В конце января стало известно, что ученые РАН подготовят президенту России Владимиру Путину доклад, в котором изложат список мер, необходимых для развития страны. Со стороны администрации президента эту работу будет курировать советник Путина, академик Сергей Глазьев. «Лента.ру» связалась с экономистом и спросила его, зачем нужен подобный документ и почему власти не прислушались к недавно доработанной учеными Стратегии-2020.
«Лента.ру»: 18 января в СМИ появилась информация, что ученые Российской академии наук подготовят для президента доклад…
Да, совершенно верно.
И что документ будет, скажем так, не похож на недавно представленную Стратегию-2020 и будет не везде сходиться с позицией правительства. Вопрос такой: известны ли уже какие-то «отправные точки» этого доклада? Чему он будет посвящен и когда должен появиться?
Я думаю, что он появится весной. Этот документ будет существенно отличаться от всего, что было до сих пор, потому что он сконцентрирован на конкретных вопросах. В Академии наук создана группа ученых, которые обобщают имеющиеся у научного сообщества предложения и готовят конечный документ. Смысл этой работы — дать ответ на вопрос, какие меры следует предпринять, чтобы выйти на целевые показатели социально-экономического развития, поставленные президентом в его указах от 7 мая и в его предвыборной программе.
Сейчас наша экономика постепенно скатывается на инерционную траекторию развития, и тех импульсов, которые были даны для выхода на необходимые параметры роста и повышения эффективности, пока недостаточно. Главная задача, которую мы должны решить, — создание системы мер, необходимых для ускорения экономического развития, для успешной модернизации, новой индустриализации нашей экономики.
Программа будет носить прикладной характер и содержать исчерпывающий ответ на вопрос, что необходимо сделать для достижения поставленных целей, какие при этом существуют проблемы, какие угрозы как внешнего, так и внутреннего характера необходимо учесть и нейтрализовать. Другими словами, это не будет «программа обо всем», она будет касаться только решения ключевых проблем и постановки основных задач.
Какие-то меры и угрозы уже известны? Или все еще обсуждается?
Мы договорились на рабочей группе пока не выносить на публичное обсуждение те ключевые идеи, которые еще обсуждаются. В то же время очевидно, что нам необходимо расшивать «узкие места», сложившиеся в экономической системе. Так, нужно существенно увеличить долю внутренних источников кредитования и инвестиций, необходимо создать систему стимулирования инновационной активности, защитить нашу финансовую систему от угроз, которые могут дестабилизировать ее извне.
Очевидный пункт — полномасштабное использование нашего научно-производственного и финансово-экономического потенциала, которые сегодня явно «недогружены». Например, у нас объем сбережений в полтора раза превышает объем производственных инвестиций. Утечка капитала из страны — около ста миллиардов долларов за последний год, которые могли бы найти эффективное применение в модернизации экономики. При этом, с одной стороны, производственные мощности в наукоемких отраслях промышленности простаивают, а с другой стороны, сохраняется заметный отток за рубеж специалистов, уезжающих со своими инновационными проектами. Другими словами, мы используем наши ресурсы с крайне низкой эффективностью. Все перечисленное, конечно, находится в центре внимания.
Тем не менее некоторые из положений доклада просочились в прессу. Так, ученые РАН якобы предупредили президента о «финансовой войне» со стороны развитых стран. Речь идет о том, что последние эмитируют избыточные объемы валюты, что позволяет им получать задешево доступ к российским реальным активам.
Это не положение доклада, а одна из проблем, на которую мы обратили внимание. Российская экономика сейчас полностью открыта и крайне уязвима для внешних шоков. О возникающих при этом рисках говорят последствия острой фазы глобального финансового кризиса для нашей страны, в ходе которой наша экономика потеряла больше остальных стран «большой двадцатки». У нас было наибольшее падение фондового рынка, наибольшее снижение ВВП и промышленного производства. Огромный урон был нанесен наукоемкой промышленности: более чем на треть упала продукция машиностроения.
Дестабилизация, произошедшая в конце 2008 года, сбила траекторию экономического роста и не дала реализовать цели концепции долгосрочного развития России, принятой правительством в октябре 2008 года. Мы сегодня отстаем практически в полтора раза по показателям развития от тех целевых ориентиров, которые были тогда намечены. Естественно, требуется анализ — почему меры антикризисной политики не были сбалансированы и увязаны с целями долгосрочного развития, намеченными Владимиром Путиным в октябре 2008 года.
