На телеканале 2х2 выходит третий сезон шоу "Реутов ТВ" - автопробег "Реутов открывает Россию". Провинциальные журналисты Илья Огурцов (Сергей Мезенцев) и Анатолий Шмель (Владимир Маркони) на канареечной "Ладе-Калине" едут из Москвы во Владивосток. За 40 тысяч рублей - столько якобы осталось от разворованного бюджета - они должны снять "документальный фильм о великой России". При этом Огурцов спешит к мифической возлюбленной, а Шмель, кажется, должен перегнать машину, чтобы у сутенера выкупить жену - бывшую проститутку. На этот раз "Реутов" показывает настоящий сериал: сквозной сюжет, тщательно проработанные скетчи, длинные монологи героев. Фирменные "реутовские интервью" с ничего не подозревающими прохожими, чиновниками, бизнесменами и локальными сумасшедшими, впрочем, тоже имеются.
"Реутов" в телевизоре уже три года. За это время у шоу появились эпигоны и конкуренты, но Огурцов и Шмель по-прежнему остаются в списке самых симпатичных российских комиков. Осенью 2012 года "Реутов" открыл собственную рубрику в программе "Вечерний Ургант" на "Первом канале"; это значит, что телекарьера проекта, когда-то стартовавшего в Сети, действительно состоялась.
"Лента.ру" встретилась с Сергеем Мезенцевым, Владимиром Маркони и Михаилом Федоровым (он не работает в кадре, но является полноправным участником творческого объединения), чтобы поговорить о третьем сезоне, ситуации в России, плохих и хороших шутках. Создатели шоу заявили, что автопробег занял 43 дня, причем основную часть пути им пришлось действительно ехать на "Ладе". Мезенцев, Маркони и Федоров рассказали о "сверхидее" третьего сезона, пивососах, беременной бурятской проститутке, работе под прикрытием федерального телеканала, а журналиста "Ленты.ру" обозвали либеральным моллюском.
"Лента.ру": Канареечная "Лада-Калина" - это острая политическая сатира?
Михаил Федоров: Мы называем это случайным совпадением.
Сергей Мезенцев: Это все инсинуации ваши, мы не знаем, о чем вы.
Владимир Маркони: Вы видите какое-то странное второе дно, мы не предполагали, что оно будет. (Смеются.)
Короче, как я понял, вы тачку разбили.
Мезенцев: Нет, как ни странно, доехала.
Маркони: По сценарию…
Мезенцев: По сценарию мы ее насиловали как только могли. И в жизни!
Маркони: И в жизни тоже! И это заметно по выхлопной трубе. Но у нас она потом по нашему сценарию…
Мезенцев: Вся в мозолях! 43 дня без женщин! Что вы хотите.
У вас же там в разных городах были встречи с поклонниками и поклонницами. Все условия для того, чтобы...
Мезенцев: Я не знаю, я настолько уставал, что ни одну не помню. Серьезно.
Маркони: Но парни были красивые! Мы встречались с людьми, которые смотрят программу - и очень все приятные люди. Мы, честно говоря, в первые разы думали: кто же придет? Может, они придут, чтобы нам кислоту в лицо бросить. Только один-два на встрече пытались.
Ваш третий сезон напоминает этнографическую экспедицию Темы Лебедева.
Мезенцев: Мы, кстати, даже в некоторые пункты заезжали, в которые он заезжал. Ерофей Павлович, где он сломался, - мы там были. По маршруту - да, но по всему остальному - мне кажется, это абсолютно...
Федоров: Мы когда материал собирали, читали всех, кто путешествовал [по России], а их немного. Лебедев там самый яркий из последних.
Ну просто немного смельчаков, которые самоотверженно бросаются в пучину России.
Мезенцев: И вот что, наверное, нас с ним объединяет - Лебедев, он же показывает проблемные точки, мозоли, фотографирует косяки какие-то постоянные, да, и это увлекает. Мы тоже пытались сконцентрироваться не на достижениях России, а на том, где ей еще стоит успеть.
У Лебедева прием более честный - Россия, она ведь сама по себе очень смешная.
Мезенцев: Абсолютно.
То есть ничего не нужно придумывать.
Мезенцев: Нужно. В комедийном жанре - нужно.
Я имею в виду, что Россия - это и смешно, и больно, и печально одновременно; и вообще, смеяться над Россией - это как смеяться над инвалидом.
