В России готовят «единый учебник по истории», который должен установить общий канон преподавания дисциплины в средней школе. Весной 2013 года эксперты, занимающиеся созданием учебника, опубликовали «31 сложный вопрос» по отечественной истории; даже судя по их формулировкам, канон будет носить «патриотический» характер. Третий вопрос из списка посвящен князю Александру Невскому и его «историческому выбору в пользу подчинения русских земель Золотой Орде». Этот «выбор» был многократно объяснен и оправдан исследователями — и нисколько не мешал Александру Невскому оставаться главным положительным героем российской истории. «Лента.ру» попыталась понять, в чем причина экстраординарной популярности князя.
В 2008 году состоялся конкурс «Имя России», организованный государственным телеканалом «Россия» совместно с институтом российской истории РАН и фондом «Общественное мнение». Интернет-пользователи выбирали «Имя России» из готового списка «пятисот великих деятелей страны». Конкурс чуть было не завершился скандалом: в лидеры вышел Иосиф Сталин, голосование спешно остановили; организаторы заявили, что за Сталина голосовали «многочисленные спамеры». Официальным победителем в итоге назвали Александра Невского — русского князя, который в XIII веке победил шведов в Невской битве и немцев в «Ледовом побоище». Эта фигура должна была устроить всех, кому в принципе интересны конкурсы типа «Имени России» — и православную общественность, и патриотов-славянофилов, и просто любителей русской истории, воспринимающих ее как фэнтезийную сагу в духе «Властелина колец».
Любопытно, что весной того же 2008 года в России вышел очередной байопик об Александре Ярославиче — «Александр. Невская битва» режиссера Игоря Каленова. Эту ленту можно считать полнометражным, хоть и не слишком удачным рекламным роликом про князя. Не отступая ни на шаг от общепринятого патриотического подхода к деятельности Александра, фильм рассказывает «историю становления юного полководца и государственного деятеля» (формулировка самого Каленова). Картина является как бы приквелом к «Невскому» Сергея Эйзенштейна: события разворачиваются в 1240 году, 20-летний князь Александр Ярославич хотел бы весело бегать по русскому лесу, резвиться с юной женой и браниться с лучшим другом, но расслабиться не получается: на западе рыцари, на востоке монголы, во дворе изменники. Заканчивается кино Невской битвой, до Ледового побоища еще два года.
Как и фильм Эйзенштейна (читатель, видевший обе ленты, должен отнестись к этому сравнению как к техническому, но не художественному; фильм 2008 года — лубок), «Невская битва» играет с актуальным историческим контекстом — и, кажется, ради него одного и существует. «У нас своя вера есть, и другой нам не надобно!» — заявляет мудрый государственный деятель, князь Александр послам из загнивающей Европы. Продажный боярин, «охоту имеющий на западный манер жить» и задумавший вести сепаратные переговоры с немцами, немедленно посажен на нож. Примерно таким же образом, игнорируя необходимость дознания («Без дознания в Новгороде нельзя», — сообщает незадолго до этого Александр, но князь слишком высоко), тамошняя охранка поступает с либерально настроенным певуном, призывающим — очевидно, по заказу Запада — «гнать Александра». «Враги кругом», — размышляет 20-летний, но уже все понимающий Александр Ярославич. «Для тебя, князь, закон что дышло», — ерепенятся бояре; «Коль народ решит — я сам уйду», — отрезает князь. Не уйдет никуда, народ не спросят. По крайней мере, в этом фильме.
И все же «Невская битва» — довольно честное кино, в том смысле, что на его примере проще всего изучать официальную легенду об Александре Невском в ее последнем изводе, со всех сторон избавленном от острых углов. Александр — мудрый защитник Отечества; выдающийся полководец; хитроумный и не знающий ошибок дипломат; между Западом и Востоком не мечущийся, Западу явно не симпатизирующий; вынужденный время от времени мириться с новгородскими «свободными» устоями, но знающий им цену. Физически и духовно — практически супермен. Как писали в одной из поздних версий жития Александра Невского: «Ростом он был выше прочих людей, а голос его раздавался как труба в народе, а лицо его было как лицо Иосифа… Сила его была частью от силы Самсона, а премудрость от Соломона, дал Бог ему храбрость царя римского Веспасиана… Князь Александр Ярославич, побеждая, был непобедим».
Специалист по истории Древней Руси, доктор исторических наук Игорь Данилевский признавался, что Александр Невский был одним из самых любимых героев его детства. Несмотря на это, Данилевский отмечает, что обращение к реальным историческим источникам, повествующим о жизни и делах князя, попытка разобраться в реальной роли Александра в истории Руси вызывают «довольно жесткое неприятие у наших современников».
