Очередной скандал был вынесен на публику из театральных стен. Сотрудники московского Театра имени Станиславского написали Юрию Лужкову письмо, в котором попросили уволить нынешнего художественного руководителя, известного артиста Александра Галибина, назначенного в театр в 2008 году. Сам Галибин поспешил дать разъяснения ситуации и оправдаться в теле- и радиоэфире. И над всей этой непростой ситуацией реет призрак 30-х годов XX века: авторы письма припоминают худруку "страшные годы сталинского режима", сторонники Галибина утверждают, что обращение к Лужкову является просто-напросто доносом.
Под жалобой на Галибина всего стоит 57 подписей. Тем не менее, "Литературная газета", опубликовавшая письмо (не сделали этого ни "РГ", ни "Известия") приводит только 15 имен. Среди них один народный артист России (Владимир Коренев, 69-летний патриарх Театра Станиславского, памятный кинозрителям по роли Ихтиандра в "Человеке-амфибии"), четверо заслуженных - Марк Гейхман, Юрий Дуванов, Алла Константинова, Людмила Лушина. Также письмо подписали руководители литературно-драматической, художественно-постановочной и музыкальной частей, главный администратор, главный бухгалтер, заведующие монтировочным, костюмерным и осветительным цехами (последний также - ведущий звукооператор) и даже старший билетер.
Письмо оказалось внушительным по объему и ярким по содержанию, однако не очень структурированным по смыслу. Если попытаться обобщить претензии сотрудников театра к его нынешнему руководству, то получится примерно следующее:
1. Про искусство. Галибин недостоин славного прошлого театра и его высокого названия. Пьесы, которые он выбирает, "либо откровенно слабые в художественном отношении, либо никак не связаны с интересами современного зрителя". Премьерные спектакли выпускаются часто, однако на них почти не ходят зрители; билеты на спектакли в Петербурге продавались настолько плохо, что гастроли пришлось отменить, прикрываясь "свиным гриппом". При этом заслуженные и популярные спектакли вытесняются из репертуара. Наконец, "Галибин не владеет профессией режиссера", за него пьесы ставит "приглашенный им хореограф Эдвальд Смирнов".
2. Про деньги. Галибин "ввергнул театр в экономическую пропасть". В кризисный год он выпустил пять премьер, подменяя количеством качество; в ответ на это зрители проголосовали ногами. Был начат затратный ремонт ненужной малой сцены. Также худрук заключает договоры со сторонними коллективами ("так называемая 'ко-продукция'"), которые невыгодны Театру Станиславского. Подписываются и подозрительные контракты со спонсорами спектаклей (спонсору – 75 процентов выручки, театру – 25 процентов). Кроме того, худрук совершенно не старается задействовать в спектаклях актеров театра, а нанимает новых неопытных людей. Здание театра увешано рекламой, а значительная часть его помещений сдается - но "где эти деньги?!". И, конечно, самое интимное: все возможные выплаты сотрудникам сокращены до минимума, а работают они без выходных, в нарушение Трудового кодекса.
3. Про отношения. Тех из числа "старых" сотрудников театра, кого Галибин еще не уволил, он терроризирует. "Мы часто иронизируем, что попали в мир Кафки. Устное или письменное доносительство всячески поощряется. Выговоры, принуждения к увольнению, а порой и откровенная травля сотрудников стали нормой". Актеров худрук оскорбляет, а на общем собрании может говорить "только в присутствии адвоката и с позиции силы". Кроме того, он бахвалится наличием у него высокого покровителя.
И так далее.
В тексте обращения к Лужкову много обиды: видно, что его авторы ратуют за собственные премии и выходные не меньше, чем за качество спектаклей. Однако много там и крайне колкого. Взять хотя бы данные о посещаемости спектаклей Галибина, которые подписантам удалось раздобыть в обход дирекции. Или остроумное объяснение того, зачем открыли малую сцену: в небольшом зале все спектакли выглядят аншлаговыми. Наконец, очень много в письме таких обвинений, от которых отбиться худруку будет трудно при любой стратегии поведения.