Маркони: А у нас, вообще, понимаешь, несколько другая миссия. Мы не просто чуваки, которые смотрят на ДЦПшника и говорят: ха-ха-ха (противно смеется), он не может ходить! Мы показываем: да, ребята, у нас есть какие-то проблемы в стране, но, если мы об этом заговорили, их уже можно увидеть и попытаться сделать... Это, конечно, прозвучит несколько высокопарно... Сделать наше существование лучше. Если мы будем не скотами по отношению друг к другу и не скотами по отношению, там, к ближнему и нашему государству, где нам в принципе хочется жить...
Мезенцев: Схожу за флагом и за гимном.
Маркони: Нет, мы посмотрим, как воспримется окончание нашего сериала - и нам, возможно, придется эмигрировать.
Мезенцев: Короче, есть два типа зрителей, которые любят нашу страну. Первые - самый распространенный тип - только плюсы видят: не смей говорить про Россию плохо, сейчас морду набью! И есть второй, который говорит о минусах. Потому что если наср*но, то надо сказать: наср*но, давайте уберем. А не говорить, типа - мы не замечаем этого.
Попахивает сверхидеей.
Маркони: Но этот сезон у нас и был со сверхидеей. Это ведь не первый сезон, где мы просто ходили и троллили людей. И не второй сезон, где у нас были расследования. Здесь мы пошли дальше и здесь у нас...
Мезенцев: Этнография уже больше.
Маркони: Здесь сериал. Потому что у каждого героя есть своя художественная линия. Огурцов - он девственник, он едет во Владивосток к девушке, с которой познакомился в "Одноклассниках". А у Шмеля жена - бывшая проститутка. И ее сутенер нашел Шмеля и сказал, что нужно, чтобы Шмель отработал. И поэтому он из Реутова, Москвы во Владивосток гонит машину.
Мезенцев: Да и по содержанию. Так как мы три года уже делаем эту программу, в этом бизнесе мы давно уже - ну невесело делать одно и то же. И вот мы понимали, что мы делаем этот эксперимент не столько ради смеха, сколько ради…
Ради себя?
Мезенцев: Ну, ради интереса. Поехать по России, посмотреть Россию.
Анатолий Шмель и Илья Огурцов. Фото из блога "Реутов ТВ"
"Реутов" трехлетней давности сообщал зрителю больше, чем программа "Время". А то, что происходит сейчас, - это, в общем, именно сериал, пьеса.
Мезенцев: Я не знаю, как парни, я так уже отвечаю и себе, и другим. Во-первых, скучно делать одно и то же. На самом деле, приемов в этом жанре интервью с людьми - их очень мало. Постольку-поскольку мы начинали это дело, когда мы только сделали первый наш сюжет с "Ночи анимации" 2х2, других в таком жанре работ в России не было. А потом они начали появляться. И если бы мы продолжали делать все в таком же ключе, мы бы просто были одними из. Поэтому мы, делая первый сезон, где у нас было три очень ярких, мощных по юмору сконцентрированных образа, все, что тогда знали, - все туда вложили. Второй сезон мы сделали уже для себя интереснее, ввели расследования.
Маркони: Как-то ты очень эгоистично. Мне кажется, и для зрителей тоже. Потому что это мокьюментари - оно в российском эфире тоже было первое.
Мезенцев: Да, потом Лошак даже знаменитый фильм сделал, мы как-то одновременно с ним.
Ваш фильм посмешнее.
Мезенцев: Спасибо большое. То есть мы были на шаг впереди от того, что делали все. Сейчас начали все делать расследования.
Но вот с третьим сезоном вы вовсе не на шаг впереди. Как раз это похоже на то, что делают другие.
Мезенцев: Да? Черт возьми! Ну мы...
Маркони: Да ты ни черта не понимаешь!
Мезенцев: Возможно, просто ты дурак! (Смеются/)
Два года назад "Реутов" уже открывал Россию. Теперь понятно, что это было что-то вроде наброска к сериалу
Мезенцев: Во всяком случае мы хотели опять сделать что-то новое. Мы уже все, что знали о фейковых расследованиях, все вот вложили - и хотелось какого-то такого глобального эксперимента, когда мы едем и 45 дней подряд шутим. Это на самом деле было серьезное испытание.
Вы вроде и так не останавливаясь шутите.
Маркони: Мы две недели готовились к этому интервью!
Мезенцев: Ну там было тяжело. Вообще, надо отнестись к нашему третьему сезону как к эксперименту - и мы очень гордимся, мы считаем, что у нас получилось очень круто.
