Боливия — страна, у которой есть военно-морские силы, но нет выхода к морю, объявила о намерении исправить эту несуразицу через Международный суд ООН в Гааге. Ответчиком по иску выступит Чили, еще в XIX веке сделавшая боливийский флот одним из самых странных институтов на планете.
Главная база военно-морских сил Боливии расположена в довольно неожиданном месте. Она стоит на берегу горного озера Титикака — на высоте 3800 метров над уровнем моря и в 300 километрах от ближайшего побережья. Базы помельче — еще дальше от моря: они разбросаны в сельве по берегам рек Амазонии. В общем, флот получается до обидного горно-лесным, да еще и пресноводным. Матросы, офицеры и даже адмирал есть, а моря — нет.
Этот парадокс стал символом и главным выражением национальной боливийской мечты — о возвращении статуса морской державы, которым она обладала до конца XIX века. Именно тогда произошло «главное преступление» местной истории: вынужденная передача Чили прибрежных провинций. Тем более обидно, что произошло это в результате борьбы за такой неблагородный ресурс, как горы разложившегося птичьего помета (гуано).
До XIX века главной ценностью спорного региона считались богатые месторождения цветных металлов — серебра, олова и меди, добыча которых шла в основном в горах. Территория между Андами и Тихим океаном особой ценности ни для кого не представляла. Расположенная там пустыня Атакама считается самой засушливой местностью на Земле, поэтому селиться там желающих не находилось. Собственно, благодаря уникальным климатическим условиям птичий помет и скапливался там тысячелетиями, со временем превращаясь в гуано. До поры это добро европейцев совсем не интересовало.
Ситуация резко изменилась, когда ученые выяснили, что после должной переработки этот ресурс превращается в исключительно ценное азотно-фосфорное удобрение, а также селитру, используемую в производстве пороха и много где еще. Кучи гуано тут же превратились в золотые горы, и в далекий и неприветливый край ринулись толпы людей, желающих отщипнуть свой кусочек богатства и счастья.
Однако международные добывающие компании живо отсекли от добычи менее могущественных претендентов, и запасы нитратов перешли под их полный контроль. В первой половине XIX века Боливия, Чили и Перу, чуя легкие деньги, постоянно враждовали друг с другом и бились против Испании, которая по старой памяти пожелала получить и свою долю пирога. Границы стран постоянно менялись, однако одно оставалось неизменным: самые жирные месторождения постепенно переходили под контроль чилийских и связанных с ними британских компаний.
Ситуация стала особенно напряженной, когда в 1870-х годах на мировом рынке снизился спрос на металлы. В странах региона (особенно в Чили) разразился экономический кризис, на фоне которого ценность атакамского гуано стремительно возросла. К этому времени в этой сфере сложилась такая ситуация: главные месторождения находились на приморских территориях Перу и Боливии, а их разработкой занимались чилийские компании, сотрудничавшие с вездесущими на тот момент британцами. В боливийском случае эти компании пользовались огромным преимуществом: согласно ранее заключенным договоренностям, они не платили вообще никаких отчислений в бюджет этой страны.
Боливийцы, по которым также серьезно ударил кризис, нашли предлог, чтобы заставить бизнесменов платить. Договор с Чили об освобождении разработчиков нитратов от налогов по каким-то причинам не был ратифицирован местным парламентом, поэтому в 1878 году Сукре (тогдашняя единственная столица Боливии, сейчас правительство находится в Ла-Пасе) объявил, что компании обязаны платить 10-процентный налог.
Чилийцы, чья экономика была на грани краха, ответили на это в обычном для тех времен стиле: после непродолжительной подготовки в феврале 1879 года они вторглись в Боливию. Перу, связанная с боливийцами договором о взаимной военной помощи, вступила в конфликт на их стороне.
В той войне было особенно велико значение флота, так как снабжать свои войска в почти безлюдной Атакаме обе стороны могли лишь по морю. В этом смысле преимущество было на стороне чилийцев, уже успевших обзавестись сверхсовременными по тем временам броненосцами (у их противников корабли были похуже). В итоге перуанцы и боливийцы проиграли: их корабли были выведены из строя, а войска разбиты. Попытка организовать партизанскую войну на захваченных чилийцами территориях к успеху не привела.
К 1883 году боевые действия закончились. По условиям перемирия, заключенного в том же году, Перу и Боливия лишились богатых гуано провинций. В 1904 году перемирие превратилось в постоянный мирный договор. Согласно этому документу, Боливия навсегда отказывалась от притязаний на прибрежные земли, перестав быть морской державой. В обмен на это чилийцы согласились построить железную дорогу, связывающую Ла-Пас с одним из их тихоокеанских портов, и обеспечить беспрепятственное использование этого пути боливийцами.
В начале XX века правительство Боливии и не думало спрашивать свое население о том, насколько ему важен выход к океану. Да и вряд ли широким массам индейцев и метисов это было действительно интересно. Однако с течением времени ситуация стала меняться.
