Главным событием минувшего лета стал процесс по делу Pussy Riot. И сам суд, и ажиотаж вокруг него породили множество дискуссий, посвященных российской судебной системе: кто на самом деле решает, каким будет итоговый приговор, есть ли у общества хоть какие-то рычаги влияния на правосудие - и допустимо ли ими пользоваться, можно ли в принципе вернуть доверие людей прокурорам и человеку в мантии. В этих любопытных и резких дискуссиях почти не слышно было голоса самих судей.
"Лента.ру" поговорила с заместителем председателя Московского городского суда по уголовным делам Дмитрием Фоминым и попыталась выяснить у него, как общественное обсуждение влияет на принятие решений по резонансным делам, о чем судьи консультируются с начальством - и почему "с холодком" общаются с адвокатами.
"Лента.ру": Резонансные дела как-то отражаются на работе судей?
Дмитрий Фомин: Конечно. Ни один судья не захочет, чтобы такое дело попало к нему в производство, потому что все судьи живут в обществе и прекрасно понимают отношение к тем или иным уголовным делам. Высокой правовой культуры, к сожалению, в нашей стране нет. У нас все предпочитают обсуждать уголовное дело, по которому еще не вынесено решение - в процессе его рассмотрения. Ну а уж когда вынесен приговор, то тем более - и в хвост и в гриву, как говорится, не читая его. Но давайте говорить по существу. Любой судья свои решения и приговоры мотивирует. В том числе, по громким делам. Ну, казалось бы, возьмите текст, он публикуется на сайте суда, посмотрите. Не говорите со слов прокуратуры, не говорите со слов адвоката. Если в тексте написана глупость, что греха таить - и такое бывает, то всем будет очевидно, что этот конкретный судья не смог разрешить дело в соответствии с законом. А у нас происходит так, что есть судебное решение, но его никто не читает, люди просто сразу заявляют об ангажированности судебной системы, о ее подверженности политическому или иному давлению и на этом успокаиваются, навешивая своеобразный ярлык на всех судей. Когда идет рассмотрение громкого резонансного дела, то все судьи понимают, что этот образ, это отношение к суду уже сложилось, и некоторые судьи считают, что ни СМИ, ни обществу ничего не докажешь. Я не отношусь к их числу.
Вот вы сказали, что действительно бывают решения с ошибками. В тексте приговора по делу Pussy Riot некоторых юристов, например, удивили ссылки на решения византийских церковных соборов или фраза "поведение группы противоречит православным канонам". На ваш взгляд, это придирка как раз той части общества, о которой вы говорили, или действительно юридическая ошибка?
Не могу комментировать те судебные решения, которые еще не вступили в законную силу. Если дойдет до надзорной инстанции Мосгорсуда, все члены президиума будут его изучать. Я, например, этот приговор видел только в электронном виде, он где-то в интернете был опубликован. Честно: досконально не разбирал - это не входит в мои обязанности. Насколько я заметил, ссылки на решения церковных соборов содержались в тексте приговора при изложении доказательств по делу: в описательно-мотивировочной части текста суд указывал на заключение экспертизы, где какой-то специалист в области религиозной тематики на эти решения соборов и ссылается. Но это уже право специалиста, извините. От своего имени суд их в приговоре не должен излагать, он должен руководствоваться законами Российской Федерации, и никакими другими. Если что-то не будет соответствовать закону, то наши опытные судьи обязательно это поправят.
Может быть такое, что текст приговора строится на обвинительном заключении? Или судья должен его от начала до конца написать сам?
Вопрос на самом деле не в бровь, а в глаз. Конечно, по любому уголовному делу обвинительное заключение - это исходная база, которая должна рассматриваться судом. Если постановляется оправдательный приговор, то она полностью отвергается. Суд излагает то, в чем обвиняется человек, но потом говорит, что обстоятельства были установлены иные - и выносит оправдательный приговор. Если постанавливается обвинительный приговор, то статья 252 УПК говорит о том, что судебное разбирательство проводится лишь по предъявленному обвинению. Может ли суд что-то исключить из обвинительного заключения? Конечно, может. Может ли изложить по-другому? Да, но, опять-таки, не меняя существо обвинения. Вопрос в том, что судьи иногда просто копируют обвинительное заключение. Есть такое явление, мы его знаем. Да, его глупо оспаривать, если можно сравнить текст обвинительного заключения с текстом приговора и увидеть, что они совпадают вплоть до орфографических ошибок. На недопустимость этого, поверьте, на всех наших совещаниях, на всех практических занятиях указывается. Если судья считает возможным таким образом выносить приговор, то он не прав и его необходимо поправлять - и решениями вышестоящих инстанций, и путем более жестких действий, может быть, иногда и дисциплинарных.
