«Лента.ру» продолжает изучать «31 спорный вопрос» российской истории, ответы на которые должны быть включены в единый школьный учебник. Девятый вопрос в этом списке звучит так: причины, особенности, последствия и цена петровских преобразований. В качестве «ответа» читателю предлагается взглянуть на петровскую эпоху критически, в отрыве от личности самого Петра.
Петр I — из немногих персонажей русской истории, которого даже по портрету безошибочно узнает любой образованный человек из другой части света. Эталонный государь-реформатор, прорубивший «окно в Европу» и поотрезавший русским бороды. Сто-двести лет назад Петра было принято считать попросту основателем России. Виссарион Белинский, например, сетовал, что отечественные историки слишком много внимания уделяют «Рюрикам, Олегам, Игорям и им подобным», тогда как этот «баснословный период» заслуживает лишь «коротенького рассказа на нескольких страничках», а собственно история России начинается лишь с Петра.
Даже те мыслители, которые Петра не любили, признавали в нем титана, сдвинувшего «тектонические плиты» русской истории. Скажем, основоположник славянофильства Алексей Хомяков был, в общем, согласен, что именно Петр основал современную ему Россию — страну, все бытие которой определялось «разрывом между властью и землей». Другой славянофил, Иван Аксаков, писал, что Петр основал страну «подобий», где просвещение, убеждения, самая идентичность («народность») — не более чем жалкие подражания чужеродным образцам.
Но был ли Петр фигурой такого мифологического масштаба? Так ли были фундаментальны и радикальны совершенные им преобразования?
Во второй половине XVII века, накануне воцарения в России Петра, Европа вступила в новый блестящий период. Это была эпоха бурного освоения новых континентов, эпоха абсолютизма и меркантилизма, эпоха великих империй и глобальной торговли. Это эпоха Ньютона и Лейбница, Баха и Генделя, Мольера и Расина, эпоха науки и разума. На горизонте уже маячило Просвещение.
Русское государство, соседствуя с этой цивилизацией, жило в другой исторической эпохе. В 1687 году, когда Исаак Ньютон опубликовал «Математические начала натуральной философии» —труд, в котором сформулированы три закона механики и закон всемирного тяготения, — в России едва ли нашелся бы хоть один человек, который был бы в состоянии осилить эту книгу. Даже если бы «Начала» добрались тогда до Москвы, их и прочесть-то смогли бы очень немногие: латынью, международным языком науки, владела лишь горстка людей.
Политически Россия давно уже была вовлечена в европейские дела: она принимала деятельное участие в Тридцатилетней войне (1618-1648) и регулярно вступала в различные коалиции. В частности, с 1686 года она, вместе с Австрией, Польшей и Венецией, состояла в Священной лиге, созданной для борьбы с Турцией. На протяжении всего XVII века Россия регулярно воевала со Швецией за выход к Балтике, с Турцией — за выход к Черному морю, с Польшей — за земли, которые считала исконно русскими (в частности, за Смоленск и Киев).
Экономически Россия в XVII веке, как и в предшествующие века, была надежно привязана к Европе: ключевой статьей доходов была международная торговля пушниной, монополизированная государством. Зависимость России от экспорта сибирских мехов во многом походила на гораздо более позднее «ресурсное проклятье» — зависимость от экспорта нефти и газа. Необходимость постоянно наращивать экспорт пушнины была двигателем освоения Сибири в XVI-XVII веках.
При этом спрос на сибирского соболя неуклонно снижался по мере освоения англичанами и французами Северной Америки, откуда поступала знаменитая черная норка. В 1670 году на территории нынешней Канады возникла Компания Гудзонова залива — огромное и высокоэффективное коммерческое предприятие, вскоре наладившее поставки американского меха в Европу по морю. Русские, которым приходилось возить пушнину сухим путем через пол-Евразии, не могли выдержать конкуренции, и казна теряла, по разным оценкам, от четверти до половины доходов.
