Бывший фельдшер СИЗО №1 «Матросская тишина» Ольга (имя изменено) проработала в изоляторе почти три года — в том числе и когда в его стенах в 2009 году скончался Сергей Магнитский. По словам Ольги, в СИЗО умирают из-за наплевательского отношения медицинского персонала, лекарств для тяжело больных арестантов часто попросту нет, а врачи относятся к подследственным как к зэкам. Магнитского, по утверждению бывшего фельдшера, даже не пытались спасти. Ольга рассказала «Ленте.ру» об условиях работы в «Матросской тишине», обстоятельствах своего увольнения и отношении к арестантам-пациентам.
Как вы оказались в СИЗО №1 — «Матросской тишине»?
Я проработала в «Матросской тишине» почти три года. Поступала на службу с удовольствием. Была очень рада, что устроилась по профессии — фельдшером. До этого окончила медучилище, работала медсестрой в кардиологии, потом в аптеке. В общем, все было замечательно, и давали жилье — комнату в коммунальной квартире на время. Потом все испортилось, и меня вынудили уволиться. Слишком часто бегала к начальнику СИЗО и жаловалась на свое начальство, что никто не работает, нельзя оказать помощь заключенным.
Не было сомнений по поводу места, в котором вы собираетесь работать?
Нет, я понимала, куда иду работать, но меня, в принципе, это не пугало. Я, конечно, всех подробностей не знала, но абсолютно не пугало. Мне все равно, с кем работать. Главное — работать по профессии, оказывать помощь — без разницы кому.
Много ли больных людей попадает в изолятор? Контролируется ли это каким-то образом?
Вновь прибывшие поступают в сборное отделение, в медкабинет. Хотя иногда каким-то образом его минуют. На них заводится чистая карточка, записывается рост, вес, анамнез — есть ли хронические заболевания. Берется кровь — на ВИЧ, гепатит, туберкулез. С туберкулезом так: заключенного спрашивают, болеет ли он или болел когда-либо. Если на любой из этих вопросов отвечает «да», ему пишут направление в отдельную [специальную] камеру. Тогда это была 343-я. Сидят там до осмотра фтизиатра, флюорографии. Представляете, если нет туберкулеза, а человека туда сажают? Туберкулез — это такое дело, что подцепить очень легко.
С хроническими заболеваниями много вообще — эпилепсия, заболевания почек. Через одного больные люди. Ну а потом условия СИЗО делают свое дело.
В каком объеме хроническим больным оказывается медицинская помощь? Допустим, подследственный болен эпилепсией, ему показаны определенные препараты: существует ли у него реальная возможность принимать их?
Если эти препараты есть. И если их назначит врач. Это праздник, когда врач назначил. Есть такое лекарство — карбамазипин. Он для эпилептиков, назначают по одной таблетке. Пить каждый день, пропускать нельзя. За этим должен следить фельдшер на этаже или дежурный фельдшер. Всем таблетки может не раздать. Может таблеток не хватить — или просто не пойдет. Скажет: ничего с ними [арестантами] не будет — одним меньше, одним больше. Это я цитирую. Так что таблетка, даже если она есть, может не дойти до больного.
Медпомощь в СИЗО самая примитивная. Есть анальгин, есть валосердин, такие препараты, как реланиум. Максимум, что может сделать фельдшер, — оказать помощь этими средствами и вызвать врача, который идет иногда часами. Особенно долго идут хирурги. Например, когда острый живот, я не имею права ничего колоть до осмотра и постановки диагноза. А хирурга просто нет на месте. Звонишь в дежурную часть — ищет все СИЗО врача. Ну ладно, он может быть на операции. Либо он приходит пьяный — или вообще футбол смотрит. Пьяный хирург. В конечном итоге виноват фельдшер, если что-то.
Я понимаю, что это не только в тюрьме бывает, но за это сажать надо, лишать диплома. Как он может поставить правильный диагноз? И вот — у человека приступ, ты на это смотришь и думаешь: только бы он не скончался у тебя на глазах. Сидишь на телефоне — час, два. Он лежит, а ты только следишь, чтобы живой. А врача нет. Я за то, чтобы все звонки фельдшера фиксировались.
Говорят, в СИЗО и колониях люди специально пытаются попасть в больницу, потому что там условия лучше — ради этого даже совершают попытки суицида.
Два-три суицида в сутки бывало, вены вскрывали. Но больше от отчаяния. Они же понимают, что в больницу могут и не попасть. Сокамерники стучат дежурному. Хорошо, если лампочка есть. А так дежурный может не услышать, не подойти, вообще проигнорировать. Проблема из камеры куда-то отвести. Человек может погибнуть и в камере. Вены режут по-разному. Видно, когда человек поверхностно режется, а когда профессионально — кровь хлыщет. Везде пишут, что жить можно и в тюрьме, но это зависит и от человека, и от системы. Сокамерники расскажут всякого, и те, кто послабее, вскрываются. Вешаются иногда, но это реже. Бритвы запрещены, но их выдают в гигиеническом наборе. Порезаться — не проблема. Медику нельзя выдавать лекарства в блистерах, ими тоже можно легко [вскрыть вены]. Кончик переломишь — и все.
