В Мещанском суде Москвы во вторник, 12 ноября, продолжился допрос свидетелей по делу о нападении на художественного руководителя балета Большого театра Сергея Филина. 17 января 2013 года Филину плеснули в лицо кислотой. В преступлении обвиняются ведущий солист Большого Павел Дмитриченко (по версии следствия, он был заказчиком нападения), Юрий Заруцкий и Сергей Липатов (предполагаемые исполнители). Свидетелей, непосредственно видевших, как Филину плеснули кислотой в лицо, не существует. Поэтому в суд в основном ходят бывшие и действующие сотрудники Большого, рассказывающие о тяжелом опыте общения с правоохранительными органами и с коллегами внутри собственного коллектива. За процессом наблюдает корреспондент «Ленты.ру».
Первыми, еще 7 ноября, были допрошены Мария и Александр Прорвич, жена и тесть Сергея Филина. Они были значительно спокойнее и в чем-то благоразумнее самого Филина, чье экспрессивное выступление состоялось за день до этого. Об отношениях худрука с труппой Мария и Александр, по их же словам, знали только со слов Филина и зла никому не желали. Мария Прорвич, артистка балета Большого, рассказала, что 17 января в 23:15 ей позвонил охранник с автостоянки у дома и попросил немедленно спуститься, потому что с ее мужем случилось несчастье. Она бросилась вниз, на ходу позвонила живущим в том же подъезде родителям, чтобы те зашли в ее квартиру ― присмотрели за детьми. Прорвич с помощью охранника отвела Филина домой, позвонила в «скорую», выслушала инструкции от врачей — они велели непрерывно лить на обожженное кислотой лицо воду ― и стала дожидаться их приезда. Филина отвезли в 36-ю городскую больницу.
В остальном же Прорвич была дипломатична, насколько это вообще возможно в ее положении. Она показала, что «муж в рабочие отношения с кем-либо ее не посвящал». А про Павла Дмитриченко, предполагаемого заказчика нападения, сказала лишь, что Филин «максимально старался направить его в творческий процесс». Прямых угроз от кого бы то ни было в адрес ее мужа не поступало.
Немногим больше сказал и Александр Прорвич. Он сейчас пенсионер, в прошлом прямого отношения к балету не имел. Тесть Филина говорил, что зять иной раз рассказывал про театральные дела. Мол, некоторые люди восприняли его назначение в штыки, и Дмитриченко ― один из них. После того как Филин оказался в центре разных тревожных событий (взломанную электронную почту худрука выложили на созданной от его имени странице в фейсбуке; кто-то проколол колеса его автомобиля; на Новый год ему вывели из строя оба телефона), Прорвич рекомендовал ему нанять охрану. Филин в ответ говорил, что «артисты ― люди особые».
У Дмитриченко и его подельников вопросов к свидетелям не было.
Во вторник, 12 ноября, суд выслушал новых свидетелей. Первой в зал заседаний зашла помощница Сергея Филина Диляра Тимергазина. «Филин высокопрофессиональный, бесконечно преданный работе человек, ― говорила она хорошо поставленным голосом. ― Все свое время он отдавал театру. Хороший семьянин, все свое свободное время он проводил с детьми».
Тимергазину спросили, известно ли ей, что ее начальник был неверен жене (ходящие по театру слухи об этом опровергал в суде сам Филин, хотя его никто об этом и не просил). К ответу на этот вопрос Тимергазина, видимо, готовилась заранее. «Я хотела бы процитировать нашего президента Владимира Владимировича Путина, ― еще более веско произнесла она. ― Он говорил: я всегда плохо относился к людям, которые со своим гриппозным носом и со своими эротическими фантазиями лезут в чужую жизнь».