В течение XVII века русские правители чем дальше, тем больше убеждались в том, что так больше жить нельзя. Войска делались все менее эффективными, особенно по сравнению с первоклассными европейскими армиями (например, шведской). Необъятную территорию было практически невозможно контролировать, необозримую границу невозможно было охранять. Сухопутная торговля хирела, теснимая морской, в которой Россия, запертая в глубине континента, участвовать не могла. Да и отставание в сфере просвещения было все более очевидно: самые интересные книги, самые примечательные произведения искусства, самые впечатляющие достижения науки и техники, самые интригующие философские идеи — все это приходило с Запада.
Решая эти проблемы, Петр и проводил свои реформы, из которых главными признаны военная, налоговая и административная. Именно при нем Россия утвердилась на море, возникли новые города, новые промышленные предприятия, ему же приписывается «заведение» в России науки и образования.
Реформировать армию по западному образцу начал дед Петра, Михаил Федорович, первый царь из династии Романовых (1613-1645): он начал массово нанимать иностранных специалистов. Уже в Крымских походах Голицына в 1680-е годы «полки нового строя» (то есть созданные из русских солдат европейцами и по европейскому образцу и руководимые опять же европейцами) были главной ударной силой русской армии.
Наемные офицеры составляли большинство населения Немецкой слободы в Москве. С виду это был ни дать ни взять городок где-нибудь в Германии. Традиция «немецких слобод» появилась еще при Иване Грозном, но в XVII веке это была уже фактически не слобода, а полноценное городское предместье с населением в несколько тысяч человек. Среди его обитателей было уже немало «москвичей» во втором-третьем поколении. Подростком Петр жил в Преображенском дворце, отделенном от Немецкой слободы неширокой речкой Яузой, и это соседство, по единодушному мнению современников и потомков, сыграло решающую роль в его судьбе — и, может быть, в судьбе России.
Есть расхожее мнение, что Петр отправился в 1697 году в Великое посольство, чтобы поучиться уму-разуму. На самом деле у него была вполне конкретная цель: найти союзников для войны с Турцией. Но по ходу дела Петр убедился, что западным державам не до Турции: французский король Людовик XIV развязывал одну войну за другой; Австрия, главный стратегический противник Людовика, явно не собиралась воевать на два фронта. Но в то же время царю представилась возможность составить коалицию против другого стратегического противника — Швеции: на нее точили зубы и ближайшая соседка Дания, и новый польский король Август II, одновременно правивший Саксонией.
Вернувшись из Великого посольства, Петр приступил к созданию армии, которая должна была противостоять шведской — лучшей в Европе. Во-первых, он упразднил стрелецкое войско. Популярна «психоаналитическая» версия, будто Петр, все детство которого прошло среди стрелецких бунтов, иррационально боялся и ненавидел стрельцов. Но скорее всего, он руководствовался исключительно соображениями военной эффективности: «новый строй» давно уже доказал свои преимущества перед полурегулярной стрелецкой организацией, вот Петр и перевел на него армию полностью. Во-вторых, царь стал ежегодно проводить рекрутские наборы — по одному человеку с 20 дворов, что давало около 30 тысяч войска за раз. Так русская армия стала регулярной.
Это не возымело мгновенного эффекта. В 1700 году Петр отправил наспех обученное войско осаждать Нарву, не обеспечив должным образом тыл, и шведы одной ловкой операцией его разгромили. Но несколько лет кропотливой работы обеспечили успех кампании 1708-1709 годов, увенчанной победой под Полтавой. Всего же Петр воевал со Швецией 21 год, победил ее, лишив статуса великой державы, а также приобрел современную Эстонию, часть современной Латвии с Ригой, Ингрию (область по берегам Невы), Карелию и часть Финляндии до Выборга.
