26 июня бывшему главе нефтяной компании «ЮКОС» Михаилу Ходорковскому исполняется 50 лет. В этот день некоторые бывшие сотрудники компании «ЮКОС» ― те, которые не эмигрировали и не отбывают тюремный срок, ― собираются дома у родителей Михаила Ходорковского, чтобы отметить день его рождения. Вице-президент компании Роман Хоменко руководил в «ЮКОСе» сбытом нефтепродуктов. Сейчас он путешественник и в России бывает нечасто. Накануне очередного дня рождения своего экс-руководителя он дал интервью «Ленте.ру».
«Лента.ру»: Вы проходили по «делу “ЮКОСа”» свидетелем. Как вы можете объяснить тот факт, что вы не сидите в тюрьме и вам не пришлось эмигрировать?
Роман Хоменко: В моей работе не было преступных действий, мне ничего не инкриминировано.
Почему сейчас ничего не слышно о вашей работе?
После того как я перестал работать вице-президентом «Башнефти» два года назад, я был на пенсии (Роману Хоменко сейчас 46 лет ― прим. «Ленты.ру») по состоянию здоровья ― надорвался. Но сейчас я работаю.
Где?
Этого я не скажу, об этом будет объявлено позже.
Не является ли опыт работы в «ЮКОСе» черной меткой при трудоустройстве?
Давно не является. Я знаю юкосовских, которые работают и в «Роснефти». В нефтяной отрасли все юкосовские, и те, кто не в розыске и не под арестом, весьма востребованы.
Как вы попали в «ЮКОС»?
В 1992 году я учился в аспирантуре Академии медицинских наук и по ночам подрабатывал таксистом. Однажды я подвозил Бориса Моисеевича Ходорковского до улицы Щипок, где тогда располагался банк «Менатеп». Мы разговорились, Борис Моисеевич предложил мне у него работать. Я согласился ― заниматься научной деятельностью в стране к тому моменту было практически невозможно. Первые несколько месяцев я работал под началом Бориса Ходорковского. Он руководил подразделением, которое отвечало за эксплуатацию зданий, ― следил, чтоб не воровали. В 1994 году семьей Ходорковских был создан лицей-интернат «Подмосковный», и Борис Моисеевич стал уделять все свое время ему и его воспитанникам.
Выходит, в команду привлекали людей отовсюду, откуда только можно было?
Тогда не было в достаточном количестве специально образованных людей, их выпускал разве что Московский финансовый институт. Поэтому в команду брали людей разных специальностей.
У некоторых бывших топ-менеджеров компании в кабинетах до сих пор висит символика «ЮКОСа». А вы однажды говорили о том, что готовы работать у Ходорковского за 1 доллар в год, если он решит снова заняться бизнесом. Это проявление корпоративной солидарности?
Не могу сказать, является ли это проявлением корпоративной солидарности, но ребята, с которыми я общаюсь, действительно тоскуют по тем временам ― нам было очень комфортно в «ЮКОСе». Я по первому образованию биолог и не должен был всем этим заниматься, но эмоционально мне всегда было хорошо там ― чуждая мне коммерческая деятельность компенсировалась работой в замечательном коллективе. Если бы Ходорковский создал какой-нибудь бизнес ― все равно какой, хоть фармацевтический, хоть цветочный ― и пригласил бы меня работать, я бы не просил вознаграждения за такую работу. И благосостоянием, и устройством жизни моей семьи, и бизнес-образованием я обязан конкретно ему. Подобные долги люди должны отдавать.
Были ли в корпоративной культуре «ЮКОСа» какие-то особенности?
Акционеры не терпели хамского отношения к сотрудникам среднего и низшего звена. Нахамил уборщице ― пошел вон. Можно было создавать конфликтные ситуации с равными себе, но нельзя было хамить раздатчице в столовой. В отношениях между начальниками и подчиненными существовала некая неформальность. Коллектив финансистов и бухгалтеров мог в процессе подготовки проекта заработаться до ночи, а потом Платон Лебедев вывозил всех (и рядовых клерков, и начальников управления) на природу жарить мясо и отдыхать. Это было по-человечески. Я такое тоже практиковал со своими коллегами. Старался поддерживать приятельские отношения со своими директорами, был знаком с их семьями.
