В конце сентября в Петербург на кинофестиваль «Послание к человеку» приезжала Мира Наир — американский кинорежиссер индийского происхождения. Наир прославилась своим полнометражным игровым дебютом «Салам, Бомбей», который в 1988 году получил несколько призов в Каннах и был номинирован на «Оскар». Среди последних ее проектов — фильм о пионере авиации Амелии Эрхарт и «Фундаменталист поневоле», лента про последствия терактов «Аль-Каеды» в США. «Лента.ру» встретилась с Мирой Наир в Петербурге и расспросила ее о съемках кино в Индии, жизни эмигранта в Нью-Йорке, политическом и неполитическом искусстве, а также о Павле Лунгине и Алексее Германе.
«Лента.ру»: Вы родились в небольшом городе в Индии и прожили в нем первые 18 лет своей жизни. Помните ли вы момент, когда в первый раз увидели кино?
Мира Наир: В моем родном городе кинотеатров не было, поэтому мы ездили в другой. Ближайшим к нам крупным городом была Калькутта. Первый фильм, который я там посмотрела, — «Хатари!» Ховарда Хоукса с Джоном Уэйном в главной роли. Речь в нем шла об африканском сафари. Мне тогда уже исполнилось девять что ли, но это все, что я помню о том сеансе. Вообще, я хочу сказать, что кино не было важной составляющей моего детства. Куда больше меня интересовал театр. В Индии есть путешествующий театр, в котором номера основывались на религиозных мотивах. Вот это меня действительно интересовало. Что до кино — оно меня впечатлило, но я не ощущала в нем какое-то свое особое предназначение, не испытывала страсти к нему. А театр, наоборот, захватывал воображение.
Когда вы начали относиться к кино серьезно?
Наверное, лет в 19, когда я приехала на учебу в Америку. Тогда-то я впервые по-настоящему и пригляделась к кино. Многие фильмы я увидела впервые — в том числе индийские, что, конечно, звучит странно, но такова правда. А в 21 год у меня наступил переломный момент. Я постепенно начала понимать, что хотела бы сама снимать кино. При этом я пришла в кино все равно благодаря театру, где я была в том числе и актрисой. Но что мне не подходило в работе актера, так это отсутствие контроля над происходящим. Я имела свое собственное видение всего, но как актеру мне приходилось подчиняться воле режиссера. Потом, когда ты актер, тебе нужно думать только о себе — как выглядишь, как держишься, что говоришь. Мне же хотелось думать обо всем и контролировать все.
Современное российское кино существует в рамках определенной устоявшейся системы, очень часто зависимой от государства и коррупции, лени и непрофессионализма людей, которые в ней работают. Снять хорошее кино в рамках этой системы — непростая задача. Индийское кино, на мой взгляд, тоже всегда существовало в рамках определенной системы. Когда вы снимали свои первые игровые фильмы, чувствовали ли вы, что идете вразрез с этой системой?
Все очень точно, поэтому я даже описать не могу, насколько это было сложно. Часть денег на мой первый фильм «Салам, Бомбей» мне субсидировало государство, и я тогда еще не понимала, во что из-за этого ввязалась. В процессе возникало такое ощущение, что у государства была одна цель — сломать меня, чтобы никакого кино не получилось. Это сейчас многое поменялось, а тогда нам приходилось каждую неделю отчитываться за потраченные деньги, а деньги нам давали поэтапно, каждые семь дней. Еще я помню, как регулярно уходила со съемочной площадки в муниципалитет, чтобы лично, как режиссер Мира Наир, выписать талоны на питьевую воду. Я вообще много занималась бумажной работой на первом фильме. У этой бюрократической системы была одна цель — сломать дух людей. С другой стороны, если взглянуть на то время со стороны, оно меня закалило. Ведь когда ты режиссер, тебе приходится решать большое количество самых разных вопросов. Режиссура — это постоянная борьба с собой и окружающими.
После мирового успеха, который выпал на долю вашего дебюта, работать стало легче?
«Салам, Бомбей» действительно имел невероятный успех и на фестивалях, где мы получили все возможные призы, и в коммерческом прокате по всему миру. Это же был первый индийский фильм, который вышел в такой широкий мировой прокат. Так что второй фильм мне дался гораздо легче. Когда я говорю «легче», то имею в виду финансовую составляющую. Тут нас уже никто не ограничивал. Но сперва нужно было выбрать правильную историю, понять, что именно я еще хочу сказать. Вот это далось нелегко, потому что в Голливуде мне тут же предложили взяться за огромное количество однотипных проектов. К счастью, мне хватило мужества отказаться и снять свой собственный фильм.
Большую часть своей карьеры вы снимали кино про индийский быт и, например, Камасутру. В какой момент вы заинтересовались политикой?
Это началось еще в театре. Однажды, я задалась вопросом: может ли искусство изменить мир или хотя бы повлиять на него? Неважно, в какой мере. Если да, то мне хотелось бы принадлежать к такому искусству.
К какому ответу вы для себя пришли?
Оказалось, что да. Мы использовали деньги, полученные от сборов «Салам, Бомбей» в кинотеатрах, чтобы построить в Индии специальный центр для уличных детей. Он успешно существует уже двадцать пять лет благодаря фильму. Ежегодно через этот центр проходит пять тысяч детей. Постепенно это изменило государственную политику в отношении беспризорников. Не знаю, может ли каждый фильм так влиять на жизнь вокруг, изменять отношение людей к самим себе и миру вокруг, но если бы мог, наша жизнь становилась бы только лучше.