Вроде бы считается, что как раз кризис и помешал.
Самое расхожее объяснение — «кризис помешал». Но я убежден в том, что если бы банки довели до реального сектора экономики два триллиона рублей, направленных на их поддержку, то у нас сегодня темпы роста ВВП были бы в два раза выше и мы бы уже вышли на устойчивую траекторию развития. Но эти деньги банкиры использовали в основном для валютно-финансовых спекуляций. Для макроэкономической системы в целом пожарная денежная эмиссия в целях спасения банков обернулась дестабилизацией: после вливания средств курс рубля упал, а доверие граждан и предпринимателей к финансовой системе было подорвано. Вместо того чтобы дать деньги в реальный сектор, банки бросили их на обрушение рубля, заработали сотни миллиардов рублей ценой всплеска инфляции и обнищания населения, очередной волны обеднения наших вкладчиков, которые поверили государству. Мы до сих пор пожинаем плоды этого несбалансированного, не доведенного до конца решения по антикризисным мерам. В том числе — в виде вывоза капитала, хотя внутри страны потребности в нем большие и инвестиционные возможности тоже значительные.
При этом мы видим, что ведущие страны мира, как этого и следовало ожидать, согласно прикладным приложениям теории длинных волн Кондратьева (см. врез), отвечают на структурный кризис резким расширением предложения денег. Это делается для того, чтобы помочь бизнесу освоить новейшие технологии и поскорее выйти на новый технологический уклад. Сегодня любые европейские, американские, японские, китайские компании, у которых есть перспективные инновационные и инвестиционные проекты, могут без труда взять кредит на три-пять лет под отрицательную в реальном выражении процентную ставку. В то же время наш Центральный банк по-прежнему проводит консервативную политику, подходящую для условий рыночного равновесия, но не дающую экономике необходимое количество денег для преодоления структурного кризиса. В результате бизнес не может получить необходимого объема кредитных ресурсов для осуществления инвестиций в развитие, достаточных для преодоления порога синхронных затрат становления производств нового технологического уклада.
Исторический опыт свидетельствует о том, что для преодоления структурных кризисов, связанных со сменой технологических укладов, требуется мощнейший инициирующий импульс со стороны государства. Так, преодоление предыдущего кризиса 70-80-х годов прошлого века сопровождалось резким повышением государственного финансирования разработок информационно-коммуникационных технологий под предлогом гонки вооружений в космосе. Развернутая США стратегическая оборонная инициатива дала мощный импульс их развитию — в течение более двух десятилетий комплекс информационно-коммуникационных технологий рос с темпом около 20 процентов в год, поднимая всю экономику. Преодоление позапрошлого структурного кризиса сопровождалось катастрофой Второй мировой войны, которая потребовала от ведущих государств гигантских усилий для освоения моторизированной техники.
У государства есть два рычага, чтобы стимулировать подъем экономической активности — налогово-бюджетная система и денежно-кредитная политика. Мы сейчас не используем ни тот, ни другой. В бюджете у нас действует бюджетное правило, согласно которому значительная часть нефтяных доходов, вместо того чтобы инвестироваться в развитие экономики, резервируется. У нас и так по всем меркам избыточный объем валютных резервов в стране, и дальнейшее их наращивание не добавляет стабильности, но сокращает возможности развития экономики. Наша налогово-бюджетная система сдерживает экономическое развитие, хотя именно сейчас нужны огромные вливания в модернизацию инфраструктуры и в освоение новых технологий.
А что с денежно-кредитной политикой?
Денежно-кредитная политика Центрального банка ограничивает экономическую активность. Два последних десятилетия ЦБ изымал больше денег из экономики, чем давал, стерилизуя избыточную, по его мнению, денежную массу. Тем самым он тормозил экономический рост вопреки самому смыслу своего существования как кредитора последней инстанции. Эмитируя рубли исключительно под прирост валютных резервов и изымая одновременно их с внутреннего рынка посредством замораживания нефтегазовых доходов бюджета, он блокировал развитие внутренне-ориентированных секторов экономики и обслуживал экспортеров природных ресурсов, способствуя тем самым сырьевой специализации и деиндустриализации нашей экономики. Хотя в последнее время ЦБ перешел в своей эмиссионной политике на рефинансирование коммерческих банков, но это делается больше для поддержания ликвидности, чем для создания условий для долгосрочного кредитования экономического роста. Получается, что, с одной стороны, ведущие страны мира предлагают безграничные объемы почти бесплатных кредитов, а наши денежные власти, наоборот, ограничивают предложения денег в экономике. У наших хозяйствующих субъектов возникает естественный стимул брать деньги за рубежом. И все, кто может доказать свою платежеспособность, это делают.