Ссылаясь на ранние источники, авторы которых «едва ли не знали лично князя», Данилевский приходит к выводу, что описания и характеристики даже самых ярких событий из жизни Александра Ярославича выглядят довольно заурядно. «Апологетически настроенным историкам то и дело приходится прибегать к методе, предложенной в свое время М. Хитровым, сетовавшим, что "к великому сожалению, в рассказе о св. Александре Невском нам приходится довольствоваться скудными историческими известиями", поскольку "летописные известия о лицах и событиях XIII и XIV веков кратки, отрывочны и сухи". В этих условиях, считает он, "единственное средство сколько-нибудь помочь горю — это самому автору проникнуться глубоким благоговением и любовью к предмету изображения и чутьем сердца угадать то, на что не дают ответа соображения рассудка". Из этого-то источника обычно и черпают недостающие сведения», — иронизирует Данилевский.
Историк полагает, что Невскую битву (1240), в ходе которой новогородцы и ладожане под руководством Александра Ярославича разбили шведов, желавших расширить свое влияние в новгородских землях, «наивно» считать «важным этапом» в борьбе за выход Руси к Балтике. А тем более полагать, что битва эта «уже в XIII веке предотвратила потерю Русью берегов Финского залива и полную экономическую блокаду Руси» (цитата из очерка по истории Древней Руси 1950-х годов). Победа на Неве, указывает Данилевский, стоила жизни всего 20 новгородцам и ладожанам, хотя и перебито было врагов «много множество». При этом выход к Балтике Россия имела вплоть до начала XVII века, а шведы и до, и после Невской битвы неоднократно высаживались на побережье юго-восточной Прибалтики, даже строили здесь крепости.
Между тем новгородцы совместно с карелами и сами совершали опустошительные набеги на шведские земли. Правда, агрессивное поведение новгородцев по отношению к западным соседям отечественными историками описано не слишком подробно. А масштабы этих походов были довольно внушительными. Маленькая иллюстрация: еще в конце XII века новгородцы фактически уничтожили крупнейший шведский город Сигтуна. В качестве трофея они забрали городские ворота, теперь они находятся в Новгороде и известны как Корсунские врата.
Анализируя русские и западные источники о воспетом Эйзенштейном «Ледовом побоище» 1242 года (визитке Александра Невского в любом современном учебнике истории), Данилевский приходит к выводу, что «побоищем» оно фактически не являлось — на фоне тех сражений, в которых довелось участвовать жителям новгородских и псковских земель в течение XIII века. «Именно поэтому в историографии последних десятилетий прилагаются такие усилия, чтобы повысить статус сражения на льду Чудского озера — несомненно, самой крупной победы, одержанной князем над врагами русской земли, но далеко не самой крупной и важной даже для новгородской и псковской истории XIII века. Что же до общерусского значения этих событий, то о нем можно говорить, лишь забыв о чудовищной катастрофе, которая обрушилась на Русь в 1236-1240 годах [во время широкомасштабного монгольского нашествия]», — заключает Данилевский.
Почему же «Ледовое побоище» и особенно Невская битва оказались ключевыми событиями для создателя жития святого благоверного князя Александра Ярославича (фактически главного источника о биографии князя)? «Суть в том, что эти сражения стали своеобразными поворотными точками в сохранении в неприкосновенности идеалов православия. [Этим идеалам] угрожали и шведы, которые не просто так привезли с собой епископа… И Ливонский орден, одной из основных целей которого был не столько захват новых земель, сколько прозелитизм на покоренных и прилегающих к ним территориях», — объясняет Данилевский.
«Зная, с каким намерением приходили шведы, мы поймем то религиозное значение, которое имела Невская победа для Новгорода и остальной Руси; это значение ясно видно в особенном сказании о подвигах Александра: здесь шведы называются не иначе как римлянами — прямое указание на религиозное различие, во имя которого предпринята была война», — писал классик отечественной истории Сергей Соловьев.
Эта духовная решительность Александра Невского была особенно оценена православной церковью, поскольку другие русские князья, попавшие в монгольскую мясорубку, пытались заключать альянсы с западными соседями. Данилевский считает, что «Александр — едва ли не единственный из светских правителей — не усомнился в своей духовной правоте, не поколебался в своей вере, не отступился от своего Бога»: «Народ понял и принял это, простив реальному Александру Ярославичу все жестокости и несправедливости, о которых сохранили множество свидетельств древнерусские летописцы. Защита идеалов православия искупила (но не оправдала, как это делают многие современные историки) его политические прегрешения. Могла ли такого правителя православная церковь не признать святым? Видимо, поэтому он канонизирован не как праведник, но как благоверный князь».