В продолжение этой войны на оккупированном побережье Петр лихорадочно строил военно-морской флот. Первая победа России в морском сражении — у мыса Гангут в Финляндии — датируется 1714 годом. К этому времени Петр располагал уже сотнями галер на Балтике, а к концу его правления в составе флота было больше сотни парусных боевых кораблей, в том числе 25 линейных. Что касается быстроты и эффективности создания флота, достижения Петра поистине умопомрачительны: будучи в начале его правления сугубо континентальной державой, Россия спустя всего 25 лет стала доминирующей силой на Балтике.
Из 35 лет царствования Петра лишь 1724 год был мирным, а за все остальное время Ключевский насчитал лишь 13 мирных месяцев. Закаленная в этих нескончаемых войнах русская армия стала одной из лучших в Европе — и оставалась таковой на протяжении всего XVIII и значительной части XIX века. Базовые принципы организации армии, заложенные Петром, в том числе рекрутчина, сохранились вплоть до реформ Александра II во второй половине XIX века.
Именно война была двигателем всех петровских преобразований. Военную реформу царь затеял для того, чтобы на равных тягаться с лучшей в Европе шведской армией; налоговую — чтобы оплачивать военные расходы; административную — чтобы обеспечить управляемость страной и собираемость налогов в условиях непрекращающейся войны.
Петр первым из русских правителей принял титул императора. Впрочем, строго говоря, царь (неофициально так называл себя еще великий князь Иван III в конце XV века, а официально — Иван Грозный с 1547 года) — тоже императорский титул (производный от «цезаря/кесаря»). При всех своих симпатиях к Западной Европе, где на рубеже XVII–XVIII веков возникали идеи и даже практика (в той же Швеции) мирного ограничения монархии, Петр и не думал отказываться от самодержавия — более того, презрительно отзывался об учреждениях типа английского парламента. Заимствуя стройную шведскую бюрократическую систему, он вычистил из нее все, что хоть чуть-чуть умаляло полновластие монарха.
В 1697 году Петр первым из русских государей отважился покинуть страну, оставив в Москве заместителя — «князя-кесаря» Федора Ромодановского, всемогущего, безжалостного и по-собачьи преданного начальника Преображенского приказа (тайной полиции). Впоследствии, пока царь носился по всей стране, командуя войсками и затевая все новые грандиозные проекты, текущими делами ведал коллегиальный орган — Сенат.
К началу правления Петра русская административная система состояла из приказов — это были, собственно говоря, даже не ведомства, а государевы порученцы, действующие по наказу «ведать» ту или иную отрасль, территорию или группу населения. Органическое развитие государственного аппарата уже в правление Алексея Михайловича и Федора Алексеевича приводило к «кристаллизации» приказов в полноценные ведомства с определенными функциями и штатом: Посольского (иностранные дела), Иноземского (иностранцы, живущие в России), Дворцового (обеспечение царского двора), Казенного (государственная казна), Разрядного (армия), Поместного (землевладения служилых людей). Еще в 1682 году царь Федор Алексеевич отменил местничество — систему распределения должностей в зависимости от знатности. Эта система почти исключала возможность хорошей военной или административной карьеры для талантливого человека, если он не был выходцем из родовитой семьи.
Приказная система вполне соответствовала стилю правления Петра: он тоже предпочитал действовать через порученцев. Отмена же местничества Федором Алексеевичем позволила ему при этом не оглядываться на клановые традиции и боярскую спесь. Лишь во второй половине своего правления, в 1717-1718 годах, Петр решил, так сказать, форсировать создание в России бюрократического аппарата — и учредил коллегии. Функционально это были, собственно говоря, сильно укрупненные приказы. Еще раньше, в 1715 году, царь подписал указ, впервые закреплявший зарплаты должностных лиц, получаемые из казны, — с этого момента можно отсчитывать историю русской бюрократии.