Но если предприятие берет деньги за рубежом, оно через некоторое время переводит в офшоры свои активы, потому что так удобнее брать кредиты, там легче оформлять залоги. В результате такое предприятие выходит из-под национальной юрисдикции, у него смещаются экономические интересы в направлении вывоза капитала. Одновременно такое предприятие становится весьма уязвимым к внешним угрозам, попадая в критическую зависимость от иностранных кредиторов. Мы это наблюдали во время кризиса. Тогда наши корпорации, набрав зарубежных кредитов, в ситуации маржин-коллов не смогли их вернуть, так как их залоговая масса в несколько раз уменьшилась после падения российского фондового рынка.
Если бы премьер не поручил денежным властям обеспечить необходимый объем кредитных ресурсов для спасения наших компаний от неминуемого банкротства, то сегодня в российской собственности не осталось бы ни металлургии, ни значительной части химической промышленности. Поскольку активы, вернее права собственности на них, были заложены у западных кредиторов, требование возврата кредитов или увеличения залогов поставило ряд наших крупнейших корпораций на грань банкротства. Если бы не экстренная помощь государства, они бы уже перекочевали к кредиторам и мы бы потеряли суверенный контроль над базовыми отраслями экономики.
Мы живем в открытой экономике, и у нас свободное движение капитала. В результате колоссальной денежной эмиссии со стороны американской ФРС, европейского, английского и японского центральных банков у зарубежных кредиторов и инвесторов возникает колоссальное одностороннее конкурентное преимущество. Оно позволяет им, так сказать, снимать сливки с нашей экономики, втягивая наиболее платежеспособных заемщиков в свой оборот. На этом «круговороте капитала» мы теряем от 35 до 55 миллиардов долларов в год. Наши длинные деньги государство отдает за границу дешево, а наши корпорации привлекают короткие деньги дорого. Этот неэквивалентный обмен создает условия, при которых поглощение торгуемых российских активов становится просто делом времени.
Это касается не только России, но и всех других развивающихся рынков. Некоторые из них защищают себя, ограничивая трансграничное движение капитала в выгодных им направлениях, а некоторые — нет, соглашаясь на колонизацию. Последние теряют возможность самостоятельного развития, первые пытаются использовать иностранные инвестиции для ввоза нужных им технологий. При этом все без исключения успешные примеры модернизации, все, что мы называем примерами «экономического чуда», — Корея, Япония, Юго-Восточная Азия, сейчас Китай — строили свой успех при сохранении суверенитета над своими активами в базовых и стратегически важных для развития отраслях экономики. Они опирались, прежде всего, на внутренние источники роста, привлекая иностранные инвестиции в нужных им направлениях. Если же мы сохраняем условия, при которых в конкуренции за наиболее выгодные рыночные ниши и наиболее выгодные активы в экономике одностороннее преимущество имеют зарубежные партнеры, то не нужно удивляться, что они в конце концов и будут определять наше экономическое развитие. Собственно говоря, для многих российских отраслей это уже факт.
Например?
Например, если рассмотреть структуру собственности в нашей экономике по секторам, то мы видим, что большинство негосударственных корпораций химико-металлургического комплекса, сферы телекоммуникаций перекочевали в офшоры. Там же основная часть внешнеторговых кампаний. А наиболее выгодные отрасли пищевой промышленности сегодня даже по своим конечным бенефициарам перешли в зарубежную собственность — например, пивоваренная или табачная промышленность....
Но сигареты во всем мире под контролем трех крупнейших корпораций: BAT, Philip Morris и Japan Tobacco.
Точнее в большинстве стран, открывших эту отрасль для поглощения иностранными корпорациями. Это пример коммерческого поглощения. Я помню примеры иностранного поглощения наших уникальных наукоемких предприятий для разрушения научно-производственного потенциала. Так были поглощены и полностью уничтожены производители кварцевого стекла для космических нужд, производители шасси для самолетов, производители стратегически важных электронных компонент, носители уникальной конструкторской документации. Но это уже не столько экономика, сколько политика, осуществлявшаяся специально созданными для этого компаниями. Возвращаясь к большому бизнесу, еще раз напомню, что только экстренная помощь государства позволила сохранить национальным бизнесменам контроль над металлургией и значительной частью химической промышленности во время кризиса. В общем-то, все суверенные страны это делают, здесь нет ничего необычного в постановке этих проблем и в способах их решения.