Как бы то ни было, деятельность молодого Александра — новгородского князя носила почти исключительно героический характер, не считая его пренебрежительного отношения к местным боярам, что приводило к регулярным конфликтам. Гораздо более неоднозначны события, произошедшие после того, как Александр получил ханский ярлык на великое княжение Владимирское (1252). Монгольское нашествие завершилось всего десять лет назад, и с Золотой Ордой Александр пытался выстроить максимально дружеские, «замирительные» отношения. Так, Александр подавлял мятежи против «численников» (ведущих ордынскую перепись) и сборщиков дани. Это, по всей видимости, позволило избежать карательных походов на Русь. Князь также выторговывал политические льготы — например, избавил русские земли от повинности выставлять военные отряды для татар.
«Александр Невский с храбростью древних южных князей соединял холодную рассудительность князей северных; он бился храбро со шведами, немцами и Литвою, потому что видел возможность одолеть их; сопротивляться татарам он не видел никакой возможности и потому употреблял все средства, чтоб не раздражить ханов против России, — писал историк Сергей Соловьев. — Ставши великим князем, Александр Ярославич больше всего хлопотал о том, чтоб сдерживать своих подданных от восстаний против татар, с которыми они не были в силах бороться. Еще при [отце Александра] Ярославе татары сделали первую перепись народа в России для сбора дани. По смерти Батыя при брате его Берке была вторая перепись: приехали татарские посланники, сочли всю землю, поставили десятников, сотников, тысячников, темников (начальников над 10 000), не считали только духовенства. В это время в Новгороде уже образовались две стороны: сторона лучших и сторона меньших людей (аристократическая и демократическая)… Лучшие соглашались на перепись, но меньшие не хотели; насилу Александр мог уговорить их. Но когда успокоились новгородцы, поднялись волнения на востоке: здесь народ был выведен из терпения насилиями татарских откупщиков дани, которые и были выгнаны из Ростова, Владимира, Суздаля, Переяславля и Ярославля».
Один из основоположников «критического подхода» к деятельности Александра Невского, британский историк-славист Джон Феннел (он, например, называл Невскую битву и «Ледовое побоище» «обычными пограничными боями между Новгородом и его соседями») приходил вообще к крамольному, по современным меркам, выводу: «Князь Александр не сделал ничего, чтобы поддержать [сопротивление ордынцам на Руси], а его политика не принесла ощутимой пользы, но, напротив, явилась реальным началом ига».
В отличие от Феннела, отечественные исследователи, придерживающиеся официальной линии, «исторический выбор Александра в пользу Орды» считают чрезвычайной прозорливостью, взглядом, устремленным в будущее русского государства. Князь Александр боролся со шведами, немцами и литовцами, поскольку их можно было победить, тогда как Золотая Орда виделась врагом непобедимым — и требовалось последовательное сосредоточение сил, чтобы когда-нибудь избавиться от Ига. Кроме того, оказавшись между Востоком и Западом, Александр якобы счел, что «физическая зависимость» от Востока лучше «духовной зависимости» от Запада — и, таким образом, не позволил Руси стать окраиной Европы. «Авторы подобных высказываний даже не замечают, что приписывают Александру свои собственные знания и взгляды (а возможно, и заблуждения), — пишет Данилевский. — Говоря о безнадежности сопротивления Орде, они забывают, что Александру противостояла не вся мощь Великой Монгольской империи, как это было во время нашествия, а лишь западный ее улус, отношения которого с Каракорумом были непростыми».
Данилевский, однако, и сам соглашается с тем, что западный улус империи был «достаточно грозным и опасным противником» (но не оправдывает необходимость подавления восстаний на Руси в интересах татар); то есть спор на эту тему вполне легален. «Более важным представляется другой момент. Размышляя о политической прозорливости Александра, избравшего верный путь дальнейшего развития русских земель, нынешние историки, приписывающие князю заботу о грядущих столетиях, когда станет возможным освобождение от власти Орды (о котором знают они, историки, но даже не подозревают современники Александра), забывают, что время княжения Александра воспринималось современниками (и, скорее всего, им самим) как последнее», — заключает историк.