И какие санкции применяются к таким судьям?
Формально нарушения УПК здесь нет. Если суд оставляет в приговоре те же обстоятельства, что и обвинение - имеет право, в случае когда они нашли подтверждение в ходе судебного следствия. Но мы-то видим, что этот электронный носитель, грубо говоря, был принесен судье для облегчения его работы. А может, судья сам потребовал принести - и такие случаи бывают. Если сослаться на мою практику, я готов на полную ревизию лично рассмотренных мной уголовных дел. Ни одного такого случая не было, ни по одному уголовному делу, какими бы большими ни были обвинительные заключения. Я всегда писал приговор сам, и большинство судей так делают. Но те ситуации, которые встречаются... Ну, это безобразие, что еще можно сказать.
Судье позволительно во время рассмотрения резонансных дел консультироваться с председателем суда?
Скажем так, председатель суда в данном случае выступает не как руководитель, а как более старший товарищ, который может разрешить ту или иную правовую ситуацию. Например, процессуальное рассмотрение дел. Судья, скажем, недолго работает, а если даже и долго - всего не предусмотришь. Это нормальная, в принципе, практика, и она ничуть не нарушает закон. К примеру, сторона в процессе на чем-то настаивает, а судье до конца не понятна сложившаяся практика. Необходимо ли назначение экспертизы или возможно ограничиться материалами, которые есть в деле? Он не знает практику, не знает постановления пленума Верховного суда. Лучше, конечно, посоветоваться с коллегами. Подняли, посмотрели - есть постановление Верховного суда, дающее ответ. Но я повторяю: у судьи могут возникнуть вопросы к коллегам только по проведению процесса. Когда же суд удаляется в совещательную комнату - никаких консультаций не бывает.
Касательно экспертиз. Их в делах бывает несколько. В деле Pussy Riot, например, было три - и только последняя показала, что в панк-молебне было разжигание религиозной вражды. Она в итоге и упоминалась в приговоре. В деле Расула Мирзаева назначена уже пятая экспертиза, ее Минюст отказался проводить. С чем связано такое количество экспертиз и почему суд может получить шесть экспертиз и в конечном итоге выбрать ту, которая решает в пользу обвинения?
Это право суда - назначать экспертизы, и повторные в том числе, чтобы судья пришел к внутреннему убеждению, что это доказательство достоверно, допустимо, может быть положено в основу приговора. Закон ограничений не содержит. Иногда бывает так, что некое экспертное исследование признается необходимым и следствием, и судом, а вот людей, обладающих опытом, авторитетом, знаниями в этой области, либо нет, либо крайне мало. И вот экспертизу провели. Но судьи - это юристы, они привыкли иметь дело с документами определенной точности и определенной формы. А в итоге сталкиваются с тем, что вопросы, которые эксперту ставились, оказались неотвеченными, или эксперт по-другому интерпретировал вопрос, и в результате важный для суда ответ так и не был получен.
Когда я начинал работать, такие ситуации бывали реже, потому что сфер деятельности, где были необходимы специальные знания, было гораздо меньше. Вы упомянули дело Мирзаева. РФЦСЭ (Российский федеральный центр судебной экспертизы - прим. "Ленты.ру") Минюста - это действительно главный центр, проводящий исследования, но именно этот вид экспертиз они не проводят. Они отказались не в силу того, что это выходит за рамки экспертных познаний, а в силу того, что в их учреждении не могут дать ответа, нет специалистов именно в этой области. Ответы могут быть разные, но напрасно думать, что суд добивается именно того экспертного заключения, которое желает увидеть сторона обвинения. Когда дело приходит в суд, то, как правило, в материалах уже есть проведенная экспертиза, подтверждающая выводы обвинения, а суд все-таки назначает повторную, все-таки пытается разобраться, чтобы решение было законным и обоснованным и вышестоящие инстанции его не отменили.
