10 октября на отечественные экраны выходит «Сталинград» — эпическая лента о событиях Великой Отечественной, а также первый российский фильм, снятый в формате IMAX 3D. В преддверии премьеры драматической картины о любви на фоне битвы «Лента.ру» поговорила с режиссером фильма Федором Бондарчуком и продюсером Александром Роднянским о том, русский или американский у них получился фильм, каково работать с заокеанскими коллегами из IMAX и не страшно ли им было пересказывать непростую военную тему киноязыком блокбастера.
«Лента.ру»: Уже по первым кадрам фильма заметно, что «Сталинград» совсем не похож на классическое кино о войне — именно такую задачу вы ставили перед собой?
Федор Бондарчук: Именно такую. В самом начале пути я задал себе вопрос: а почему ты, собственно, в сорок пять лет решил высказаться о Великой Отечественной — после всего того, что было снято в СССР?
Фильм должен был выделяться, и он действительно отличается. Во-первых, благодаря сценарию. Во-вторых, я изначально хотел снять стереокино. Новую технологию при этом хотелось не «приклеивать» к нашей истории просто как маркетинговый ход, а использовать ее как новый художественный прием.
Трехмерная картинка IMAX, если все правильно сделано, вообще дает интересный результат, зритель попросту перестает чувствовать границу кадра, где верх, где низ, и за этой технологией скрываются очень серьезные художественные возможности. С 3D ты как бы пробиваешь дырку в пространстве, фактически тебе дается возможность реализовать то, к чему стремились кинематографисты последних ста лет: убрать «четвертую стену», отделяющую зрителя от действия на экране.
Я помню свои детские впечатления от литературы, к которым применимо слово «уносило». Ведь я не запоминал того ощущения, как я переворачивал пальцами страницы, как начинался тот или иной столбец, как выглядел разворот. В кино хочется добиться того же. Наверное, с трехмерным кино это стало возможным. В «Сталинграде» я постарался максимально использовать этот момент, чтобы зрителя «унесло».
То есть вы все же шли от формы?
Я визионер и очень люблю «картинку». Из-за этого, кстати, после ВГИКа я стал снимать клипы, хотя предложения снимать большое кино были и ряд картин в итоге был снят другими режиссерами. А я оставался в музыкальных видео, и, если вынести за скобки непосредственно музыкальную составляющую, за них мне не только не стыдно, а наоборот — многое из того, что снято тогда, было новаторским. Видеоклипы давали большую свободу в операторской работе, монтаже, цветокоррекции... С удовольствием вспоминаю то время, тогда просто голову кружило от возможностей.
Так вот, множество из тех идей мы с художником-постановщиком Сергеем Ивановым и оператором Максимом Осадчим перенесли в «Сталинград». Возвращаясь к первому вопросу — из всего моего багажа складывалось желание показать то, что знаем, умеем и придумали только мы.
Я уже получаю фидбек, не всегда положительный, но неизменно подтверждающий, что фильм абсолютно другой. Это мир, воссозданный очень точно и детально, и он, как хорошая книга, увлекает зрителя в некое торнадо медитации.
То есть это такой эксперимент?
Вот тут интересная штука. С одной стороны, «Сталинград» — это дикий пиксельный эстетический водоворот. С другой стороны, как это ни странно звучит, 3D-съемки — это возврат к классической школе. В первую очередь — внутрикадровый монтаж. Я режиссер очень быстрой склейки, а этот фильм требовал классического длинного плана. Вот такой этот фильм.
Остановимся на технологии — в каком именно месте прогресс дал вам поле для эксперимента?
Ну, во-первых, и это очень грустно, «Сталинград» стал для меня моментом прощания с пленкой. От этого же пришло и другое ощущение работы непосредственно на съемочной площадке. Ведь раньше выдавали пленку под определенное количество дублей — один к четырем или один к шести. А тут ты получил полную свободу и не зависишь ни от времени, ни от этого механического балласта. Многие художники скажут, что это плохо, так как артист должен побеждать материал. Что ж — эта точка зрения тоже имеет право на существование, просто я считаю, что это как две разновидности медитации. В конце концов, съемочный день-то той же длины. Правила игры те же, но свободы больше. И вот эта свобода и дала возможность максимально раскрыть мой замысел.