Маркони: Да, потому что мы ангажированы богом! (Здесь и далее Маркони и Мезенцев цитируют интервью "Ленты.ру" с Аркадием Мамонтовым.)
Мезенцев: Тем более, мы богом ангажированы… И этот моллюск либеральный! Мы его искали.
Вижу, вы действительно готовились к интервью.
Маркони: Мы читали интервью нашего духовного лидера.
Мезенцев: Нашего сэнсэя.
Маркони: А также Леонтьева и Максима Шевченко.
За эти 43 дня в России удалось вам что-то новое узнать о стране?
Мезенцев: Абсолютно все новое!
Маркони: Слушай, волшебно-магическим образом происходит какая-то перемена в шесть часов вечера, когда заканчивается рабочий день. Человек идет - он может идти с [детской] коляской, он может бежать кросс, он может управлять банком. Но почему-то в шесть часов вечера у него из руки вырастает бутылка. Ты закрываешь глаза, открываешь - а человек уже сосет бутылку пива. То есть пивососов - полстраны, и от этого как-то так грустно. У меня было ощущение, что мы заедем во Владивосток, а Владивосток - это волшебный мир, где все по-другому. Ни черта. Приезжаем - я смотрю, на скамейке сидят чуваки и сосут пиво. А-а-а-а.
Федоров: Мы в самом деле так про каждый город думали: что вот в следующем точно будет лучше. Не может быть так везде плохо.
Мезенцев: Меня очень удивило (наверное, это везде так, но у меня ареал обитания небольшой), что вся Россия довольно одинаковая внешне. Кроме, пожалуй, Бурятии. Я имею в виду, по архитектуре. Это же странно. 10 тысяч километров - ну, уже должны люди как-то по-разному учиться строить. Вот эти деревянные дома вдоль дороги - все облицованы одинаковой рукой. Я не мог понять, как это возможно вообще.
Федоров: В Бурятии так же.
Мезенцев: Нет, в Бурятии сруб стоит, сруб! С пластиковыми окнами. Степь, сруб, пластиковые окна.
Маркони: Мы были в разных Бурятиях.
Вот раньше понятно было, что вы нарываетесь в худшем случае на мордобой. А сейчас вы наскребаете на 282 статью.
Мезенцев: А что за статья? За красивые глазки же?
Маркони: За излишнюю сексуальность?
Привет людям, которые сидят по этой статье, да.
Мезенцев: Хотел бы я в эту камеру, если там за красивые глазки.
Маркони: Ну, надеюсь там в этой камере сидят не за излишнюю сексуальность!
"КП-Владимир" сообщает, что "на ироничный ролик о движении "ЗаБег", показанный в "Реутов ТВ", спикер местного и так далее - не обиделся". Но в принципе мог обидеться.
Мезенцев: Это говорит о нем очень хорошо!
В суд, пишут вот, пока не собираются.
Маркони: Видимо, нет денег на адвоката!
Вы понимаете, что случилось с русскими? Почему они начали внезапно оскорбляться на все подряд?
Мезенцев: Я вот с парнями говорил недавно, что все научились подавать в суд. Это как ребенок открывает в себе возможность бегать - и его не остановить. Так же сейчас все такие: в-о-о-о-у-у-у, суд! Можно же на кого-то обидеться и подать в суд! Не знаю, мне кажется, все-таки мы комедия, мы юмор: если в нашей стране начнут подавать в суд за юмор, за заведомые кривляния… И на самом деле, хуже всех в этих программах выглядим мы. Мы сношаемся с медведями.
Маркони: Ну, не мы - наши персонажи. Мы-то душки!
Основной творческий метод "Реутова" в действии (эпизод из третьего сезона)
Ваша деятельность, кстати, очень подозрительно напоминает деятельность Pussy Riot. Сношаетесь с медведями, кривляетесь.
Маркони: Ты говоришь как кощунник! В тебе либеральный моллюск!
Так это вы кощунники! Вы!
Мезенцев: А у них что-то новенькое вышло, да?
Это старая акция в зоологическом музее - "Еб*сь за наследника медвежонка".
Маркони: Ну они-то с людьми, а мы с Сергеем не смогли договориться.
Я к тому, что нарваться на статью сейчас очень легко.
Маркони: Это легко, конечно, но если начнут прижимать юмор и - как же они называются...
Мезенцев: Сатира?