Общение и консультация с прокурором допустимы во время судебного процесса?
Может быть, моим коллегам из прокуратуры, которых я знаю и уважаю, это немножко и обидно, но то свое влияние на суд, которым они обладали в советское время, они утратили лет уже этак 20 назад. Сейчас прокуратура, государственное обвинение - это только сторона в процессе. Мы сейчас не берем в расчет недобросовестных судей, которые принимают свои решения из других соображений. Что касается общения, то оно есть - и более частое, чем с защитником, ровно по одной простой причине. Сотрудники прокуратуры, государственные обвинители работают при том или ином районном суде субъекта годами, иногда даже десятилетиями - есть у нас такие замечательные юристы. И приходит на процесс прокурор к одному и тому же судье. Между ними складываются человеческие отношения. Было бы странно требовать от людей, которые встречаются каждый день, не разговаривать друг с другом. А адвокаты все время меняются. Приходит новый адвокат к судье на процесс - к нему тоже относятся с уважением, но личного контакта нет. А прокурор с судьей встречаются из дела в дело, разные ситуации разрешают вместе - и грустные, и курьезные. Главное, чтобы эти отношения не мешали делу.
Но судья может, например, подойти к прокурору и сказать, что у обвинения слабая доказательная база?
Подходить судья вряд ли будет, но на вопрос - как юрист юристу - ответит. Но прокуратура уже не сможет сделать ничего глобального - она ограничена рамками обвинительного заключения. Конечно, какие-то доказательства она сможет представить, но в предусмотренных законом пределах. А окончательно свое мнение суд выскажет в приговоре.
У судей же есть внутреннее правило не общаться с защитой?
Внутренних правил как таковых нет. Но некий холодок в общении с адвокатами объясним. Я с большим уважением отношусь к профессии защитника (те адвокаты, которые сидели у меня в делах, не дадут соврать). Адвокаты защищают людей, но часть из них, к сожалению, так же, как часть прокуроров и судей, недобросовестно относятся к своим обязанностям. Я прочел одно выражение, оно мне понравилось: адвокат иногда превращается в "орудие ухода от ответственности лица, совершившего преступление". То есть он не выполняет свои обязанности в соответствии с Конституцией и законом, а делает все (в том числе и незаконные вещи), для того чтобы лицо, которое он защищает, ушло от уголовной ответственности. Таких адвокатов немного, но есть выражения "ложка дегтя" и "паршивая овца". В результате - из-за этих немногих - при общении судьи с адвокатом возникает некое подозрение, что, возможно, мягкое решение суда связано с этим общением. И судьи поневоле страхуются, чтобы иметь свободу рук. Тогда, если я вынесу оправдательный приговор, вынесу условное наказание, мягкое наказание, мне никто не сможет сказать: "Ага! Адвокат к нему ходил, вот он и вынес такое решение!" Прокурор в этом смысле - государственный человек, он взятку судье не понесет - откуда он ее возьмет, с каких денег?
Чем же, по-вашему, оправдан миф обвинительного уклона российского суда?
Пока существует та система уголовного судопроизводства и предварительного следствия, которая у нас есть, процент оправдательных приговоров никогда не будет намного больше. Возьмем пример такой страны, как Япония. Всегда прошу поинтересоваться, а какой же там процент оправдательных приговоров? 0,3-0,5 процента. В Японии, в нормальной демократической стране, в которой, как мы все говорим, нет больших проблем в этой сфере. Почему? Ну, система примерно такая же.