Фильм не советский. Какой он национальности тогда — американский или все же русский?
Это фильм русского режисcера. Меня спрашивали, планировал ли я изначально сделать «Сталинград» международным фильмом — нет, я собирался сделать новаторский фильм в имеющейся русской традиции. Более того, у меня среди прочего появилась идея взять хроникальные черно-белые фотографии времен войны и стопроцентно переложить их на язык 3D-изображения. Например, старое фото, где два немца непринужденно прикуривают от огнемета.
Да, и в показанных кадрах я заметил командира, поднимающего бойцов из окопа, и отряд, идущий по воде «аки посуху» — военная хроника как источник отлично считывается.
Конечно! Именно! И другие знаковые снимки оживить — это все делалось в том числе и для того, чтобы подчеркнуть национальность картины. Мне кажется, это удалось уже за счет образов, узнаваемых с детства, как часть нашего коллективного бессознательного.
То же самое — с актерами. Мы думали взять на главную роль американскую звезду. Потом еще поняли, что в Корее и Китае дико популярны военные драмы, и даже подумали: «А ведь много было советских корейцев и китайцев среди героев Сталинграда, почему бы не ввести героев этих национальностей?» Но решили отказаться от этого. Мы сняли свое кино, про нас и в первую очередь для российского зрителя.
А как работалось с американскими кинематографистами?
Был на площадке один маленький момент, забавный, но понятный русскому человеку. Перерыв на обед. Если ты работаешь на кураже, то можешь мельком бросить взгляд на часы, подумать: «Так, обед... Ладно, потом поем», — с американцами так было постоянно. В отличие от, например, англичан или французов. У них война войной, а обед по расписанию. Если американские технические специалисты видят отдачу, чувствуют на площадке драйв, то им становится плевать даже на еду. Это касалось и техников камеры, и инженеров, всего нашего стереодепартамента, не говоря о пост-продакшне.
Военная драма популярна и в России, и в США, но снимают их очень по-разному. Говоря отвлеченно, российская классическая киновойна — женская, американская — мужская. Россия сама страна очень женская в известном смысле. «Сталинград» какого пола?
Спилберг снимал кино, то же «Спасение рядового Райана», про мужчин; здесь, хоть герои и настоящие солдаты, в центре все же женщина, скажем, некий ее архетип. Мне кажется, картина «Сталинград» — женского пола.
Русское кино в IMAX — определенно прорыв. С чего все начиналось?
Александр Роднянский: С нашего желания создать картину яркую, эмоциональную и легко воспринимаемую молодой аудиторией — хотя и связанную с темой, которая молодой аудитории может показаться излишне серьезной и тяжелой. С темой, точно не принадлежащей к первым пяти позициям по внутренним репертуарным приоритетам. «Сталинград» создан при помощи всего того технологического и эстетического инструментария, к которому безотчетно привыкла молодая аудитория, который она воспринимает как неотъемлемую часть понятия «хорошее кино». Мы искали способы сделать привлекательной олдскульную тему, творческие решения, способные показать одно из важнейших исторических событий прошлого века так, чтобы молодой зритель «вошел» в него. В конечном итоге — рассказать историю, в которую зритель поверит.
Мы стали активно тестировать разные технологические форматы, размышляя, как этого добиться. Ответом стали вызывавшие тогда у нас активные сомнения форматы 3D и IMAX. Это не более — но и не менее — чем способ приблизить человека в зале к происходящему на экране.
Картина снята очень по-американски, это чувствуется по трейлеру и по тем кадрам, которые показали журналистам. Вы не боитесь упреков в «низкопоклонстве перед Западом»? Все-таки тема войны в России на особом положении.