Маркони: Как же они называются! Помогай мне еще.
Мезенцев: Бинго-бонго?
Маркони: Да, если начнут прижимать за бинго-бонго, тогда не будет джимбо-джамбо!
Мезенцев: Мы искренне надеемся на то, что у людей хватит чувства юмора, чтобы не подавать на нас в суд. А кто подаст, тот голубой! (Смеются.)
Некоторое время вы говорили, что тема гомосексуализма - самая сложная, самая болезненная для россиян.
Маркони: В первый раз, конечно, болезненная, а потом люди привыкают.
Мезенцев: Сейчас религия - это тренд. Людям дай только возможность обидеться на кого-то на религиозной почве.
Вот-вот, и мне так кажется - религия как-то вытесняет геев со сцены.
Маркони: Ну-у-у, да, знаешь, мне в "Контактике" очень многие люди пишут: у вас так много религии, какого черта вы шутите про бога. Бог-бог-бог!
А где у вас религия?
Мезенцев: Да ты что, у нас первая, вторая, третья серии... Четвертая - это вообще содомия.
Федоров: Посмотри четвертую серию!
Маркони: Там все в религии. И люди пишут - какого черта? Это же бог! Бог!
Мезенцев: Попробовали бы вы у нас в мечети интервью взять!
Маркони: Мне кажется, что бог не настолько уж мстительный упырь, который на всякие шуточки шутов сразу же готов их отправить в ад, если вообще он существует. Мне кажется, он вполне ироничный, у него прекрасное женское тело и прекрасная грудь.
Вы понимаете, что вы сейчас наскребаете статью?
Маркони: Не говори как кощунник! Мне бог сам являлся и сам сказал!
Мезенцев: Мы ангажированы богом, осторожнее… Смотрите, ребят. Я ярый атеист. Меня смешит все, что связано с религией: смешит одежда священников, лица людей в церкви. Я не запрещаю людям этого делать. Но я не понимаю, когда люди говорят - ты не можешь говорить плохо про бога! Про несуществующего дядьку на [небесах]. Я говорю, что, ребят, в общем как. Если разобраться, как бы, меня ждет...
Маркони: Смелее!
Мезенцев: Меня ждет бесконечность в адовых муках за это. Я буду в аду гореть за это, за безобидные шутки про религию. Но людям этого мало. Верующим мало, что человек будет бесконечно жариться на сковороде в аду. Им нужно, чтобы я еще тут в реальности получил. Меня это удивляет.
Маркони: Что это у нас за "Православный вестник" сейчас начался!
Вот смотришь вашу передачу - и понимаешь, что русские люди - добрые, они же не бьют вас, не нападают на вас. Почему они бывают такими жестокими? Почему больше половины россиян считает, что Pussy Riot - "пусть посидят"?
Мезенцев: Мне кажется, там, где заходит речь о религии, уходит логика любая. Вот у меня есть друзья, я их люблю. Но я с моим другом вчера в скайпе переписывался полчаса по поводу шутки в адрес церкви. Он говорит: нельзя шутить! Я говорю: Илюша, я тебя обожаю, что с тобой, почему я не могу пошутить про то, что кажется важным? Что - бог от этого хуже стал? Церкви сгорели или что? Это поколебало твою веру во что-то? Безобидные шутки про религию, я считаю, должны быть. Мы же не закалываем священников ножами, не танцуем на алтаре.
Маркони: Мы это все вырезали из эфира.
Как вам удается по-прежнему осуществлять свои диверсии? Вы же у мэров, чиновников каких-то в этом сезоне берете интервью.
Маркони: У нас был наш агент, который работал на серьезном федеральном канале, он представлялся, у него были печати, документы и бланки.
Федоров: У нас были печати, у нас было вето - мы не прикидывались каким-то каналом. У нас было вето от существующего федерального канала, который нам позволил прикрыться их именем.
Мезенцев: Мы официально договаривались от большого канала. И все люди очень сильно готовились к этим интервью: из Москвы приехали к ним!
Маркони: Накрывали поляну. Давайте мы будем вас катать на мотоциклах по нашему городу!
Федоров: Банкет, клуб.
Мезенцев: Мы же были даже в запретных местах - типа "АвтоВАЗа", в святая святых. На ГАЗ вообще никого никогда не пускают.
А на заводе ГАЗ правда написано "мудо" и "андон"?
Мезенцев: Да. Понимаешь...
