В середине октября издательство Corpus выпускает новый роман Владимира Сорокина под названием «Теллурия». В произведении одного из самых ярких представителей концептуализма в русской литературе рассказывается о мифической республике Теллурия, где хранятся залежи волшебного металла, приносящего счастье. Действие разворачивается в «новом средневековье», а населяют его крестоносцы, кентавры, псоглавцы, великаны и православные коммунисты, ищущие это счастье. «Лента.ру» представляет двадцатую главу из «Теллурии» Сорокина.
— Роботы!!! — завопил Керя-машинист так, что услыхали в третьем вагоне.
Екнули-торкнули сердца: психическая!
Хоть и дожидались атаки давно, а крик по всей братве мешочной против шерсти пошел.
Ощетинились враз:
— Роботы-ы-ы!
— Рабата-а-а-а!!
— Анасферы!!!
Бздык-паздык. Бац-перебац.
Повскакал второй вагон тамбовский, зарычали в первом, орловском. А третий, воронежский, самый стремный, и пугать не надо — белогорцы и так ко всему готовы.
Кинулись каждый к своему железу.
Мартин к пулемету прикипел, Макар засадил обойму в винтарь:
— Атанда-а-а-а!!
Разнеслось-загремело по вагонам. А вагоны уж — враскачку, баркасом.
Топот-гопот.
— Аити-и-и-и-иль!
Заклацали.
Задергали.
Поприлипали к окнам — кто с чем.
А за окнами — степь. Марево. И просверк по горизонту, будто забор стальной кто поднял: цепь.
Роботы.
Широко идут. Охватно. Неводом. Потому как — много их, экономии нету.
Выдохнула братия мешочная, стекла потея:
— Анасферы!
— Шестая модель, рвать ее кровью...
— Те-ле-колу-мы-ы-ы-ы!!!
— Вешенки пустил, задрот керченский!
— Психической дождалися!
И голос Богдана, зычный, властный, покрывающий:
— Пад-нять стекла!
Защелкали защелки. Дула — в окна. Атанда!
— Машина, вперед помалу!
А паровоз и так помалу идет — на большой ход угля с самого Нальчика нету. Гружен состав под завязку: масло топленое, масло подсолнечное, сало, пшеница, соль, сельдь керченская, семечки, вобла. Товару-то! А паровозик — с конька-горбунка. Тут и малым-то как-нибудь допыхтеть... На мощную машину пожадилось сообщество мешочное — вчетверо цену задрали бандиты симферопольские, видать — с расчетом.
На ход тихий и расчет атаки психической. Да и роботы все безоружные — зачем товар дырявить, если цельным забрать нужно?
Богдан:
— Без команды не стрелять!
Но сдают нервы у мешочников:
— Ба-да! Ба-да! Ба-да!
Это в третьем вагоне воронежцы не выдержали.
Дюжину серебристых роботов сшибли. А толку? Сомкнулась цепь. Много звеньев-роботов в цепочке.
И не выдерживают тамбовские масловозы:
— Братва, пропали!
— Полундра!
— Амбец!
Но Богдан гасит паникеров как фитили. Кому — кулак в харю, кому — маузер в рот:
— Ступай на место, могатырь, а то из-за тебя все пропадут!
Других — под зады коленом:
— К бойницам, шмакадавы!
Подавлена паника на борту.
А роботы совсем уж близко. Сверкают на солнцепеке нестерпимо.
Богдан — маузер на приклад:
— Товсь!
Роботы на мушках. Обступают поезд, неводом обхватывая, как кита жирного.
— Пли!!
Ба-да! Ба-да! Ба-да!
Так-так-так-так!
Джиб-джиб-джиб!
Выкосило добрую треть психической. А две трети — на поезд. Абордаж!
Робот «телеколум 2049» или «анасфер 6000+» на одно запрограммирован: влезть в поезд и выкинуть товар в окно. Других целей у него нет. Против живой силы роботы эти не работают. Этим они и страшны — мешочников в упор не видят, а к мешкам — тянутся жадно.
И снова:
Ба-да-ба-да!
Так-так-так!
Но уже в упор.
Лезут в окна роботы серебристые, безликие, крюкорукие. Рукопашная с ними бесполезна. Стрелять в упор в вагонах опасно — друг друга перебить недолго. Только кувалдой по кумполу можно робота сокрушить.
— Кувалды!! — гремит Богдан.
Похватали припасенные. И — по кумполам сияющим.
А роботы знают свое железное дело: грабят поезд, на мешочников — ноль внимания. Будто и нет их вовсе. Летят мешки с харчами из окон. А там внизу другие роботы — хвать, и поволокли в степь. Некоторые с мешком в обнимку в окна сигают.
Утаскивают муравьи блестящие масло, сало, мешки с семечкой духмяной...
Матерится Керя-машинист, пыхтит паровозик, из сил последних надрываясь.
Шуруют роботы, шерстят бессовестно и бессловесно.
Кому череп блестящий не раскроили — попрыгали в окна с добычей.
Матом и слезами провожают их мешочники.
Лишь один Богдан невозмутимо похаживает, лысой головой покручивает, шляпкой гвоздя теллурового посверкивает:
— Пад-считать убыток, братва!
Подсчитать-то подсчитают, а кто восполнит?
Только и остается, что проводить взглядом бессильным родной мешок с воблой одесской.
Вот она, суровая доля мешочника.