Во время погребения князя митрополит Кирилл якобы сказал: «Чада моя, разумейте, яко уже заиде солнце земли Суздальской!» «Уде погыбаемь!» — отвечали «иереи и диакони, черноризци, нищий и богатии и вси людие». То есть «последние времена» уже наступили — где уж было Александру думать об избавлении от Ига.
Впрочем, споры об «историческом выборе» случились позднее, в XIX и ХХ веках. До начала XVIII века Александр Невский продержался в образе православного защитника. Петр Великий, решивший перенести мощи святого князя из теперь уже провинциального Владимира-на-Клязьме в новую российскую столицу и сделать Александра Ярославича небесным покровителем Санкт-Петербурга, дополнительно укрепил его религиозную влиятельность. Однако к этой стезе добавилась еще одна, игнорирующая отношения князя с Ордой: Александр Невский, как отмечает Данилевский, превратился в «бескомпромиссного борца за независимость Руси-России». Чему, конечно, немало способствовал тот факт, что Невская битва состоялась практически там же, где Петр I решил построить новую российскую столицу; другие мистические совпадения пришлось слегка подтасовать. И все же перенесение мощей Александра на берега Невы наполнило легенду о древнерусском князе новым символизмом, а его биографию окончательно превратило в откровение о будущем.
Таллинский исследователь Мария Сморжевских-Смирнова подробно разобрала (.pdf) сам церемониал перемещения останков, который стал «одним из важных этапов идеологического строительства начала 1720-х». «Церемония перенесения была тщательно продумана, предусматривала личное участие монарха и отличалась особой торжественностью», — пишет Сморжевских-Смирнова.
Скажем, Петр I и Синод добивались того, чтобы мощи доставили в Петербург именно 30 августа, в день заключения Ништадтского мира (подписанного со Швецией по итогам изматывающей Северной войны) и торжества всей империи. В итоге мощи с сентября 1723-го до августа 1724-го оставались в Шлиссельбурге, чтобы их удалось установить в Александро-Невской церкви Александро-Невского Свято-Троицкого монастыря (ныне Александро-Невская лавра) точно в срок — настолько важным для императора было «сближение этих событий в одной дате». Кроме того, специальный указ Синода предписал отныне отмечать день Святого Александра именно 30 августа. Так стародавнюю победу Александра над шведами в Невской битве срифмовали с победой Петра над шведами в Северной войне; словно это с Александра русские начали бороться за выход к Балтике.
На протяжении всего XVIII века культ Александра Невского как официального государственного и православного героя продолжал укрепляться. В 1725-м Екатерина I учредила высшую военную награду — Орден св. Александра Невского. В 1753-м императрица Елизавета поместила мощи князя в серебряную раку. Чуть позже возникла традиция ежегодных крестных ходов из Казанского собора в Александро-Невскую лавру.
Легенда об Александре Невском, к началу ХХ века ставшая важной частью идеологии имперской России, оказалась востребованной и в Советском Союзе. Биография русского князя, много веков назад героически противостоявшего «угрозе с Запада», была наполнена фактами, которые государственная пропаганда могла с легкостью прочесть по-новому, интерпретировать в собственных интересах.
Перерождение мифа о князе связано с выходом на экраны фильма Сергея Эйзенштейна «Александр Невский», снятого по прямому заказу Иосифа Сталина. Картина сделала «Ледовое побоище», в котором князь победил немцев, едва ли не важнейшим эпизодом в биографии Александра Невского.
Сценарий «Русь», написанный Эйзенштейном совместно с Петром Павленко и легший в основу картины, стал причиной публичной дискуссии. Текст был опубликован в 1937 году в журнале «Знамя». Следом вышла разгромная рецензия историка Михаила Тихомирова, которая называлась «Издевка над историей». «По мнению авторов сценария, "Дмитрий Донской завершил на Куликовом поле дело, начатое Невским… Но, во-первых, Куликовская битва еще ничего не завершила, хотя имела громадное значение для истории Руси, во-вторых, борьба с немцами не прекратилась и после Ледового побоища. Совсем уже странно звучит заявление авторов сценария: "Русь, вырастающая в боях против Азии и Запада — вот тема картины"… Кого надо понимать под Азией и Западом, авторы не говорят. Но обобщать Запад с немцами, а Азию с татарами, идейно противополагать Русь Западу и Азии совершенно неуместно», — писал Тихомиров.
