта форма повествования очень стара: к ней относятся истории про ангелов и демонов. Это ворота в самые смутные и яркие уголки нашего воображаемого мира, это карта самого желанного и страшного для нас. Поэтому фантастика важна. Она указывает на что, что бы мы делали, если бы могли. И, благодаря науке, можем.
Много из того, о чем мечтали фантасты прошлого, исполнилось или превзойдено, это правда. Действительно, мы чувствуем, будто живем в эпоху ускоренных изменений. Но научная фантастика редко была предсказательницей будущего, она писалась больше о мечтах и тревогах своего настоящего времени. Во времена Герберта Уэллса ударная волна теории эволюции распространялась в обществе, так что его хрестоматийная "Война миров" - не столько предсказание событий, которые случатся в 802701 году, сколько выстраданное размышление о последствиях дарвинизма для человечества.
Развитие науки привело к появлению множества фантастических вариантов будущего. В 1950-х и 60-х мы читали о ядерной войне и ее последствиях, что-нибудь вроде "A Canticle For Liebowitz" ("Страстей по Лейбовицу") Уолтера Миллера. 1980-е ознаменовались компьютерным переворотом, и появились такие книги, как "Neuromancer" ("Нейромант") Уильяма Гибсона. Сегодня информационные науки и биотехнологии открывают возможности "трансчеловеческого" будущего, и в качестве ответа мы получаем "The Secret of Life" ("Тайну жизни") Пола Макоули. А важные проблемы изменения климата рассматривает, скажем, Ким Стэнли Робинсон в серии "Science in the Capital" ("Столичная наука"). У меня самого есть роман на эту тему - "Flood" ("Потоп"). Научная фантастика - это способ встретить перемены, узнать о них, осмыслить их изнутри. Она не пророчествует, а становится чем-то вроде инструмента массовой терапии. Конечно, в наши дни встречаются такие книги. Как, например, "The Flood" ("Потоп") Мэгги Джи, роман-катастрофа о близком будущем, в котором нет даже упоминания о жанре. Я не думаю, что это плохо. Напротив, это говорит об успехе фантастики и ее приемов. Научная фантастика ассимилирована, но она все еще здесь, выполняя те же задачи.
Что бы у нас ни закончилось в ближайшие годы - нефть, питьевая вода, чистый воздух, в переменах недостатка не будет. Следовательно, и сырье для научной фантастики появится, а равно и спрос на нее. И неважно, как ее назовут в книжных магазинах.
Будущее научной фантастики? Мы в ней живем. В таблицах, которыми снабжалась каждая книга из "Истории Будущего" Роберта Хайнлайна, начало XXI века называлось "сумасшедшими годами". У него там царила американская теократическая диктатура. Надеюсь, что мы проскочили этот этап. Если нет, то наступили эти самые годы.
То, что мы называем научной фантастикой по отношению к литературе, останется с нами навсегда. А то, что мы с 1927 года называем жанром научной фантастики, может и исчезнуть. Это связано с природой жанра, а не самой фантастики.
Самое важное из всего, чему я научился от фантастов, это то, что в каждый конкретный момент времени совершается чье-то прошлое и будущее. Я осознал это еще ребенком, в 1950-е, когда читал фантастику 1940-х. Я читал ее до того, как изучил историю этого десятилетия или даже историю вообще. Я буквально вычислил факт существования Второй мировой войны, я сконструировал для себя собственную историю XX века по фантастике 1940-х. Я взрослел в монокультуре, которую считал весьма трудной, и научная фантастика подарила мне некоторый уровень спасительной культурной перспективы, которую, в иной ситуации, я мог бы не получить. Надеюсь, что и сейчас происходит что-то подобное для нуждающихся в этом людей. Впрочем, в этом направлении в наши дни работают и другие вещи.
Через несколько лет после открытия "Истории Будущего" Хайнлайна я усвоил такую же бесспорную истину, как изречение Джеймса Грэма Балларда "Земля - чужая планета", что будущее происходит сейчас. Дальний космос, если говорить о фантастике, стал метафорическим, внутренним.
Когда я начал писать на третьем десятке жизни фантастику сам, то понял, что могу покинуть Землю только сознательно ностальгическим, "низкоорбитальным" образом, поскольку будущее перекочевало в новые структуры, одну из которых я решил назвать "киберпространством".
Когда мне было двенадцать лет, я мечтал только об одном: стать фантастом. Теперь я не уверен, что стал им. Подозреваю, что я с самого начала был другим: возможно, тем, кого Дональд Тил (Donald Theall, 1928-2008) называл "парамодернистами". Речь идет о любом культурном тексте, который нельзя определить ни как модернистский, ни как постмодернистский, а как содержащий элементы или обоих направлений, или одного из них. Я усвоил как данность, что настоящее всегда невообразимо удивительнее и сложнее, чем любое воображаемое будущее. Мое искусство, во всяком случае, на время, состоит из внедрения в "миры", как говорим мы, фантасты, предполагаемого будущего совершенно невероятных элементов вечно чужеродного настоящего.
Если бы у меня была волшебная возможность познакомиться с одной областью знания из будущего, то я бы выбрал их историю прошлого или чего-нибудь как можно более близкого научной фантастике. Это плоды двух спекулятивных видов деятельности. Они будут знать о нашем прошлом больше, чем мы. Насколько я помню, попытка сконструировать историю из воображения была удивительно интересной задачей.
