На отечественные экраны наконец-то выходит «Вечное возвращение» — новый фильм Киры Муратовой, задержавшийся на пути к российскому зрителю: мировая премьера состоялась на Римском кинофестивале еще осенью 2012 года, а весной текущего лента получила премию «Ника» как лучший фильм стран СНГ и Балтии. Роли в картине исполнили Рената Литвинова, Олег Табаков, Сергей Маковецкий, Алла Демидова и другие актеры. По просьбе «Ленты.ру» о «Вечном возвращении» рассказывает Зара Абдуллаева — кинокритик, автор книги о творчестве Муратовой.
После киевской премьеры «Вечного возращения» Муратовой Роман Балаян («Полеты во сне и наяву», «Поцелуй», «Храни меня, мой талисман») сказал крылатую фразу. Я ее повторю, пусть она облетит мир: «Все снимают, как могут, Кира — как хочет».
Не убитое желание снимать — вечный дар самой молодой, несмотря на возраст, авангардистки Муратовой. Ее новый фильм — посвящение съемкам. Точнее, кинопробам. Дурашливым, изящным, гротескным, нежным, как облака́ в штанах.
Явление командировочного, то ли Юры, то ли Олега, к бывшей сокурснице, лишенной имени — завязка анекдотической ситуации. Это антре Муратова зеркалит во множестве эпизодов с разными — знаменитыми и неизвестными — актерами, оставляя неизменным вопрос, измучивший Юру или Олега. Этот пришелец любит свою жену Людмилу, но влюбился недавно в Люсю. Как ему быть? Или не быть. Сокурсницы разного возраста, социального статуса, а также повадок, «оперений», дают ему четыре совета. Ни один из них, хоть компромиссный, хоть радикальный, не подходит упертому дяде, ушибленному двумя Людмилочками и фарсом, в который он влип, не догадываясь о жанре своих тягот. Этот фарс разыгрывается во всех, кажется, возможных тональностях и в колоссальном диапазоне актерских масок: от неприглядных до завораживающих.
Черно-белые кинопробы Муратова прерывает едкими эпизодами просмотра материала, снятого, как не сразу выясняется, умершим режиссером. Пройдоха-продюсер пытается охмурить простодушного сахарозаводчика, потенциального инвестора, который предлагает свои вариации актерских дуэтов: попробовать «первую женщину с третьим мужчиной или вторую — с пятым». Эта водевильная врезка — саркастический выпад Муратовой против зависимых отношений всякого режиссера с продюсерами, инвесторами, над которыми она измывается и таким образом воленс-ноленс с ними примиряется. А что делать?
Хулиганское кино Муратовой — королевское подношение актерам-этуалям и любителям, которым режиссер не изменяет и которыми не устает восхищаться.
Анекдотическая ситуация, повторенная на разные лады, как тема с вариациями, в какую-то минуту выходит за пределы и своей банальности, и залихватской легкости. В сущности, Муратова снимает в маске неизвестного (мертвого) режиссера фильм о разных, но все равно одинаковых людях. Ее волнует упоительный мотив человеческого разнообразия в однообразии и наоборот. Именно эту подоплеку ситуации она оркеструет с беспредельным воодушевлением, удовольствием.
Один и тот же текст, который репетируют разные актеры в этих кинопробах, звучит — благодаря неподражаемым нюансам конкретных дуэтов — как совершенно чуждый тому, каким он слышался секунду назад или каким зазвучит через несколько минут. Банальность ситуации, которая обыгрывается, репетируется в кинопробах, вдруг улетучивается, оставляя место и время для философических признаний Муратовой о жизни, людях, актерах. В каждом эпизоде вроде «трещит» одна и та же пластинка, но вариативность нот — бенефисов актерского параде-алле в одном, однако по-разному декорированном (художник Евгений Голубенко) интерьере — создает прихотливое развитие и даже крещендо «Вечного возвращения». Удивительно, как чуткость партнеров демонстрирует оттенки различий в одинаковых репликах, мизансценах. Как бестактность героев существует рука об руку с их замешательством, настырность — с трогательностью. Один эгоизм с другим.
Есть в этих кинопробах, снятых в пространстве, раздерганном ремонтом, ухоженном ковром с оленем или балетной пачкой, вылизанном от бытовой чрезмерности, заслоненном банками с вареньем, постоянная деталь. Картина «Привидения в кресле», которую «сокурсницы» обсуждают с «командировочным». Насмешливая Муратова таким образом обрамляет собственную картину — «Вечное возвращение», куда запускает свои «привидения». Ведь актеры — это тени на экране. Какой элегантный поворот вроде бы очевидности, преображенной взглядом Муратовой в нечто чарующее и непривычное. Это «нечто» связано с мерцанием и вибрацией присутствия/отсутствия, с отпечатками иногда несносных колебаний одного и того же, но все равно не похожего.
Помимо двух Людмилочек, тезок, у командировочного есть или был закадровый брат-близнец («с параллельного курса»). Так Муратова разрабатывает, варьирует свою излюбленную тему двойников, близнецов, рассыпанных во многих ее фильмах, и вообще всякой двойственности. Так Муратова запускает в «чужой» материал, оставшийся от погибшего режиссера, собственный маниакальный синдром. Неподражаемый, как родимое пятно, как уникальное свойство ее мышления и про-зрения.
«Впрочем, какое имеет значение: Олег или Юра, Юра или Олег?» — выдыхают актрисы, загнанные внезапным пришельцем из прошлого в угол. А Муратова иронизирует над разницей без разницы и заставляет, не шутя, но играя, над ней задуматься.
Перед развязкой каждой пробы актрисы повторяют реплику «Сергеев, уходи!» (Фамилию близнецов они помнят.) Но не тут-то было. Командировочный — в разных трактовках пижонистый или занудный, туповатый или с приветиком — обещает повеситься. Отзывается этот мотивчик (комический? мелодраматический?) в теленовостях о том, что в гостинице «Звездочка» нашли труп самоубийцы. «Сокурсницы» по заданию их режиссера (не Муратовой) в каждой пробе возятся с веревкой: разматывают ее, запутывают, «закрючковывают». На реплике диктора из телевизора возникает «привидение» — Олег или Юра — и объявляет: «Это не я». Обхохочешься. Кто же этот призрак прошлого? Проекция воображения Муратовой, которую не спутаешь ни с кем. Эта она (и ее «оно») оживляет на экране естество, существо смелых, во плоти, актеров. Возбуждает их ужимки и остужает. Актеры, тоже люди, валяют дурака, тешат почтенную и всякую публику тем налетом безумия или склочности или трепетности, которые никакая банальность — из анекдота, глупой комедии или жизненной ситуации — не удержит в себе.