Мне кажется, «Сталинград» — очень русский фильм, с этим нельзя будет не согласиться зрителю, который увидит фильм целиком. Происхождение картины — классическое, советское. Наверное, даже в большей степени литературное, чем киношное: история «Сталинграда» — это такая дневниковая окопная правда, лейтенантская проза.
С другой стороны, этот фильм создан с пониманием того, что современный массовый кинематограф — это и «Трансформеры» и «300 спартанцев», и «Перл-Харбор», и «Темный рыцарь», то, что сделало подчас неприхотливые сюжеты частью эстетического культурного контекста для огромной аудитории. Я имею в виду те приемы, которые сделали даже самые далекие от реальности фантазийные истории достоверными и убедительными. То, что позволило управлять временем и пространством в восприятии человека, сидящего в кинозале.
Мы все, работавшие над фильмом, с огромным уважением относимся к памяти Великой Отечественной войны и Сталинградской битвы. Но мы также понимаем, что правда кино — это правда истории конкретных киногероев, в центре которой находится эмоция. Которая может проявляться как в развитии сюжета, так и в экшне, в том «визуальном балете», который устраивает Федор в боевых сценах, например. И если есть возможность дать человеку подобную эмоциональную встряску, в том числе с помощью стиля и технологии, то ее стоит использовать.
Другое дело, что стиль и технологии большого мейнстримовского кино известны нам по единственному универсальному кинематографу в мире, который браво шествует по всем континентам, — американскому. Поэтому возникает ощущение, что фильм скроен по американским лекалам. Но надо при этом понимать, что и сам Голливуд создан при помощи огромного количества людей — практиков и теоретиков из самых разных стран.
Но все же «Сталинград» не очень похож на обычный репертуар телеканала «Звезда»?
Да, конечно. Общего разве только уважение к истории. Мы делали то, чего сами еще никогда не видели: «Сталинград» — это своего рода разрушение стереотипов и канонов. Но ведь и все великие советские фильмы о войне были новаторскими. Я никоим образом не сравниваю, но и «Восхождение», и «20 дней без войны», и «Торпедоносцы», и «Проверка на дорогах», и «Живые и мертвые» были абсолютным прорывом, подчас вызывавшим негативную реакцию у многих зрителей и начальников. Я искренне считаю, что с темой войны стоит работать аккуратно, но смело. Мы постарались рассказать человеческую историю максимально современным киноязыком, приемлемым для нашей аудитории.
А какова она?
Молодежь — а кто же еще в кино ходит. Мы не строим иллюзий, что на нашу картину внезапно пойдут те, кто в лучшем случае смотрит одну-две премьеры в год. Также мы не предполагаем, что на нее массово пойдет старшее поколение, и «Сталинград» вообще не сказать чтобы снят для него. Задача наша, со всем вышеперечисленным — полным погружением, сильной эмоцией, визуальной энергией — в том, чтобы заставить молодых людей пережить заново, на каком-то ином уровне эмоциональных рецепторов, то, что изучали в школе и смотрели по телевизору; без дидактики и желания просветить. А сделать это можно только при помощи современного творческого инструментария, который провоцирует мощные яркие чувства.
Есть еще важное обстоятельство: в мире снято очень мало впечатляющих современных фильмов про Восточный фронт, про нашу войну: американцы не воевали здесь, и чего им про нас-то снимать — славят своих героев. А у нашего зрителя имеется большое недоверие и скепсис по отношению к американским военным лентам, вызванное абсолютно оправданным ощущением, что победа над Гитлером была одержана именно на Востоке.
А какова роль американцев в вашей картине?
Columbia Pictures будет прокатывать фильм в кинотеатрах по всему миру. IMAX окончательно убедил нас в том, что картина «Сталинград» при помощи новых технологических форматов должна стать эмоциональным потрясением. Чем больше ты облегчаешь зрителю вхождение в мир фильма, тем он становится эмоциональнее. Мы поняли, что для нас это единственный путь. И фильм делали сами, без американцев.