Сама попытка попробовать говорить о "будущем" любого рода беллетристики обескураживает, даже о будущем самих книг: ведь издательское дело переживает технологическую революцию. Спасет ли книги "печать по требованию"? Будем ли мы вскоре читать романы с сотовых телефонов, как это уже происходит в Японии? Gotovy li vy, что проза примет форму sms-сообщений? Умерла ли буква? Никто не знает. Но я полагаю, что интересная научная фантастика обнаружит себя в форме графических романов и анимационных фильмов. "Живые" фантастические фильмы с дорогими спецэффектами превращаются в глупые блокбастеры, а рисунок и анимация остаются податливы и свободны почти так же, как воображение писателей и читателей. Мы только начали наблюдать, какие умные и красивые формы могут принимать такие произведения.
Научная фантастика, которая притворялась, что открывает нам будущее, не угналась за настоящим. Она не предугадала, например, электронную революцию. Теперь, когда наука и технология растут еще быстрее, фантастика все больше превращается в фэнтези в скафандре. Несколько реакционное желаемое - галактические империи и киберсекс - принимается за действительное. Но в социальной и политической области, где человеческая природа не изменяется каждые несколько лет, стоит надеяться на добротную, прочную романную почву. Такие писатели, как Джефф Райман (Geoff Ryman) и Чайна Мьевиль (China Mieville), торят дорогу. Майкл Чабон предваряет будущее и дарит нам изумительное альтернативное настоящее в "Союзе еврейских полисменов".
Научная фантастика, как ее определяет наше время, стала просто реализмом. Поэтому можно представить, как этот жанр смешивается со всеми прочими и исчезает. Но истории всегда будут происходить в будущем, поскольку оно остается увлекательным пространством. К тому же для него существует специальная издательская категория. Так что у фантастики есть будущее.
Фантастику станет сложнее писать, поскольку ей надо отталкиваться от реалий времени, а не от идей прошлых десятилетий. Сейчас стремительные технологические изменения, переменчивая глобальная политика и неизбежное изменение климата меняют все, сочетаются со случайностями, отчего воображать наше будущее невозможно. Что-то произойдет, но мы не знаем что.
Одно решение состоит в том, чтобы перепрыгнуть через следующее столетие ради привычного удобства космической фантастики. Если мы выживем, то доберемся туда, и получится великолепная территория для историй. Без следующего века воображаемая историческая связь между "сейчас" и "тогда" прервется, и космическая фантастика станет фэнтези. Нам необходимо вообразить все.
Итак, нужно совершить невозможное и вообразить следующий век. Наиболее вероятный сценарий получится не просто антиутопический, а катастрофический. Например, массовое вымирание, которое мы спровоцировали и от которого пострадали. Такие сюжеты будут сочиняться неоднократно, но это лишь половина территории правдоподобия. В наших силах создать устойчивую экономическую систему в здоровой биосфере.
Таким образом, будущее - это узкий полуостров с отвесными склонами по обеим сторонам. Не существует возможности пройти его вдоль с плохим и хорошим багажом одновременно. Или мы решим задачи, или страшно проиграем. Или утопия, или катастрофа. Научная фантастика годится для обоих вариантов. Будет ли это интересно? Да: интересно, занимательно, провокационно.
Научная фантастика, жанр, ориентированный на будущее, в последнее время все больше оглядывается назад. Лучше всего продается ностальгия, и читатели тратят деньги на книги, связанные с фильмами, на продолжения "долгоиграющих" циклов. Да, появились и новаторские книги, о чем свидетельствуют имена лауреатов премии "Хьюго" последних лет. Но большинство читателей, похоже, предпочитают проверенные вселенные "Звездных войн" и "Дюны". Даже те, кто совершил прорыв, заработали на чувстве ностальгии. Например, превосходный цикл Джона Скальци "Обреченные на победу" ("Old Man's War") однозначно продолжает традицию Хайнлайна, эталона "золотого века" фантастики. Мы наслаждаемся привычной пищей, и в этом нет ничего дурного. Иногда это просто великолепно. Но отсюда вытекает вопрос о будущем научной фантастики.
Британская и канадская фантастика кажется мне более передовой, чем американская, о чем свидетельствует успех Иэна Бэнкса, Чарли Стросса, Роберта Чарльза Уилсона и Кори Доктороу. Американцы же впали в уныние - отчасти из-за антинаучной атмосферы, которая превалирует в нашей культуре в последнее время.
Нас заставили интересоваться больше эстетическими достижениями техники, чем чудесами науки ("Насколько хорош новый iPod Touch?"). Мы не задаем серьезных вопросов о будущем нашего биологического вида, а этим фантастика занимается то и дело, показывая лучшие и худшие варианты развития событий. Если на мир снизойдет вдохновение от новой и смелой научной программы, такой как "Аполлон", или пилотируемая экспедиция на Марс, или возобновляемая энергия, которая сумеет уберечь планету от изменения климата, тогда в научную фантастику хлынет новое поколение читателей, а жанр будет развиваться в новых, увлекательных и непредсказуемых направлениях.