27 февраля русский писатель Михаил Шишкин написал письмо в Роспечать, заявив, что отказывается представлять российскую делегацию на крупнейшей американской международной книжной ярмарке «BookExpo America 2013» — по политическим причинам. 7 марта заявление прозаика попало в СМИ и стало самой обсуждаемой темой в российских социальных сетях и блогах.
Михаил Шишкин — фигура для современной российской словесности ключевая. Три главных его романа — «Взятие Измаила», «Венерин волос» и «Письмовник» — получили три главных российских литературных премии: «Русского Букера», «Большую книгу» и «Нацбест». Писателя, последние 15 лет живущего в эмиграции, нередко называют русским Джойсом и наиболее вероятным кандидатом на Нобелевку от отечественной словесности; его книги переведены на 25 языков.
В своем нашумевшем письме Шишкин говорит, что отказывается представлять в Америке государство, политику которого считает «губительной для страны» — «где власть захватил криминальный коррупционный режим, где государство является воровской пирамидой, где выборы превратили в фарс, где суды служат начальству, а не закону, где есть политические заключенные, где госТВ превращено в проститутку, где самозванцы пачками принимают безумные законы, возвращая всех в средневековье». Писатель оговаривается, что раньше принимал приглашения Роспечати, однако «за последний год ситуация изменилась».
Высказывание Шишкина не было откровением — оппозиционные блогеры выдают по сотне подобных заявлений в день, куда меньше заботясь о стиле. Однако вкупе с широким жестом поступок задел столь многих участников непростого российского общественно-культурного диалога, что отповедь оказалась бурной.
Первые обвинения, полетевшие в лицо Шишкину, — в ханжестве, самовозвеличивании, неблагодарности, предательстве Родины, наконец. Замглавы Роспечати Владимир Григорьев фактически так и сказал: «Так бывает, когда русский писатель надолго отрывается от родины». Не столько смысл, сколько стиль официозной позиции прекрасно передает заголовок ИТАР-ТАСС: «Автор, отказавшийся представлять РФ на книжной выставке в США, хотел „попиариться“, считают в писательской среде». Питательной писательской средой для государственного информагентства стали главред газеты «Завтра», сталинист-консерватор Александр Проханов («Шишкин брал от российского государства все, что можно было брать, а потом его предал. Самым омерзительным проступком, с точки зрения Данте, который писал ад, является предательство благодетеля») и любимый публицист движения «Наши» Николай Стариков («Когда [зарубежные писатели] приезжают к нам, они никогда не подвергают критике ни свое правительство, ни действия политических партий или лидеров. И, наоборот, внутри Франции, Германии или США они могут и критиковать»). Других писателей у ТАССа для нас не было.
Будь у нас один ТАСС, может быть, обошлось бы и без бури; но увы — те, кого агентство спросить не догадалось, решились высказаться сами. Не смолчал, конечно же, Эдуард Лимонов. «Да, милый, Россия средневековое патерналистское позорное государство. Только ты не имеешь права из безопасности своей Швейцарии что-либо вякать», — заявил автор «Эдички», в прошлом сам эмигрант с 17-летним стажем, ставший невыездным из России по причине проигранных Юрию Лужкову исков. Совет коллеге-писателю постоянный автор антилиберальных колонок в «Известиях» дал такой: «Нужно жить так и писать такое, чтобы российским властям и в кошмарном сне не пришло бы в голову приглашать писателя представлять Россию в Соединенных Штатах». Не остался в стороне и питерский критик и издатель Виктор Топоров, напомнивший, что до своего демарша автор «Взятия Измаила» «дважды принимал из рук у преступного режима официозную „Большую книгу“».
Наконец, вынужденно высказались писатели, которые ехать в США от Роспечати не передумали. Заметнее всех это сделала букеровский лауреат Ольга Славникова, попрекнувшая Шишкина растущими шансами на Нобелевку: «...что-то глубоко внутри меня не позволяет мне присоединиться к „хорошим русским“ и заявить, что я, Ольга Славникова, отдельно, а Россия отдельно. И лучше платить по счетам правящего режима, чем свалить с себя эту ношу. <...> быть на стороне добра против зла приятно, да вот только зло в данном случае — это мы с вами». Этой позиции отречения Славникова противопоставила «постепеновство»: «Но сам факт присутствия [российского писателя за рубежом], какие-то его слова медленно, по сантиметру, продвигают русскую литературу. Мы еще живы — вот единственная хорошая новость, которую мы можем привезти в Нью-Йорк». Схожим образом — разве что в стихах — откликнулся Дмитрий Быков, заявивший, «что ярмаркам власть не мешает, что платит за нас не одна Роспечать, а тот, кто туда приглашает; что я не хочу уходить за черту, пока мой читатель не вымер; что я представляю Россию не ту, где правит известный Владимир». Писатель Юрий Буйда, также отказавшийся поддержать Шишкина, напомнил: «Большая часть делегации — писатели из провинции, детские писатели, писатели из Казахстана, Украины, пишущие по-русски. Могу себе представить прозаика Имярек из Уржума, который в первый, а может, и в последний раз поедет в Нью-Йорк, но теперь уже в качестве „голоса России, захваченной коррумпированным режимом“». Критик Александр Гаврилов поставил Шишкину в пример не кого-нибудь, а самого Сергея Михалкова, «который никогда, никогда не позволил бы себе такого бестактного и легковесного заявления. Ни-ко-гда».