Тимергазина сказала, что Ольга Смирнова, «особые отношения» с которой приписывают Филину, является ее дочерью. После чего обрушилась уже на Дмитриченко. «Он, может быть, сам за какие-то особые отношения был повышен? Или его подруга Анжелина Воронцова?» ― вопрошала она. Тимергазина заявила: ей известно, что незадолго до Нового года Дмитриченко у Филина просил себе партию Солора в балете «Баядерка», а за Воронцову хлопотал, чтоб ее взяли танцевать Одетту в «Лебедином озере». Получив отказ, Дмитриченко якобы заявил Филину: «Я тебе устрою Новый год». Впрочем, обо всем этом она знала только со слов своего начальника. Филин, по ее словам, рассказывал о конфликтах генеральному директору Большого Анатолию Иксанову, на что тот лишь вздыхал: «Я тут двенадцать лет каждый день как на фронте».
«Филин говорил о своих нехороших предчувствиях, но он думал, что кульминация конфликта ― это публикация его почты на фейсбуке», ― сетовала она.
С самим же Дмитриченко Тимергазина разговаривала лишь два раза в жизни. Первый раз она передала ему комплимент от своей 10-летней внучатой племянницы, восхищенной работой артиста в «Лебедином озере». Второй раз общение состоялось уже по инициативе ведущего солиста. Тот был очень возмущен, что Тимергазина опубликовала в собственном фейсбуке хвалебный текст о бывшем уже премьере Большого театра Николае Цискаридзе за авторством телеведущей Тины Канделаки. Дмитриченко, по ее словам, угрожал ей чуть ли не судом за публикацию ссылки, но она его слова проигнорировала.
Затем Мещанский суд допросил охранника ЖСК «Аллегро» Владимира Агеева и консьержку Антонину Крошкину. Они были вызваны в суд скорее для порядка. Агееву сдержанно попеняли, что он находился в полсотне метров от места преступления, но так ничего не увидел и не услышал. Дежурная по подъезду Крошкина и вовсе могла сказать только то, что после нападения на Филина в подъезд, где он живет, забегали и выбегали самые разные люди, включая родственников, врачей и полицейских.
А потом настал черед артиста Большого Батыра Аннадурдыева.
― Пашка! ― тихо вскричал он в адрес Дмитриченко, едва зайдя в зал.
― Мы все-таки в суде. Давайте как-то официальнее, ― поморщилась судья.
― Павел Витальевич! ― снова воскликнул Аннадурдыев, опасливо поглядывая на судью. ― Мы с ним друзья же!
Артист изначально оказался в неудобной ситуации. В суд его вызвали как свидетеля обвинения, но давать показания против друга Аннадурдыев хотел меньше всего. И чем дальше, тем более неловким становилось его положение. Аннадурдыев рассказал, что вечером 17 января они вместе с Дмитриченко и еще одним солистом оперы (который опоздал и в дальнейшем выбыл из свидетельских показаний) собирались поехать на дачу в Ступино. «Нужно было привезти корм собакам, заплатить охранникам и отдать бумаги женщине, которая занималась оформлением дачных участков в собственность», ― объяснил он.
Они с Дмитриченко выехали около 22:00, безуспешно прождав опоздавшего товарища полчаса на стоянке, через Олимпийский проспект и Третье транспортное кольцо добрались до Варшавского шоссе. По дороге выяснилось, что сумку с деньгами для охранников и документами Дмитриченко забыл в театре. А километров за пять до МКАДа артисты встали в мертвую пробку ― тем вечером был сильный снегопад; смысла в продолжении поездки на дачу больше не было никакого. Сидевший за рулем Дмитриченко сказал, что доберется домой самостоятельно, а на дачу съездит потом. После чего вышел и поехал домой городским транспортом. При этом по пути он никому не звонил, и ему тоже никто не звонил.
Представителям Филина (сам он после своего допроса попросил освободить его от участия в процессе) этот рассказ не понравился. Они довольно резко спрашивали, не останавливался ли их автомобиль по пути и не подсаживался ли Дмитриченко в незнакомый автомобиль, перед этим попросив у Аннадурдыева денег в долг. Аннадурдыев в ответ выдавил из себя, что да, деньги Дмитриченко занимал ― три тысячи рублей, да и то после того, как выяснил, что забыл свои. В какой-то автомобиль на Олимпийском проспекте ведущий солист Большого театра подсаживался, но всего на три-четыре минуты. Что это был за автомобиль — Аннадурдыев не знает и не помнит. Да и вообще, многое из того вечера он тоже не помнит.