Введение в 1722 году Табели о рангах, регламентирующей военные и бюрократические карьеры, было, собственно говоря, завершающим штрихом административной реформы, начатой с отмены местничества Федором Алексеевичем. Целью этой реформы было снять карьерные ограничения для незнатных людей и сделать критерием продвижения по службе не происхождение, а заслуги и выслугу. Формально — получилось. Фактически же лишь сам Петр мог себе позволить произвести бывшего пирожника Александра Меншикова в генерал-фельдмаршалы, а бывшего крепостного Алексея Нестерова — в обер-фискалы. В дальнейшем высшие чины, уже не по закону, а по традиции, остались «зарезервированы» за представителями знатных родов.
Чтобы обеспечить новую армию оружием и снаряжением, нужны были деньги. Кроме того, деньги нужны были на строительство флота, на строительство городов (кроме Петербурга, были еще, например, Таганрог, Липецк, целая россыпь городков на Урале), на рытье каналов (например, Вышневолоцкого, Ладожского и так и не достроенного тогда Волго-Донского), на прокладку дорог, на наем иностранных специалистов.
При этом, как уже было сказано, экспортная торговля, составлявшая основу государственных финансов, на протяжении вот уже целого столетия хирела. Еще в середине XVII века Афанасий Ордин-Нащокин, «премьер-министр» при царе Алексее Михайловиче, пытался оживить торговлю, вводя в России институты европейского меркантилистического капитализма, прежде всего купеческие общества взаимного кредита. Не помогло.
Петр не стал изобретать велосипед и принялся множить монополии: винная, соляная, табачная, меловая, потом на деготь, на рыбий жир, на сало, даже на дубовые гробы. Все это давало краткосрочный рост доходов, но потом соответствующие отрасли быстро приходили в упадок, и снова нужно было придумывать способы пополнения казны. Ту же винную монополию, введенную в 1696 году, Петру пришлось отменить уже в 1716-м — водка стала кончаться.
Наконец, царю пришлось — едва ли не впервые в русской истории — всецело положиться на налоговые поступления. В 1724 году, уже под конец своего правления, Петр ввел подушную подать: 80 копеек в год с каждой крепостной души мужеска пола (включая младенцев и стариков), с государственных крестьян — дополнительно по 40 копеек. Причем, ради простоты налогового администрирования, помещики должны были вносить подати за своих крепостных, а потом взимать с них соответствующую плату вместе с оброком и барщиной. При этом Петр направо и налево раздаривал поместья своим соратникам — одному только Меншикову подарил в общей сложности около 100 тысяч душ. Именно при Петре доля крепостных в населении России перевалила за 50 процентов. Так крепостное право стало основой государственной финансовой системы.
Население России не привыкло к серьезному налогообложению. Раньше оно платило подворную подать, и сплошь и рядом к визиту сборщиков налогов несколько домов обносили общим забором, чтобы считаться одним двором. Сборщики обычно закрывали глаза на подобные ухищрения, поскольку налоги не были основной статьей государственных доходов и начальство не выставляло строгих планов по сборам. Неудивительно, что петровское налогообложение современники воспринимали не иначе как разорение.
В результате налоговой реформы доходы казны поначалу выросли более чем вдвое, но все равно покрывали лишь две трети расходов. На протяжении всего петровского царствования дефицит государственного бюджета покрывался чеканкой новой монеты, для чего в огромных количествах закупалась, в том числе импортировалась, медь. Рыночная цена меди к концу правления Петра упала до 6 рублей за пуд — при этом из пуда меди чеканили монет номиналом на 40 рублей. Мало того что эти необеспеченные деньги стремительно обесценивались — их еще и было исключительно выгодно подделывать. К концу петровского царствования чуть ли не половина медных монет, ходивших в России, были фальшивыми — дополнительный источник громадной инфляции.
И как будто всего этого было мало, крестьян тысячами гоняли на принудительные работы — на добычу руды, на строительство Петербурга, на рытье каналов. Россия буквально надорвалась.