Вообще, отток капитала чаще всего связывают с плохим инвестиционным климатом, а перевод компаний в офшоры — с уходом от налогов или слабой защитой прав собственности. Все же, может быть, стоит работать в этом направлении?
Разговоры на эту тему идут уже 20 лет. Нет сомнений, что это все нужно делать: укреплять институты рынка, судебную систему, защищать права собственности. С этого мы начинали рыночную реформу в 1991 году, именно с этих слов — и, как мантра, они повторяются до сих пор. Ясно, что это не настолько простая задача, как когда-то казалось. Она не могла быть решена в условиях полукриминальной приватизации, при возникшем после государственного переворота 1993 года олигархо-коррупционном симбиозе между крупным бизнесом и государством. Насчет плохих условий ведения бизнеса: здесь обоюдная вина и со стороны государственной бюрократии, и со стороны крупного бизнеса, которые в симбиозе обеспечивали определенные конкурентные преимущества для одних ценой ухудшения условий для всех других. Проблема оказалась долгосрочной.
Понятно, что развитию бизнеса угрожает коррупция в контрольных и регулирующих органах. Но за границей они тоже существуют, а по отношению к офшорам угрозы не меньше, чем у нас. В качестве примера могу привести конфискации огромных состояний у разного рода олигархов из развивающихся стран, к которым многократно прибегали силовые структуры и судебные органы США, Швейцарии, Великобритании. Под предлогом незаконности полученных доходов конфисковывались или бессрочно замораживались активы не только конкретных физических лиц, но и властвующих элит целых стран, например, в Латинской Америке и Азии. То, что сейчас происходит со стороны ведущих стран мира по отношению к офшорам, ставит под очень большую угрозу накопления российских нуворишей в «налоговых гаванях». Уже сейчас, согласно требованиям Financial Stability Board, европейские, американские и японские банки (ну и банки всех других ведущих стран тоже) должны требовать от клиентов, которые переводят деньги из офшоров, раскрытия всей информации о бенефициарах. Следующий шаг — раскрытие информации об активах и об источниках их происхождения. И последний шаг — замораживание активов, пока клиенты не докажут, что деньги были приобретены законно, а налоги уплачены.
Западный мир многократно проходил через волны конфискаций плохо защищенных денег в интересах эмитентов соответствующих валют и банков. А средства в офшорах никак не защищены. Я уверен, что в сегодняшней конкретной ситуации степень защиты законно приобретенных прав собственности у нас в стране выше, чем в офшорах, но, к сожалению, наши нувориши этого до конца не понимают, у них сложилась привычка прятать свои сомнительно полученные доходы от государства. Нетрудно показать, что больше половины оттока капитала — это нелегальный вывод средств, связанный с уклонением от налогов через фирмы-однодневки, фиктивные внешнеторговые операции и так далее. Здесь работает комплекс мотивов, среди которых уклонение от налогов и страх перед наказанием за нарушения законодательства. Эти мотивы значат больше, чем плохой инвестиционный климат. Нам требуется обоюдное сотрудничество государства и бизнеса: первое обеспечивает прозрачность и защищенность прав собственности, а второй возвращает активы из офшоров в страну.
Также не стоит забывать, что западные денежные власти накачивают экономику дешевыми деньгами и возникает проблема «денежного навеса», который может обрушить и доллар, и евро. Один из способов ликвидации «навеса» — замораживание всех сомнительных денег и удаление их с рынка. «Дамоклов меч» над нашей офшорной аристократией уже висит, риск того, что он обрушится, очевиден. Будет жалко потерять деньги, которые могут быть направлены на развитие страны.
Вернемся к денежно-кредитной политике. Вы считаете, что ставка рефинансирования ЦБ должна быть значительно снижена?
Да. Она должна опуститься хотя бы до четырех процентов. В таком случае создаются условия и для снижения рыночной процентной ставки для заемщиков до 6-7 процентов, что соответствует средней рентабельности в обрабатывающей промышленности и строительстве. Естественно, отладка этой системы потребует и определенного обучения банков, и настройки системы банковского контроля, возможно, ужесточения валютного контроля. Последнее должно пресечь операции по дестабилизации валютно-финансовой системы, которые имели место в период кризиса. Тогда коммерческие банки, получив деньги ЦБ, не только выводили их на валютный рынок, но и даже увозили за границу, как это нам теперь уже известно. Всего этого можно избежать.