Нельзя ориентироваться на европейскую систему, сравнивая процент оправдательных приговоров. Там по-другому построено законодательство. У нас обвинение и обвинительное заключение перед тем, как оно попало в суд, проверяют как минимум четыре юриста, и для каждого вынесение оправдательного приговора в суде - это минус в показателях работы. Это следователь, который вел дело, это руководитель следственного органа, который дает письменное согласие на направление дела прокурору, это прокурор, утверждающий обвинительное заключение, и это прокурор так называемый "надзирающий", который смотрит дело и проверяет законность и обоснованность действий следователя и обвинения. Четыре юриста, которые изучают практику, которые советуются с коллегами, а бывает, что и со знакомыми судьями в том числе. При слабом обвинении они всегда лучше подстрахуются и прекратят дело на следствии, а не направят в суд, чтобы не получать минусы в своей работе. Председатель Верховного Суда России Вячеслав Михайлович Лебедев не раз в своих интервью приводит эти цифры, но слышит, наверное, тот, кто хочет услышать. Он говорит, что из дел, изначально возбужденных, до обвинительного приговора доходят 54 процента. А 46 процентов прекращаются на следствии, в суде, либо по ним выносятся оправдательные приговоры. Если говорить о европейской системе, то там любое возбужденное дело попадает в суд, который его и разрешает. Будет у нас такая система, когда любое возбужденное дело доходит до суда - и у нас сразу резко возрастет процент оправдательных приговоров и прекращенных дел. Я сам выносил оправдательные приговоры, в том числе в Мосгорсуде, когда работал судьей первой инстанции по уголовным делам. Как-то для интереса я сел подсчитывать процент, у меня получилось около семи процентов оправдательных приговоров. Тех, которые я единолично вынес, не с присяжными. Все они были оставлены без изменения Верховным Судом. Так что никаких препятствий для вынесения оправдательных приговоров у судей нет. Главное, чтобы приговор был законным и обоснованным.
Вы рассматривали дела майора милиции Дениса Евсюкова и следователя Дмитрия Довгия (бывший начальник главного следственного управления Следственного комитета при прокуратуре РФ, обвинявшийся в получении взятки в особо крупном размере - прим. "Ленты.ру"). Психологически, эмоционально сложно было рассматривать эти дела?
Поскольку я никогда не имел отношения ни к органам милиции, ни к органам следствия, для меня эти люди были обычными подсудимыми. Хотя нет, все-таки Евсюков для меня был не обычным подсудимым - в силу значимости дела, резонанса, таких трагических обстоятельств. Из-за количества потерпевших, которых было больше 25-ти. Двое было убито, а человек семь ходили по краю жизни. Ранения были в такие области, когда человек не выживает. В ротовую область, но потерпевший выжил, хотя пуля прошла через нёбо. Кому-то под лопатку попала пуля. И средства массовой информации, которые на первом заседании со всех сторон облепили судейский стол микрофонами, конечно, внесли напряжение. Но я довольно долго работал в то время судьей, поэтому, я думаю, у меня получилось провести процесс без нарушений, разбирательство шло своим чередом, и никаких особых препятствий, давления психологического не было. То, что мы с коллегами (дело слушалось судом в составе трех профессиональных судей) обсуждали в совещательной комнате, конечно, останется нашей тайной. То решение, которое мы вынесли, обнародовано. Верховный суд с ним согласился. По реакции общества могу судить, что оно не вызвало вопросов и отторжения (тройка судей приговорила Дениса Евсюкова к пожизненному заключению - прим. "Ленты.ру").
Что касается Довгия, то вопрос был гораздо более простой, потому что дело рассматривалось коллегией с участием присяжных заседателей. Адвокаты были очень профессиональные. Как говорится, старая школа. После процесса я сказал, что мне было очень приятно работать с профессионалами такого высокого класса. Адвокаты делали то, что должны были делать в процессе по закону: искали порочность доказательств, оспаривали их, доказывали невиновность своих подзащитных. Наказание, насколько вы помните, было далеко не максимальным. Девять лет лишения свободы при полагающихся от семи до 12-ти. Решение можно назвать взвешенным. Сам себя не похвалишь - никто не похвалит (смеется). Вышестоящая инстанция тоже согласилась с ним. Хотя Довгий и работал судьей пять лет, но это было давно, и профессиональной солидарности с бывшим коллегой я тоже не чувствовал. Не потому, что я такой негодяй, а потому, что это мешало бы рассмотрению дела.
Как объяснить большое количество арестов в нашей судебной практике, хотя и руководство страны неоднократно говорило, что эту меру пресечения надо использовать реже?