Характернейший пример неосмотрительной экономической политики Петра — уральская горнозаводская промышленность. Сначала, в 1702 году, он отправил туда монопольным частным подрядчиком Никиту Демидова. Потом, обнаружив, что металла не хватает и обходится он подозрительно дорого, послал следом Василия Татищева — уже в качестве государственного организатора. Противостояние частных и казенных заводчан регулярно доходило до мордобоя, время от времени они даже разоряли караваны продовольствия, идущие на заводы враждебной стороны. Татищев и Демидов наперебой обвиняли друг друга во взяточничестве и лихоимстве. Между тем, обеспеченность русской армии уральским чугуном была признана достаточной уже в 1716 году, а вот медь приходилось импортировать еще около трех десятилетий. Мало-мальский порядок на Урале навели лишь к середине XVIII века.
В 1670-1680-е годы две конкурирующие группы просветителей — с одной стороны, греки Софроний и Иоанникий Лихуды, с другой — выходцы с западных окраин Руси Симеон Полоцкий и Сильвестр Медведев — создавали в Москве систему школ. Те и другие отталкивались от опыта иезуитов, построивших лучшую образовательную организацию в мире по состоянию на XVII век.
В период с 1682 по 1687 годы по образу и подобию европейских университетов было создано первое русское высшее учебное заведение — Славяно-греко-латинская академия. Именно она оставалась на протяжении всей первой половины XVIII века самым престижным учебным заведением, а вовсе не созданный Петром первый российский университет. Например, Михаил Ломоносов в 1730-м отправился учиться именно в академию просто потому, что университет этот фактически не работал. А реально функционирующего университета России пришлось ждать до самого 1755 года — и появился он опять же в Москве, а не в Петербурге.
Академия же наук, основанная Петром, представляла собой колонию ученых иностранцев, которые жили обособленно, общаясь почти исключительно между собой и не будучи интересными никому, кроме самих себя.
В отличие от Алексея Михайловича и Федора Алексеевича, планомерно создававших полноценную систему образования — от начальных школ до Славяно-греко-латинской академии, — преобразования Петра и в сфере просвещения носили хаотический и сиюминутный характер. Понадобились кадры для флота — основал Навигацкую школу (причем, поскольку Петербурга еще не было, в континентальной Москве); понадобились писари на уральских заводах — основал там несколько школ, где обучали грамоте. В 1730-е годы, готовя свой проект образовательной реформы, Василий Татищев насчитал на всю многомиллионную империю около 2 тысяч учащихся.
Поколение «птенцов гнезда Петрова» не создало ни великой русской литературы, ни великой русской науки, ни великой русской философии. В сфере просвещения, как и во многих других сферах, потребовалось много времени и усилий, чтобы петровские учреждения по-настоящему ожили и заработали.
«Темную сторону» петровских преобразований, их верхушечность, непоследовательность и незавершенность с готовностью признавали даже самые горячие поклонники царя, вроде того же Пушкина. Они оправдывали кумира великими целями и тяжелыми обстоятельствами.
Вопрос о «цене преобразований» — очень каверзный. Вроде бы понятно: приходилось многим жертвовать, иначе Россия бы просто загнулась — ее или завоевали бы соседи, имеющие более мощную армию, или превратили бы в колонию те, кто больше преуспел в торговле. И все же доведя до нищеты и рабского состояния половину населения страны, выжав все соки из крестьянства к началу XVIII века, поторопившись с созданием Академии вместо нормальной системы образования, Петр «закрыл» едва ли не больше возможностей, стоявших перед Россией в ту эпоху.
Из великих целей, стоявших перед Россией в конце XVII века, Петр в полной мере достиг, собственно говоря, одной: создал армию. Наполнение казны из-за массового разорения крестьян оставалось гигантской сложностью на протяжении всего XVIII века. В области просвещения — в лучшем случае, добился кое-каких подвижек. В общем, получается вполне себе рутинное царствование, в ходе которого более или менее эффективно решались текущие государственные задачи. Славянофильское представление, будто Петр по прихоти разрушил самобытную и цветущую русскую цивилизацию, оказывается столь же несостоятельным, как западническое — будто он создал Россию из ничего.