Вы называли Ходорковского пассионарием. Были ли еще пассионарии в руководстве компании? Например, Платон Лебедев, Леонид Невзлин?
Я употребляю это понятие в гумилевском понимании. Пассионарии ― это Гарибальди, Че Гевара, Черчилль. Люди, которые по рождению могли всю жизнь предаваться праздности, но вместо этого посвятили жизнь служению идее. Я уважаю Лебедева и Невзлина, но я не припомню, чтобы они в частных беседах радели за судьбы России. Они радели за финансовый результат. Ходорковский мог разделить тяжелую судьбу Романа Абрамовича или Вагита Алекперова, но он поступил иначе, пошел на плаху. Кто-то считает ― чтобы захватить власть, я считаю иначе. Человек организовывал все эти школы, интернет-классы, поддержку оппозиции, потому что мечтал о гражданском обществе, о независимых суде и медиа. Для моего уха это ласкающие слова. Готовность отказаться ради общественного блага от личного, причем в особо крупных размерах ― вот это определяющее качество пассионария. Много пассионариев не бывает.
Сами вы сомневаетесь в возможности перемен в России, планы Ходорковского по переустройству общества не вызывали у вас скепсис?
Нынешнее устройство системы несколько отличается от того, что было десять лет назад. Тогда все это звучало просто смело, а сейчас это звучало бы нелепо.
Вы не думаете, что Ходорковский продолжит заниматься общественной деятельностью, когда выйдет из тюрьмы?
Я не знаю. Я не ходил и не пойду на Болотную, у меня в жизни все другое. О Ходорковском напишут в школьных учебниках, а обо мне не напишут. Но я встречу старость с внуками, а насчет Ходорковского ― не знаю, хотя я ему этого желаю. Если бы я мог за него решать, я бы хотел, чтобы он отдал долг жене, родителям, детям, которые его ждут столько лет. Я бы на его месте, если бы разрешили, жил спокойно в Кораллово, если бы не разрешили ― забрал бы семью и жил в Монтрё. Не могу себе представить Ходорковского на баррикадах с Удальцовым, Навальным и прочими гражданами, которые не стоят его ногтя. Для меня это нелепо, мне не хотелось бы думать, что Ходорковский по выходе из тюрьмы свяжется с этими людьми. Может быть, он найдет других людей, которых я не знаю. Может быть, где-то в либеральных инкубаторах таятся вацлавы гавелы, но я совершенно не представляю себе Ходорковского на трибуне с Лимоновым или Удальцовым. Мы сравниваем солнце и мусорный бачок. Не говоря уж о том, что я против любого вида революционных событий, я люблю парламентаризм, выборы. В концепции «оккупай Абай ― обосри бульвар» я Ходорковского не вижу. В конце концов, надо отдать долг семье. Бог с ними, с судьбами России.
У вас есть личные предположения, когда его могут выпустить? Могут ли завести еще одно уголовное дело?
Я верю в то, что он зря сидит. Первое обвинения было несправедливым, второе ― абсурдным. О третьем, четвертом, пятом делах даже не хочу задумываться, так не должно быть. От этой фразы уже мозоль на языке: ничем деятельность «ЮКОСа» не отличалась от деятельности «Роснефти» и «Лукойла». Я не знаю, какие еще могут быть обвинения. В «бессистемной случке кролов» (одной из дочерних структур «ЮКОСа» вменяли в вину нарушения при разведении кроликов в подсобном хозяйстве ― прим. «Ленты.ру»)? Я полагаю, что Владимир Путин достаточно огромен, чтобы все это прекратить и к всеобщему облегчению отпустить сильно наказанных людей.
Вы следили за ситуацией с давлением правоохранительных органов на участников общественной экспертизы Совета по развитию гражданского общества и правам человека при президенте РФ по «второму делу “ЮКОСа”»?
Я слышал, что из страны уехал экономист Гуриев.
Вас не привлекали к экспертизе по делу «ЮКОСа»?
Нет, не привлекали. С этой работой я не знаком. Меня не интересует экспертиза по делам, которые для меня очевидны. Для себя, внутренне, я никогда не признал бы, что годами занимался незаконной деятельностью.