Общественная комиссия при Московском городском суде проводила исследования по мере пресечения за 2010-2011 годы. Цифры нас удивили, очень удивили. Какое число обжалует заключение под стражу? Из тех, кому выбирают такую меру пресечения, только 10 процентов. Люди не выражают своего возмущения, я не знаю их мотивов, но это так. Из тех решений о заключении под стражу, которые доходят до Мосгорсуда, 20 процентов отменяются или изменяются на другую меру пресечения. Второе, я уже говорил об этом, но меня не услышали: к сожалению, у нас люди не до конца законопослушные. Судья ежедневно сталкивается с ситуацией, когда он вызывает в суд свидетеля, кандидата в присяжные заседатели, потерпевшего, специалиста - кого угодно, а в ответ либо тишина, либо ответы на телефонные звонки "а у меня дела, я не приду". "А у меня работа", - это еще лучшее объяснение. И приходится гоняться за таким лицом, направлять приставов и так далее. И это не единичная ситуация, а постоянное и повсеместное явление.
И вот в суд приходит материал об избрании меры пресечения. Судья видит, что совершено преступление средней тяжести или, может быть, тяжкое, обвиняемый - москвич, смягчающих обстоятельств - болезни, семейного положения - нет. Обвиняемый говорит: "Не выбирайте арест, буду ходить". Судья, может, и готов поверить, но поневоле вспоминает ежедневные ситуации, когда в суд не дозовешься людей, которым ничего не угрожает, а тут обвинение в тяжком преступлении. Где гарантия, что он будет ходить к следователю? Уедет куда-нибудь или справку принесет о болезни, зачастую липовую, а потом скроется. Кого обвинят? Судью, который отпустил предполагаемого преступника. Если бы это был единичный случай - вызвали 50 свидетелей, а один не пришел, то отношение было бы другое. Вы к суду относитесь с уважением, тогда и суд будет к вам относиться с уважением. Это процесс обоюдный, хотя, наверное, начинать его надо судьям, преодолевать эту инерцию. Другая причина арестов - некая инерция следствия, которое считает, что только такая мера пресечения возможна. Но, кстати, сейчас у нас все шире применяются другие меры пресечения - и залог, и домашний арест. Не так быстро, как хотелось бы, но их число растет.
Часто суды арестовывают обвиняемого, а когда дело подходит к судебному разбирательству, то человек оказывается на свободе под подпиской о невыезде. Следствие обычно объясняет, что больше нет необходимости содержать его под стражей, хотя вроде бы в биографии подсудимого ничего не поменялось - загранпаспорт на месте, инкриминируемая статья на месте. Чем это можно объяснить?
Судей всегда, я не хочу сказать - веселит, но, скажем так, удивляет и наводит на всякие нехорошие размышления вопрос, почему так произошло. Вы, работники следствия, здесь в течение нескольких месяцев отстаивали с пеной у рта позицию, что нет никаких возможностей человека освободить, что он скроется, воспользуется загранпаспортом - все что угодно. А как пришла пора отправлять дело в суд - он вдруг оказался под подпиской, зачастую и скрылся. Это вопрос добросовестности сотрудников следственных органов. Приходят, ходатайствуют об аресте, а потом - раз! - и, как вы говорите, человек на свободе. Удивляет, так и напишите, удивляет.
Но судьи здесь...
Бессильны. Все подтверждения необходимости ареста есть, все обстоятельства исследованы, доказаны, избирается законная мера пресечения, а потом следствие (это его право) ее изменяет.
И на какие же нехорошие мысли такое поведение наводит?
На мысли, что заключение под стражу являлось средством непроцессуального, незаконного давления на обвиняемого с целью добиться от него каких-то благ. Благ причем не с точки зрения закона - признательных показаний или еще чего-то в процессуальном смысле, а благ в прямом понимании этого слова. Блага получили - и освободили. А нет - так будем держать, пока ты нам чего-то хорошего не сделаешь.
Если человек решил уйти из судей по своим причинам, ему сложно устроиться в другое место?
Нет, совершенно. Я знаю десятки бывших судей, работающих адвокатами, юристами и вполне довольных жизнью.
Не сложно ли психологически работать адвокатом после судейской карьеры?
Судьи, рассматривавшие гражданские дела, быстро перестраиваются - особенно те, у кого небольшой стаж. Тому, кто долго работал судьей, особенно по уголовным делам, это сложнее. Кто не так давно - уходит с легкостью и еще говорит: вы, мол, на работе с девяти утра и все выходные, а я сейчас во сколько хочу встаю, график свободный и доход в два раза больше, чем у вас в месяц. Поверьте, судьи - это юристы очень высокой квалификации, и даже те, у кого не получилось по тем или иным причинам работать в суде, находят свое место в жизни.