Маркони: Это все по-настоящему.
Федоров: И они в это верят.
Федоров: Мы пытались туда попасть долго очень, с первого сезона. Но в итоге как-то смогли с помощью официальных бумаг и красивых речей их убедить, что нам это надо. Самое главное говорить, что мы снимаем фильм про Россию, это очень важно для...
Мезенцев: Величия нашей страны!
Федоров: Мы всегда говорим только правду. Мы никому не врали. Мы приходили - мы снимаем фильм про Россию, хотим показать все, что связано, масштабные явления, как "АвтоВАЗ", ГАЗ, через политиков города показать.
То есть пропуск - это словосочетание "великая Россия"?
Мезенцев: Да, это все, что касается договоренностей заранее. А вообще, наш творческий метод - мы снимаем, никого никогда не спрашивая. Мы заходим, делаем, и, когда нас прогоняют, оказывается, что мы давно уже сняли все, что нам нужно.
Маркони: Этот сезон у нас рекордный по количеству вылезания на сцену во время серьезных официальных меропритятий. Сколько их - штук пять, наверное, было.
Мезенцев: У нас есть эпизод из Ижевска - свадьба, выглядит как эпизод из "Реальных пацанов". Но это все суперреально. Так как мы не ощущаем себя журналистами, у нас нет никакой этики журналиста, мы люди, которые прикидываются журналистами.
При этом вам часто многое удается больше, чем журналистам.
Мезенцев: Это судить уже не нам. Не знаю. Мне кажется, журналистика - это серьезная профессия, ей надо владеть. А нам это только повредит, если мы будем что-то знать про журналистику серьезное. Не получится тогда комедийного нашего обывательского отношения к образу журналистов. Вот я как увидел в детстве - журналист с микрофоном стоит непричесанный, я так для себя его и определяю.
Федоров: Мы стараемся шаблонам не следовать, они все разрушают.
Маркони: Все интервью, которые у нас есть, там нет такого, что: сейчас я задаю вам вопрос, а вы такой, хо-хо-хо, подыграйте.
Мезенцев: Небольшое домашнее упражнение для читателей: очень легко можно понять, где человек играет, а где нет; посмотрите "Голые и смешные", там простых людей просят удивиться. Вот это игра на камеру (показывает). Сразу видно фальшь.
Федоров: Невыгодно просить людей нам подыграть - они сразу превращаются в этих актер актерычей.
Мезенцев: Чтобы человек сыграл испуг - мы его пугаем. Получается замечательно. Было бы круто, если бы люди держали в уме, что все люди [наши герои] ни о чем не подозревают. Это особенная ценность. Даже моя жена спрашивает - вы что, правда это сделали?
Анатолий Шмель и Илья Огурцов. Фото из блога "Реутов ТВ"
Почему такой очевидный прием три года назад прозвучал революционно? В России почему никто не попытался сделать что-то подобное? Высмеивать журналистов - это везде уже на Западе было.
Мезенцев: На самом деле пытались. Кушанашвили же это делал в "Акулах пера" - он задавал недопустимые вопросы. Потом это куда-то исчезло, время гламура наступило, дружбы, мы все тусуемся.
Маркони: Мне кажется, дело в мощности и величине яиц.
Мезенцев: Ребята, жаль, что вы не захватили свою камеру. Придется словами описывать (лезет к себе в штаны).
Маркони: Мы поняли, что всякие звезды - это уже не так интересно. И сейчас у нас актуальны всякие правительственные штуки. Поэтому мы встречались со всякими мэрами, правительственными чуваками - и показываем, какие люди управляют нами. Часто грустно от этого… А Серега встречался в Улан-Удэ с проституткой.
Федоров: С беременной.
Мезенцев: По сюжету Улан-Удэ - это уже почти Владивосток. Ну, потому что все самое интересное происходит в центральной части [России]. Илья весь путь готовит себя [к тому, чтобы] стать мужчиной. Костюм покупает, причесывается. Мужает. И вот он уже все видел, все знает, кроме одного: он не видел женских половых органов. Поэтому он вызывает проститутку. Вернее, ему Шмель вызывает. Так и было, кстати, реально Вова нашел! (Смеются.) Мы два часа пытались.
Федоров: Я сначала робко пытался найти, но у Вовы это получилось очень хорошо.
Маркони: Не спрашивайте почему!