В то же время нам уже сейчас нужны долгосрочные кредиты для модернизации инфраструктуры и новой индустриализации. Но далеко не все потенциальные получатели этих длинных денег имеют необходимое залоговое обеспечение и возможности получить долгосрочный кредит. Здесь нам нужны институты развития. Чем меньше развит частный банковский сектор, тем большая нагрузка ложится на них. В принципе, во всех странах мира государственный банковский сектор работает как большой институт развития. В Японии, например, сберегательные кассы собирают деньги, а Банк развития Японии их инвестирует. У нас подобного нет. У нас крупнейшие государственные банки работают как обычные коммерческие банки, извлекая сверхприбыль.
Может быть, параллельно нужно продавать государственные банки и сокращать госсектор, как это предусмотрено программой приватизации правительства?
Их надо ориентировать на решение тех проблем, которые частные банки решить неспособны. А частникам нужно давать возможность развиваться в доступных им сферах — например, в кредитовании торговли, малого и среднего бизнеса. Например, финансирование торговли исключительно рентабельно, выгодно для банков. Сейчас большое количество малых и средних банков вытеснены из экономики, потому что крупные государственные банки начали осваивать эти выгодные рыночные ниши, хотя государство сегодня должно решать задачи повышения экономической и инвестиционной активности в наукоемкой промышленности, которые не по плечу частным банкам. Госбанки можно использовать для решения задач, требующих больших кредитных ресурсов и существенного контроля за их использованием. Пока наша банковская система очень слаба, и все совокупные активы коммерческих банков РФ меньше одного какого-нибудь крупного американского или японского банка. На государственных банках будет лежать основная нагрузка по организации долгосрочного кредитования модернизации и новой индустриализации нашей экономики.
Фактически сегодня у нас нет другого источника для долгосрочных инвестиций, кроме государственных институтов развития. Но государственные институты развития у нас привязаны к бюджету, который имеет только один резерв — резервный фонд. Трансформация резервного фонда в бюджет развития — это тоже одно из перспективных направлений для подъема инвестиционной активности. Но кроме этого, с моей точки зрения, институты развития должны получить доступ и к рефинансированию со стороны Центрального банка — примерно по той же схеме, что и другие коммерческие банки. Но наряду с обязательствами производственных предприятий здесь могут использоваться и государственные гарантии, и поручительства органов управления государственными программами, и другие государственные инструменты разделения рисков.
Можно привести примеры этих институтов развития? Вы имеете в виду что-то еще, кроме ВЭБа?
У нас есть весь «джентльменский набор»: ВЭБ, Россельхозбанк, страховое агентство по экспортно-импортным операциям, инвестиционный фонд, венчурная компания, корпорация по жилищно-коммунальной реформе… У нас есть набор этих институтов развития, но их мощность сегодня раз в сто меньше необходимой.
Последний вопрос: в конце 2012 года была представлена обновленная Стратегия-2020, которую разрабатывали десятки экспертов под руководством ректоров ВШЭ и Академии госслужбы Ярослава Кузьминова и Владимира Мау. Пока практически ничего не воплощается. Почему сейчас Кремль должен прислушаться?
Понимаете, если вы наберете самых лучших в мире инженеров, но при этом генеральный конструктор не будет иметь необходимого профессионального образования и не будет знать даже основ аэродинамики, то заказанный вами лайнер не полетит. Стратегию-2020 невозможно воспринимать как целостную систему: это большое количество разнообразных экспертных рекомендаций, не объединенных общесистемной логикой и целеполаганием. Место последних занимает упование на рыночную самоорганизацию. Это все равно что строить дорогое судно без системы управления или парусник без руля. Которому, как известно, не поможет никакой попутный ветер.
Академию наук всегда отличает системный подход: умение увидеть главное, определить проблемы, поставить задачи и найти способы их решения, а не просто свалить в кучу огромное количество рекомендаций в надежде, что «рынок все сам отрегулирует». Даже для того, чтобы работали самые правильные рекомендации, они должны быть увязаны в логичную систему, а перед этой системой должны быть поставлены цели и задачи. Вот именно такой целеориентированный системный подход лежит в основе нашей работы.