А эту самую стратегию Александр Галибин выбрал сразу. Он сделал ситуацию в театре максимально открытой для публики. Так, ссылки на обсуждение конфликта в СМИ были размещены на сайте театра. Сам худрук же поспешил дать интервью в газетах, на радио и телевидении, где разъяснил свою позицию.
В результате уже на следующий день после публикации письма в "Литературке" "Новые известия" написали, что никакого конфликта в театре вроде бы и нет: репетиции спектаклей Галибина продолжаются с участием актеров, подписавших письмо Лужкову. Худрук заявил, что о бунте сотрудников узнал из самого письма, и принес читателям извинения за вынос сора из избы.
В большом интервью "Эху Москвы" Галибин опроверг практически каждый аргумент авторов письма. Он заявил, что является поклонником репертуарного театра, а отнюдь не антрепризы и ко-продукции. Обвинения в "странном" выборе пьес Галибин переадресовал заведующей литературной частью Лане Гарон, которая не смогла толком сделать свою работу и отказалась сотрудничать с худруком. По словам Галибина, его первоочередной задачей было, чтобы о театре заговорили: ради этого были выбраны нестандартные пьесы, ради этого заключались контракты со сторонними людьми. Он привел в пример спектакль "39 ступеней", с успехом идущий во многих странах мира, и постановку пинтеровского "Предательства" Владимиром Мирзоевым.
Что же до обвинений в низкопробности репертуара и отсутствии русской классики, то сразу несколько журналистов не сговариваясь напомнили, что номер один в списке подписавших письмо Лужкову, Владимир Коренев, уже долгое время выходит на сцену в образе трансвестита в спектакле "Мужской род, единственное число". Спектакль имел большой коммерческий успех и игрался до восьми раз в месяц; именно его присутствие в программе театра Станиславского сократил Галибин.
При этом совершенно не была упомянута, мягко говоря, сложная ситуация в театре, которая сложилась задолго до прихода Галибина, но, судя по всему, устраивала подписантов. О ней нынешний худрук лишь глухо упомянул: "На самом деле это такая абсолютно открытая ситуация. Потому что в этом театре был сожран Володя Мирзоев, по-другому это я не скажу. Товстоногов, с которым я говорил перед смертью, он мне рассказал очень много, как это происходило. И Ланской. Я, ребята, я не съедобный".
Иными словами, худрук театра выбрал крайне удачную стратегию поведения с точки зрения стороннего наблюдателя: максимальную корректность, которая особенно выигрышно смотрится на фоне письма, напоминающего донос. Тем не менее, шпильку своим недоброжелателям он тоже приготовил - одну, но болезненную. По словам Галибина, заговор против него сложился после того, как Владимиру Кореневу был объявлен выговор за самовольное сокращение спектакля на 40 минут: актер договорился с коллегами об этом, чтобы успеть на самолет. При этом на самом деле Кореневу надо было улетать даже не именно в тот день, актеры просто "отрепетировали" сокращенный спектакль в один из вечеров.
Учитывая склочнический характер письма Лужкову, достойное поведение Галибина, а также симпатии к нему со стороны СМИ, можно временно считать худрука Театра имени Станиславского победителем в конфликте. Тем не менее, его положение от этого легче не становится: ему все равно придется решать вопрос невысокой популярности спектаклей, отстаивать свое право на руководство, доставать деньги, делать ремонт и, что самое сложное, работать со взбунтовавшимися коллегами.
Последнее слово в споре останется за московскими властями - срок контракта Галибина истекает в июле. Можно предположить, что худрук сумеет сохранить должность: в конце концов, те же самые власти его и нанимали. Стоит также учесть опыт Театра Вахтангова, где недавно также произошел раскол, однако контракт с руководителем, Римасом Туминасом, все же был продлен.