Мезенцев: Мы нашли миниотель в Улан-Удэ, сняли прямо над ним квартиру, где, как агенты ЦРУ, сидели в наушниках - мониторили ситуацию. Или под нашей квартирой оказался миниотель - неважно, все сошлось. Ребята сидят напряженные. А я был один - и был одет как насильник. Илья Огурцов на свидании, постриженный, с чубчиком - жутко. Реально насильник, Чикатило. У нас было несколько камер в маленьком номере. Мы очень боялись одного - будут реальные чуваки, они поймут, что мы снимаем - и нам хана. Нет, слава богу, все обошлось. Мамочка была 14-летняя пигалица какая-то. И, значит, моя задача была какая. Там было очень темно на улице, когда я выбирал [проститутку] - мне привезли. А у меня никогда не было такого опыта, честно говоря. Серьезно! Я же вообще святоша, по большому счету. И моя задача была - выбрать такую, которую не жалко в кадре. Опытную, матерую, крупную. Если будет девочка маленькая - это же вообще будет не юмор, а черт знает что. И я смотрю - такая дылда стоит. Говорю - ты. Настоящая бурятская женщина. И мы как-то с ней болтаем, а я смотрю - она какая-то толстоватая. И я дай, думаю, пошучу: чо это у вас тут пузико? Она говорит: да, шестой месяц беременности. (Смеются.)
Во-первых, я вел себя жутко. У нас же с ней было интервью, хотя она сама не понимала этого. Я расспрашивал ее, правда ли, что у женщин там зубы - бабушка так пугала. Парни вверху надо мной. Вот… Я не знаю - то ли от моего вида, то ли от моего поведения ей стало плохо. То есть она очень плохо свою работу делала! Она просила воды.
Федоров: А мы еще приготовились как к свиданию.
Мезенцев: Цветы я [ей] подарил, бананы, конфеты. Ужасно было. Такой трэшак. Она меня позам обучала. Причем я был женщиной. И смех и грех, но больше греха, конечно. (Смеются.)
В третьем сезоне Огурцов и Шмель рвутся на сцену - и никто не может их остановить
Судя по эпизоду с проституткой, вы себе в принципе ни в чем не отказываете. Или есть вещи, которые вы себе запрещаете?
Мезенцев: Конечно. Про грустные вещи мы не шутим.
То есть на похоронах не работаете?
Мезенцев: Это не очень смешно.
Маркони: Во всяких американских сериалах легко шутят про рак, из-за того что в развитых странах это не считается уже приговором. Это лечится, и над этим, оказывается, можно там шутить. У нас подобные вещи - это уже приговор, это табу. На табу мы не посягаем.
Возможно, поэтому над всем так мало шутят в России. Все приговор.
Маркони: Ну, возможно, да.
Мезенцев: Лично мое мнение, пойми меня правильно: шутить можно про все. Нужно понимать, как ты это делаешь, какими словами, для кого ты шутишь. Мы для себя мало смешного видим в таких темах. Они нас не смешат, поэтому мы про них не шутим. Это не значит, что про них нельзя шутить. Мы шутим про то, что нам смешно.
Федоров: У нас есть нормы морали.
Маркони: В шуточке не обязательно бить наотмашь. Можно копнуть - и люди, которые понимают, они увидят второй смысл.
Вот за эти три года, пока вы делаете шоу - столько всего произошло в России, вы ощущаете эти изменения?
Маркони: На мой взгляд, люди меняются несильно. Как у всех были хмурые лица, все были напряжены, все друг другу не доверяли... Сейчас, конечно, недоверия стало еще больше. Едешь в метро, уступаешь место девушке и комментируешь: специально, мол, проверено. На тебя сначала посмотрят. Ты улыбнешься - и опять на тебя смотрят как на полного кретина. Люди не доверяют никому и ничему. Это ужасно. Я стараюсь этому не поддаваться. Все-таки быть открытым, что ли, для людей.
Федоров: Люди стали больше бояться. Это чувствуется по всей России. Так как людей заставили бояться всего теперь, изменилось и отношение. Это мое ощущение.
Мезенцев: В отдельных городах очень все поменялось, в России - ни черта. В России очень грустно, очень. Внешние атрибуты приходят - типа, не знаю, айфонов, айпадов. Люди хмурые везде по всей России, все напряжены. Ничего не поменялось.
Федоров: Хочется чтобы у людей хоть чуть-чуть самоиронии появилось.
Если она появится, вы-то над чем будете шутить?
Мезенцев: Тогда в моду войдет уже рак!