«Ну конечно, полстраны тот вечер помнит, а вы не помните», ― не поверили представители Филина и временно переключились на театральные дела.
― Можно ли сказать, что Филин был в плохих отношениях с Дмитриченко? ― наседали они.
― Нет, ― с трудом отвечал Аннадурдыев.
― Можно ли сказать, что Дмитриченко плохо относился к Филину? ― продолжали адвокаты потерпевшего.
― У него были вопросы по рабочим моментам, ― артист выдал самую расплывчатую формулировку из возможных.
Представители Филина потребовали зачитать показания, данные Аннадурдыевым в ходе предварительного следствия. Всего в материалах дела содержатся три его допроса: от 31 января, 5 и 6 марта 2013 года. Показания от 31 января мало чем отличались от произнесенного в суде. Разве что выяснилось, что в ожидании солиста оперы артисты балета, сидя в автомобиле на стоянке, смотрели шедший по телевизору сериал «Ангел сердца» с «айфона» Аннадурдыева, пока аппарат не сел. Еще выяснилось, что про остановку на Олимпийском проспекте и посещение подсудимым чужого автомобиля его друг следствию не рассказал.
А вот допрос от 6 марта отличался от рассказанного в суде кардинально. Там Аннадурдыев рассказывал, что Дмитриченко в ходе поездки несколько раз пользовался телефоном Nokia, которого у него раньше не было. Остановок в пути было несколько, и что делал якобы выходивший за сосисками Дмитриченко, Аннадурдыев не знает. Еще в протоколе допроса было сказано, что Аннадурдыев не стал говорить правду сразу по просьбе Дмитриченко. Тот якобы сказал: «Тебе о моих делах знать незачем».
Аннадурдыева принялись со всех сторон расспрашивать, каким же показаниям верить. Тот уходил от ответов как мог. Брал двухминутные паузы перед тем, как сказать несколько общих слов. Но потом все же сорвался. И поведал суду, как перед каждым допросом на него по шесть-восемь часов давили неизвестные ему сотрудники московского ГУВД, забиравшие его на Петровку, 38 прямо с репетиций. В ходе первого же общения перед ним положили лист бумаги, разделенный карандашной линией пополам. В первой графе значилось: «Тюрьма. До 12 лет». Во второй графе было написано: «Родные и близкие».
«Меня унижали, на меня давили, обещали сделать соучастником, ― рассказывал Аннадурдыев. ― Говорили: мол, нам известно, какие у вас с Дмитриченко отношения. Все вы, балетные люди, такие. И таких, как вы, на зоне ждут и любят». Артист балета рассказал, что он отказался проходить проверку на детекторе лжи, чтобы «не доверять свою и чужую жизнь машине». В ответ ему сказали: «По пропуску ты из здания уже официально вышел, никто тебя здесь искать не будет. Мы тебе сейчас укол один сделаем, и ты нам расскажешь больше, чем хочешь».
По словам артиста, у него появились седые волосы и началась самая сильная в жизни паранойя. Дмитриченко попросил зачитать и показания Аннадурдыева от 5 марта. Они мало что добавили к делу — артист в них тоже упускал какие-то детали. «Я и забыл об этом, и просто боялся. Подписывал, что дают, не глядя, ― с тоской вспоминал Аннадурдыев. ― У меня с одной стороны беда с Сергеем Юрьевичем [Филиным], с другой ― беда с Павлом Витальевичем [Дмитриченко]. Я просто хотел, чтоб все это кончилось». От части показаний, данных на следствии, Аннадурдыев отказался. Просил верить только тому, что сказал в суде. И с огромным облегчением ушел, когда его отпустили после двухчасового допроса.