Поспешили высказаться о поступке Шишкина, конечно, далеко не только его коллеги по цеху, однако весь небольшой спектр реакций приведенные выше писательские цитаты, пожалуй, исчерпывают. Труднее всего в высказываниях литераторов было найти позицию, в остальном Фейсбуке, пожалуй, преобладавшую, — однозначное одобрение. Пусть ее выразителем для нас станет лауреат премии Белого Николай Кононов: «Да [Шишкин] и прав на все 100 к тому же. С охальниками там тусоваться что ли».
Однако к тому моменту, когда участники обсуждения перебрали все варианты ответа на вопрос, который Михаил Шишкин не задавал, ком истерии достиг тех размеров, когда его уже не остановить, а градус обсуждения достиг величин, нетипичных для воскресного Фейсбука. Стоило Денису Драгунскому предсказать скорое начало травли Шишкина: «...я опасаюсь лишь одного: что знаменитый автор, лауреат премий и любимец критики — вдруг нежданно-негаданно окажется плагиатором. И пойдут разоблачительно-насмешливые статьи», — как одновременно Максим Кононенко (тоже литератор, выпускник Литинститута) в посте в Фейсбуке припоминает Шишкину пример из «Венерина волоса», в котором давно еще нашли дословный фрагмент воспоминаний Веры Пановой без указания авторства. Основной прием постмодернизма — цитацию — оказалось так легко объявить кражей, что с искушением, понятно, не справиться.
В какой-то момент одни и те же аргументы стали повторяться на разные лады так часто, что спор вышел на метауровень, стал спором о споре, спором о спорящих. Тон задал поэт и критик Григорий Дашевский, написавший: «Самое элементарное право человека — отказаться от участия в чем угодно — воспринимается как особая привилегия, которую надо заслужить». И дальше — про писательскую солидарность, которая все больше напоминает заклятую дружбу: «...взрослые люди — не пионеры, чтобы их все время друг другу ставить в пример. Заявление Шишкина не делает поведение ни Быкова, ни Славниковой, ни одного другого человека в мире ни на йоту лучше или хуже. Этот моральный коллективизм (поступок одного как пример или укор для всех) и есть главное здешнее рабство — в котором люди сами себя и друг друга держат». Не раз в дискуссиях поступок писателя уподобляли громкой акции Pussy Riot: по словам критика Глеба Морева, «жест Шишкина, поначалу казавшийся, в общем, частным и очевидным, обрастая интерпретациями и эмоциями, непропорционально вырастает в значеньи».
Обсуждение демарша Шишкина вышло на уровень общеморальных обобщений; дальше ему развиваться, кажется, некуда. Реплику, которую хочется считать завершающей, произнесла поэт Ольга Седакова: «Текст и содержание письма практически не обсуждаются. Обсуждается то, „из каких мотивов“, „для чего“ автор так поступил. <...> Самая важная часть этого письма — о том, что есть другая Россия, которую данные государственные структуры не представляют. Государство, занявшееся культурным экспортом всерьез в последнее — вероятно — десятилетие, имеет свой проект России. Этот проект для некоторых (среди которых и я) невыносим. <...> Так что „поздно проснувшийся“ Шишкин имеет все основания сказать, что последний год был годом в этом отношении особенно важным. На злосчастный вопрос „С кем вы, мастера культуры?“ каждый отвечает сам. Он может ответить и так: „Ни с кем“».
Обсуждение совершило полный круг. Михаил Шишкин был обвинен в лицемерии, предательстве, тщеславии и корыстолюбии; и постепенно от всех тех же обвинений был избавлен. Шишкину разрешили отвечать исключительно за самого себя, а не за коллег по цеху; разрешили действовать, не заботясь о степени удивления окружающих; разрешили не оправдываться за мотивы своих поступков, которые за него всегда готовы услужливо объявить другие. Шишкину сначала великодушно позволили выразить мнение, одновременно указав сто причин, по которым оно не может стать и не станет руководством к действию для других. Затем кто-то один вспомнил о праве «никому отчета не давать» — совершать поступки, которые значат ровно то, что значат, а не то, что вычитывается благодаря контексту. После этого обсуждающие оглянулись на сам поступок — и пришли к выводу, что он и единственно правилен, и необходим. Четыре дня в Фейсбуке ломали копья, добывая истину по крупицам, и в итоге обнаружили: все уже ясными словами было сказано в тексте, с которого все и началось. Для этого, правда, девять абзацев пришлось взять измором.
Михаилу Шишкину есть чем гордиться — теперь он по-настоящему прочтенный писатель.