В Москву приезжает британская инди-группа Everything Everything. Их концерт пройдет 29 марта 2013 года в «Известия Hall». Everything Everything была сформирована в 2007 году в английском Кентe. После выхода дебютного альбома «Man Alive» в 2010 году музыканты были номинированы на несколько престижных наград британских СМИ. В частности, они стали лауреатами в категории «Прорыв года» газеты The Times. В 2012 году один из треков Everything Everything «Cough Cough» был включен в список журнала NME «50 главных песен года». «Лента.ру» поговорила с басистом коллектива Джереми Притчардом о том, куда катится современная инди-музыка.
«Лента.ру»: Инди-рок за прошлое десятилетие превратился из интересной, живой музыки во что-то скучное и однообразное. Кризис идей поразил вообще всю поп-музыку. Что не так? В чем спасение?
Джереми Притчард: Да, в начале века, когда начинали играть The Strokes и прочие, ощущение было очень праздничным. А потом, особенно в Великобритании, появилось огромное число групп, которые были очень плохими. Фактически это были копии предыдущих новых групп. Весь смысл их существования сводился к тому, чтобы быть типа модными, но на самом деле их песни были настоящим дерьмом. Вообще было непонятно, зачем они существуют. Так продолжалось какое-то время, года до 2009-го; инди-формат действительно был очень однообразным, пока не появились группы вроде Wild Beasts или Foals, а потом уже мы стали играть. То есть ситуация начала улучшаться, произошла перемена — или она происходит прямо сейчас.
Какого рода перемена?
Уход от одинаковости. Это естественный сдвиг от той инди-музыки, которую подавали людям под этим именем, к изначальному определению, к более оригинальной форме и содержанию. Я думаю, это побочный эффект интернета. Люди сейчас очень хорошо понимают, какую музыку им дают. Они стали слушать более честолюбивых исполнителей, артистов, которые не просто хотят подзаработать на волне, а придумать что-то новое. Что-то, в основе чего — желание дать обществу нечто оригинальное. В Британии это очень заметно по радиостанциям — они транслируют куда больше разнообразной музыки, чем всего несколько лет назад.
И каково быть молодым музыкантом в наше время?
Это в любом случае удовольствие. Нам очень повезло заниматься тем, чем мы сейчас занимаемся. Любой, кто делает любимое дело, может сказать то же самое. Денег много мы не зарабатываем. Если бы мы играли нашу музыку 20 лет назад, возможно, мы заработали бы больше — тогда в индустрии было больше денег. Сейчас в этом отношении трудно — в наше время музыки больше, чем когда-либо, потребляют ее быстрее, чем раньше. Оборачиваемость моды быстрее. Вся пресса следит за тем, что появляется в течение недели, вместо того чтобы рассматривать процесс. Да и молодежь не покупает пластинки — даже в электронном виде. Зато сейчас можно заплатить огромные деньги, чтобы увидеть исполнение любимого артиста вживую — заплатить столько, сколько никто и никогда не заплатит за пластинку. Вот здесь и надо пытаться заработать.
Но на самом деле проблема-то не в деньгах. Все это расшаривание и нелегальные закачки сделали музыку чем-то одноразовым, как чайный пакетик. То, во что ты не вкладываешься, легче игнорировать. Когда я был чуть моложе, как раз перед интернет-революцией, я тратил огромные деньги на пластинки, но главное — я прикладывал усилия, чтобы найти, прослушать и понять новую музыку. Время, разумеется, тоже. Сейчас же музыка обесценивается. Это печально.
Что же заставило вас заняться всем этим в свое время?
Нашей целью было создать что-то по-настоящему новое во времена, когда делать это становилось все труднее. С 1999 года весь новый рок — это постоянная рекомбинация одних и тех же элементов. Нам хотелось разорвать этот порочный круг — по крайней мере в том, что касается набора элементов. Мы поменяли и вокальную манеру, и ритмический рисунок, взяв афроамериканские R'n'B-ритмы и поместив их в белый постпанк-контекст. Мы пытаемся создать что-то, чего до нас еще никто не делал, и при этом избежать самоповторов. И, конечно, стать альтернативой современной британской инди-сцене, которая выродилась в бездумный рок-н-ролл в кожаных куртках, в то время как слово «инди» употребляется для улучшения продаж штанов. Мы хотели вернуть в музыку немного смысла и амбиции. Но при этом без наглости и ощущения собственной важности.
Три-четыре года назад Алекс Капранос из Franz Ferdinand сказал, что по-настоящему оригинальный музыкант прежде всего заботится об исполнительской технике, а все новаторство идет следом. Так ли это?
Соглашусь. Нужно быть готовым к тому, чтобы музыка шла через тебя. Когда мы начинали, то думали, что станем успешными очень быстро. У нас были песни и идеи, и хотелось выстрелить, чтобы все сказали «Вау» — к счастью, этого не случилось. Вместо этого мы два года репетировали, и это было правильно, ведь мы не были готовы к успеху заранее. Если бы мы подписались на лейбл и начали работу над альбомом, все бы пошло не так. А так мы сумели накопить некоторый балласт, который позволил нам держаться на плаву. Или, наверное, приобрели что-то вроде якоря.
На заре карьеры мы выступали на любом концерте, который могли организовать. Просто чтобы сыграться и научиться вести себя на сцене. Делать то, что по-настоящему нужно и нам, и слушателям. Сыграться в старинном понимании этого слова, то чем занимались The Beatles в Гамбурге.
А как вообще проходит у вас процесс написания песен?
Обычно Джонатан Хиггс, наш вокалист, пишет все тексты. Он приносит нам либо слова, либо демо-записи, сделанные с акустической гитарой. Затем мы вычленяем какую-то базовую музыкальную идею и работаем над ней на репетициях, чтобы узнать, как это все будет звучать в живую. На нее наслаивается все больше музыкальных компонентов: мы выбираем ритм, аранжировки, пока наконец не получается готовая песня. Некоторые первые песни были целиком написаны Джонатаном, но потом мы ушли от такого метода написания, и сейчас композиции меняются до неузнаваемости в процессе работы.
Что вы ждете от московского концерта?
Честно говоря, даже не представляю. Тур-менеджер сказал, что здесь самые красивые женщины в мире. Но так про многие места говорят. Но я никогда не был в России, хоть и очень люблю российскую историю и искусство, особенно иконопись. Так что я в предвкушении.