В вашей фильмографии есть еще две короткометражки, входящие в альманахи об 11 сентября и саммите ООН.
Тут немного другая ситуация, если быть честной. Мне просто очень нравится формат короткометражки. Короткий метр — это всегда вызов самому себе. То есть я согласилась участвовать в этих проектах в первую очередь ради искусства. У меня есть много знакомых, которые снимают рекламу, а я, поскольку таким никогда не занималась, участвую в альманахах. Но и политический аспект в этих работах мне очень важен, тем более что я не имела никаких ограничений в процессе их создания. Поэтому я могла сказать в них все, что действительно хотела.
События 11 сентября как-нибудь повлияли на вашу личную жизнь?
В Нью-Йорке я живу уже очень много лет, и этот город всегда был открыт для людей любых национальностей и вероисповеданий. В нем они могли чувствовать себя как дома. Но после 11 сентября люди вроде меня, моих детей и родственников вдруг неожиданно стали «другими». Особенно острый период продолжался около года. Буш запустил волну националистского патриотизма, который поделил людей на своих и чужих. Еще и поэтому я поучаствовала в альманахе, об этом просто нельзя было молчать. Сейчас ситуация стала лучше, но все эти годы после трагедии в той или иной мере расизм присутствовал в нашем обществе. Еще я хочу сказать, что в кино обычно отображается только одна точка зрения, особенно если речь идет об американском кино. В таком кино видно, как солдаты идут на войну, как они воюют, сбрасывают бомбы, но редко когда показывается, куда они сбрасывают бомбы и с кем они сражаются.
Поэтому вы сняли ваш последний фильм — «Фундаменталист поневоле», в котором события происходят после 11 сентября?
Да, я хотела показать конфликт со всех сторон, показать диалог. Фильм основан на очень популярной книге Мошина Хамида.
У вас с Хамидом очень похожий жизненный путь. (Писатель Мошин Хамид родился и провел юность в Пакистане, но затем навсегда уехал в США, где впервые побывал еще ребенком — прим. «Ленты.ру»)
Знаю, но это не было главной причиной. Я просто чувствовала, что должна рассказать такую историю. Мне показалось, что если я не расскажу ее, никто этого не сделает. По крайней мере никто не сделает это так, как я бы могла. Я никогда не видела кино, где молодой человек пересекал бы целый мир в поисках своей правды. Моя личная история очень похожа на эту.
Отношения между Индией и Пакистаном сейчас очень напряженные. У вас возникли в связи с этим трудности?
Отношения действительно не самые простые. Что трагично, потому что, как по мне, это одна и та же страна. Мы собиралась снимать кино в Пакистане, но всей нашей съемочной группе отказали в визе. Но эти страны настолько похожи, что нам не составило никакого труда воссоздать Пакистан в Дели. Никто ничего не заметил. К тому же мы задействовали в съемках настоящих пакистанцев для пущей убедительности.
Вас не расстраивает, что ваши политические фильмы не имеют такого резонанса, как ваши ранние работы?
Как посмотреть. «Фундаменталист поневоле» шел в американском прокате восемь недель. Неплохой срок для фильма на подобную тематику. Это вопрос дистрибуции. Прокат политического кино самой своей спецификой отличается от проката кино о свадьбах или Камасутре. Мой последний фильм не побил рекорды по сборам, да, но я рада, что он вообще добрался до публики.
А что вы знаете о русском кино? У вас есть любимый фильм или режиссер?
Боюсь, что никого кроме Тарковского вам назвать не смогу. Его «Иваново детство» больше всего меня впечатлило. Я никогда не видела подобного изображения, и то, как фильм снят, — тоже очень необычно. «Скользящая» камера, крупные планы лица ребенка, ужасы войны на фоне — все вместе создает грандиозный эффект, могу сравнить это с галлюцинацией разве что. Когда я посмотрела этот фильм впервые, мне сразу захотелось его пересмотреть. Потом я уже увидела остальные его работы, «Сталкер», «Солярис», но вот «Иваново детство» запало в душу. Еще могу выделить «Первого учителя» — дебютный фильм Кончаловского.
А современное русское кино вы знаете?
Если можно назвать современным фильм Павла Лунгина «Такси-блюз», то вот его. Но мне он не очень понравился, если признаться.
Погодите, фильм Лунгина участвовал в основном конкурсе Каннского кинофестиваля в 1990 году, вы тогда входили в жюри и даже вручили ему приз как лучшему режиссеру.
Да, все верно. Но решение приняла не я и даже не Бернардо Бертолуччи, а Алексей Герман.
Что вы можете вспомнить о Германе?
Мне Герман показался таким номенклатурным режиссером, которого распадающееся советское правительство отправило в Канны, чтобы русское кино не осталось без призов. Я не могу сказать, что это точно правда, но мне так показалось. И Бертолуччи, и я пытались ему объяснить иную точку зрения на фильм Лунгина, но Герман настоял на своем. Какая у Германа репутация в России?
Он один из самых признанных российских режиссеров, причем в отличие от многих других, признанный заслуженно.
Серьезно? Вы смеетесь надо мной?
Нет, просто за пределами России его знают очень плохо.
Никогда бы не подумала. Потому что до встречи с ним я, правда, никогда о нем не слышала.
Премьера его последнего, посмертного фильма, состоится в ноябре на Римском кинофестивале. Так что у вас, наверное, будет возможность ознакомиться с его творчеством.
Он умер? Он ведь не был очень старым. Как это грустно. Теперь обязательно посмотрю его кино.