Боливия, как и многие другие страны Латинской Америки, большую часть своей двухвековой истории была крайне популярна у заговорщиков и путчистов. Достаточно сказать, что действующих правителей там свергали почти 200 раз — примерно по одному в год. Каждый новый каудильо, конечно, провозглашал себя тем самым национальным лидером, который поднимет Боливию с колен. Для этого, казалось, были все условия: фантастически богатые недра, прекрасные возможности для развития туризма, спокойный, незлой и работящий народ. Однако, поскольку светлое завтра никак не наступало, диктаторам приходилось искать оправдание своим неудачам. В боливийском случае источник бед был налицо: отсутствие выхода к морю объясняет и бедность, и вечную зависимость от экспорта сырья, и убожество системы управления страной.
И левые, и правые диктаторы в перерывах между казнокрадством и изничтожением оппозиции активно промывали населению мозги на тему «Ах, если бы только у нас было море!» В результате такой политики за последние сто лет выход к океану стал общенародным фетишем, а Праздник моря — главным национальным торжеством. И местные экономисты, написавшие тонны книг о «сухопутном проклятии», и простые боливийцы, замученные обыденной нищетой, вполне искренне верят, что выход к морю — панацея от всех бед страны. О масштабах бедствия свидетельствует, например, такой факт: в День моря женщины совершенно добровольно красят ресницы в синий цвет, а дети высыпают на улицы в тельняшках и бескозырках. На этом фоне нет ничего удивительного в том, что сейчас в военно-озерно-речных силах Боливии служит больше людей, чем во всей ее армии во время войны с Чили.
Нынешний президент-социалист Эво Моралес морскую тему подхватил с огромным энтузиазмом, что для него вообще характерно. Две его главные экономические идеи — легализация коки и национализация нефтяной промышленности — предсказуемо не привели к росту благосостояния боливийского народа, поэтому в ход был пущен старый козырь: во всех бедах виновата география. Будучи классическим популистом, Моралес в своих речах на эту тему выстраивает такие логические конструкции, что становится непонятно, как на свете до сих пор существуют Австрия и Швейцария, у которых также нет выхода к морю. По его экономическим выкладкам, любая страна без кусочка побережья изначально обречена на бедность и отсталость. Ну а в эмоциональном плане все еще серьезнее. Море в президентских выступлениях — это и «душа», и главная мечта народа. Моралес как-то раз даже рассказал такую историю: «Мальчик шести или семи лет подходит ко мне и говорит: "Эво, верни нам море, сейчас!" Что это показывает? Мальчики и старики прекрасно помнят, что Боливия родилась с выходом к морю». Подобные басни находят живейший отклик в сердцах его соотечественников.
Однако Моралес, надо отдать ему должное, не просто клянет несчастную судьбу, но и пытается исправить положение. Так, в 2010 году он уговорил Перу сдать в аренду его стране небольшой кусок прибрежной пустыни. Теперь у Боливии есть почти век, чтобы построить там порт и вернуть своих моряков из-под облаков туда, где им полагается быть, — в океан. Однако тут возникла другая проблема. С экономической точки зрения строительство нового порта в пустыне, подвод к нему коммуникаций и создание всей необходимой инфраструктуры — очень сомнительное занятие. Намного выгоднее пользоваться уже существующими и прекрасно работающими чилийскими (бывшими боливийскими) портами, к которым уже проложены железные и автомобильные дороги. Поэтому четыре квадратных километра перуанской пустыни так и стоят пока нетронутыми.
Понимая, что строительство в пустыне порта сродни строительству Нью-Васюков, Моралес зашел с другой стороны. Его правительство подготовило иск в Международный суд ООН (International Court of Justice, ICJ) в Гааге. В этом иске боливийцы просят признать соглашение 1904 года несправедливым и пересмотреть результаты войны, случившейся более ста лет назад. Давить они будут на то, что Чили победила в захватнической войне, а результаты соглашения Боливии были навязаны силой.
Для того чтобы суд вообще начал разбирательство по этому вопросу, чилийцы должны признать наличие проблемы и согласиться на ее рассмотрение. Для Сантьяго это палка о двух концах. С одной стороны, чилийская позиция юридически безупречна: границы стран определены международно признанным договором, официально подписанным легитимными властями Боливии. Решение суда должно навсегда поставить окончательный крест на мечтах соседей оторвать честно завоеванный кусок. С другой стороны, мало ли чего там этот суд может решить? Вдруг где-то всплывет какой-то малоизвестный документ начала XX века, который поставит под сомнение договор 1904 года? Сантьяго пока лишь заявляет, что не относится серьезно к поползновениям Ла-Паса. На приглашение в суд чилийцы никак не отвечают.
Но каким бы ни было решение Сантьяго и (возможно) гаагского суда, стремление боливийцев к морю ничто не одолеет. Когда народ, разрываемый на части миллионом противоречий, тверд и един в каком-то одном вопросе, переключить его внимание на что-то иное будет исключительно трудно. Так что, как говорит Моралес, «Да здравствует Боливия, к морю!»