Как медики в изоляторе общаются с попавшими в СИЗО людьми? Понимают ли они, что их виновность еще не доказана судом?
Относятся как к преступникам. Я извиняюсь за выражение, но для многих наших сотрудников это мусор. Мне говорили: «Относись к этому спокойно, они в принципе не люди — зэки». Начальница медчасти говорила: «Ну чего ты паришься, если что — спишем». Там всем все равно, по барабану. На всех наплевать. И пока такое отношение — люди будут умирать. Ничего не докажешь, а медицинскую карту вообще могут уничтожить и написать новую.
Вы помните конкретные случаи?
Да, случай с медбратом Евгением Ч. был. Он на самом деле неплохой человек. Фамилию умершего пациента я уже не помню, он нерусский был, умер от передоза. И вот начальница медчасти задает вопрос, уколол ли он человеку определенное лекарство. Он сказал, что нет, его спрашивают, почему — молчит. Ну и вскрывается ампула, выливается в раковину. Ампулы же на счету все. Я стою в шоке. Потом ищется карточка, туда пишут, что помощь оказали, укололи. Это все покрывает замначальника СИЗО, ну и сам начальник.
В «Матросской тишине» 16 ноября 2009 года умер юрист Hermitage Capital Сергей Магнитский. Вы тогда там работали?
Да.
Видели его лично?
Нет, но тогда много чего говорили, когда он умер.
Кто-то чувствовал себя за это ответственным или виноватым?
Никто. [Фельдшер] Семенов, который тогда дежурил, абсолютно спокойно себя вел. Он вообще спокойно всегда себя ведет, что бы ни случилось. В его смену погиб человек, а ему по барабану. Я потом заметила, что на сборном отделении [«Матросской тишины»] кафель сбит. Говорили, что Магнитский брал кушетку и бил ей, такая версия была. Я так понимаю, он от боли бил. Но что там происходило — я точно не знаю, но предположительно так. И в медкабинете на сборном отделении раньше не было камеры, после случая с Магнитским она появилась. Для того чтобы было видно, что там происходит. Убили его или не убили — насчет этого ничего не могу сказать. Наверное, следователи — и то до конца не выяснили.
Ваши коллеги понимали, что у Магнитского проблемы со здоровьем? Оказывал ему кто-то помощь?
Нет. Тем более, если дежурил Семенов. Я с человеком работала, общалась с ним по работе. Конечно, все знали, что там [у Магнитского] заболеваний целый «букет». Вообще, на сборное отделение (первое помещение СИЗО, куда попадают помещенные в изолятор подследственные — прим. «Ленты.ру») часто ставят не фельдшеров. Это имеет значение: медсестра, медбрат не окажут ту помощь, которую окажет фельдшер. Семенов у нас был зубной техник по профессии. Ходили слухи, что он еще работает на «скорой помощи». Как может человек без образования работать на скорой помощи? В следственном изоляторе на сборном отделении? Опять-таки — в этом виновато начальство медчасти. Даже если бы и был шанс оказать первую помощь Магнитскому, Семенов бы просто не оказал ее. Почему ставят не фельдшеров? Потому что их нехватка.
Потом я слышала, как начальник СИЗО говорил журналистам, что Магнитский «заиграл». На жаргоне это значит, что тронулся, поехала крыша. Нормальный человек в это поверит? Хороший, по слухам, юрист взял и «заиграл»? У человека в медкарте не было психических заболеваний, а сопротивлялся он от боли. Панкреонекроз — с таким заболеванием нужны особые условия. Иначе неминуемая смерть. Он был, на мой взгляд, обречен — попыток спасти не было, ничего не было сделано.
Что стало для вас переломным моментом, после которого вы решили уйти из «Матросской тишины»?
Переломный для меня лично — когда они [коллеги] начали надо мной издеваться, я поняла, что там за люди работают. Если они так относятся к сотрудникам — как они будут относиться к подследственным?
В чем это выражалось?
Все что угодно: увольняйся, либо мы тебя подведем под статью. Это их любимая фраза. Например, поставили они меня в ежедневку, хотя я просила суточный график. Поставили специально, делали все, чтобы я ушла. Там какой-то экстренный случай [был], мне нужна информация от непосредственного начальника, от начальницы медчасти. Звоню им. Полностью игнорируется. Я звоню начальнику СИЗО. Им [руководству медчасти], конечно, это не нравилось. А что делать, если начальник медчасти меня игнорирует? Я же не хочу, чтобы человек умер в кабинете или на этаже. Начальник [СИЗО] выслушивает — ладно, мы разберемся. На этом все.
Это им не нравилось, что я чуть что — к начальнику [обращаюсь]. А что делать? Я начинала бить во все колокола. Не прогнулась под них. Потеряла работу, ну что делать. «Матросская тишина» — не пуп земли.