Эйзенштейн и Павленко критику учли и дважды перерабатывали сценарий. Фильм вышел в прокат в 1938-м, однако в 1939-м был подписан секретный пакт Молотова-Риббентропа, урегулировавший претензии двух агрессоров в Европе — в общем, «Невского» пришлось положить под сукно. В 1941 году, после начала Великой Отечественной, картина вернулась на экраны, а ее создатели получили Сталинскую премию. В 1942-м, в год семисотлетия «Ледового побоища», был выпущен плакат фильма со словами Сталина: «Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков». Реплика князя Александра из фильма «Если кто с мечом к нам войдет, от меча и погибнет! На том стоит и стоять будет русская земля!» (перефразированная цитата из Евангелия от Матфея) стали фактически девизом советских солдат.
Следует признать, что образ Александра Невского, предложенный Эйзенштейном, сформировал новейший и самый прочный «канон Невского», которым пользовались и идеологи, и официальные историки — и который воспринимался как истина в последней инстанции жителями Союза. Прежде всего, это связано с невероятной эстетической силой картины. «Я пересматривал фильм десятки раз, и его воздействие на меня не ослабевало. Каждый раз я обнаруживал нечто новое, удивлялся богатству содержания картины, глубина и сила экспрессии поражали меня. Ни один фильм не оказывал на меня столь сильного впечатления. "Александр Невский" для звукового кино — то же самое, что "Броненосец Потемкин" — для немого. Это шедевр, обладающий абсолютной полнотой содержания и формы. Настоящий монумент, который нужно анализировать», — писал французский кинокритик, коммунист Леон Муссинак. Его оппонент, французский фашист Робер Бразийяк признавал: «"Александр Невский" в реальности — прекраснее, чем "фашистские" фильмы. Ничто не напоминает о марксизме в этой военной песне славянского народа, и белокурый герой фильма займет место в нашей памяти не рядом с Лениным, и не с Петром Великим, но рядом с Роландом, Зигфридом, Парсифалем. Этот фильм следовало бы создать в нацистской Германии, если бы у нее был гений кино».
Бразийяк был по-своему прав: создавая шедевр о Невском, Эйзенштейн вдохновлялся знаменитыми «Нибелунгами» Фрица Ланга. Однако еще важнее эстетического совершенства оказался целый ворох почти не срежиссированных исторических совпадений: 1242 год и 1942 год, немцы на Неве и блокада Ленинграда, инфернальная мощь рыцарей и технически совершенная армия Гитлера. Все это делало фильм «Александр Невский» молитвой для воинов Великой Отечественной…
В 1942 году история еще раз подмигнула князю — был учрежден советский орден Александра Невского (екатерининский орден большевики упразднили в 1917-м), причем на нем изобразили Николая Черкасова, исполнившего роль князя. К прославлению героя вернулась и РПЦ. «В годы войны ею, в частности, были собраны пожертвования на строительство авиационной эскадрильи имени Александра Невского», — пишет историк Данилевский.
После войны в некоторых советских городах появились памятники Александру Невскому. «Естественно, в литературе 1940-50-х годов военные заслуги Александра стали всемерно преувеличиваться, а его тесное сотрудничество с монголами — замалчиваться. Мало того, авторы большинства работ искали все новые аргументы для оправдания такого сотрудничества. Как несомненно позитивный момент стали рассматривать даже случаи использования Александром ордынских сил для укрепления личной власти, в борьбе против своих же братьев и покорения Новгорода и Пскова. При этом подчеркивалось, что сопротивление власти Орды пока было безнадежным, а потому содействие Орде в покорении русских земель характеризовалось как политическая прозорливость и мудрость», — отмечает историк Данилевский.
Мифический Александр Невский вряд ли имеет много общего с реальным русским князем, вассалом Золотой Орды, всеми силами пытавшимся сохранить православную веру и власть русских в Новгороде и Владимире. Но для отечественной истории легендарный, вымышленный Александр Ярославич не менее важен, чем его реальный прототип. Русские правители наполняли жизнь князя новыми смыслами — и его легендарное имя помогало им строить города, выигрывать сражения и войны; будучи чудом названным, это имя оказывалось совершенно реальным чудом.
К Александру Невскому исследователи-государственники и деятели искусства обращались в самые сложные периоды русской истории. Однако вырванная из героического контекста, механически усвоенная пропагандой, легенда о нем оказывается плохой сказкой, вроде той, которую разыграли авторы фильма «Невская битва». Игрушечный герой, игрушечная вера, игрушечные враги — все это в конечном итоге сообщает правду не о князе Александре, а о тех, кто дергает его куклу за ниточки. В сказке нет чуда, потому что сказочники на него не способны. Наверное, просто время для возрождения мифа еще не пришло.