В ноябре 2013-го исполнился год с тех пор, как министерство обороны возглавил Сергей Шойгу. Приход в ведомство Шойгу, одного из самых непотопляемых российских политиков, был воспринят в том числе и как «антикризисная» мера. Предыдущий руководитель Анатолий Сердюков имел славу решительного реформатора, однако многие его преобразования были в штыки восприняты армией, да и снаружи подвергались критике. Кроме того, увольнение Сердюкова сопровождалось грандиозным коррупционным скандалом, каких в новейшей истории России еще не бывало. «Лента.ру» решила изучить, как сейчас живет российская армия: корреспондент издания отправился в воздушно-десантные войска, которые считаются элитным подразделением, и поговорил с офицерами и солдатами — о текущей службе, бывшем министре и предназначении ВДВ в мирное время.
Мы сидели в одном из кабинетов расположенного в Туле штаба 106-й гвардейской воздушно-десантной дивизии и пили чай. Открылась дверь, в кабинет зашел человек средних лет в штатском. «Руслан Олейник, подполковник запаса, — с напором отрекомендовался он. — Журналист? Какое мнение в журналистском сообществе о событиях на Украине?» — «Двойственное», — осторожно ответил я. «Понятно все с вами», — разочарованно, но без удивления протянул подполковник запаса. «Значит, репортаж, говорите, приехали писать, — продолжил он. — В нем вы должны будете отметить, что ВДВ — это особенные войска. Здесь служат люди с большим сердцем и широкой душой. Сюда приходят романтики, влюбленные в свою Родину. Поэтому и репортаж ваш должен быть построен в романтическом стиле. Приподнимитесь над повседневностью, не надо сухих текстов. Тогда еще и молодежь к нам потянется. Задание ясно?!» — «Так точно, товарищ подполковник запаса!» — как-то само получилось у меня. «Нельзя судить о ВДВ как о каких-то идиотах, которые бутылки об голову разбивают и каждый год в фонтанах купаются, — продолжал давать задание товарищ подполковник запаса. — Ну, случается, выпьют мужики. Всякое тогда бывает. Не мне вам объяснять». — «Так точно», — повторил я.
На окраине Тулы дислоцируется входящий в состав дивизии 51-й полк ВДВ имени Дмитрия Донского. Сформирован в 1948 году; война в Афганистане; конфликт в Нагорном Карабахе; подавление по приказу Михаила Горбачева оппозиции на улицах Тбилиси в 1989 году; «ошская резня» — узбекско-киргизский конфликт — годом позже; обе чеченские войны; наконец, отдельные офицеры участвовали в войне с Грузией в 2008-м. Такая вот история полка.
Девятый час утра, на улице еще темно. Над плацем звуки трубы и барабанная дробь — оркестр готовится к ежедневному построению. Вокруг, на зданиях казарм и музея, лозунги. Основной: «Нет задач невыполнимых». Есть в рифму: «В решении задач самых трудных цены нет крылатым полкам и путь преградить невозможно воздушно-десантным войскам». Есть просто констатация: «ВДВ — это мужество высшего класса, храбрость первой категории, боевая готовность номер один». Точнее, так: в полку не найдется ни одного человека, для которого эти слова не были бы констатацией. Ровно в девять личный состав выстроился на плацу, поднимают российский флаг и знамя полка, оркестр играет гимн, десантники в сотни глоток поют. Не вполне безупречно с точки зрения попадания в такт, но в целом очень внушительно.
Десантники получают приказы на день. Караульных предупреждают о запрете курить и пользоваться телефоном на посту. Звучат команды вроде: «Принять имущество согласно описи». Затем: «Напра-аво!» и «Шагом марш!»; все расходятся. На плацу начинаются занятия по укладке парашюта.
Десантники работают парами, чуть в стороне стоит принимающий задание майор и смотрит на происходящее немного раздраженно. Его фамилию он просит не указывать. «Вдруг на пенсию выйду и подамся в наемники, мало ли», — говорит он, и по его лицу соотношение шутки и правды в этих словах не угадывается. «Сначала у них теоретические занятия, потом практика, — объясняет он. — У нас как: главное — это прыжки, а потом уж владение оружием и все остальное. Если солдат десантироваться не сможет, то все остальное не так уж и важно, правильно?»
Я спрашиваю у майора о том, стало ли в армии лучше с переходом на годичную срочную службу и кого вообще сейчас призывают в ВДВ. На первый вопрос майор с сожалением отвечает, что сокращение срока службы вынуждает офицеров торопиться с подготовкой срочников: «Они на второй год службы только матерели, усваивали по-настоящему все, а сейчас только успеваешь основы заложить, а тут и дембель рядом». «К нам могут попасть только призывники категории "а", годные ко всем видам службы, — отвечает он на второй вопрос. — К сожалению, далеко не все призывники оказываются готовы к службе в ВДВ, в том числе и по здоровью».
Теоретические занятия временно проводят прямо в казармах: дело в том, что у ВДВ в этом году появились средства на ремонт помещений. В казармах двухъярусные кровати, под ними уложены бронежилеты. На стене висит график температуры в помещении, его надо заполнять каждый день. «Купол со стропами предназначен для безопасного снижения парашютно-десантного соединения. Масса парашютиста должна составлять до 140 килограммов, максимальная высота десантирования составляет четыре тысячи метров, скорость снижения на основном парашюте — пять-шесть метров в секунду, — монотонно читает офицер, солдаты фиксируют лекцию в тетрадях дословно. — Площадь купола составляет 100 квадратных метров, изготовлен он из капрона. Все записали? Дальше. Парашют имеет 26 основных строп. Подвесная система предназначена для соединения парашюта с парашютистом…»
Занятия по боевым дисциплинам продолжаются до обеда, после — воспитательная работа и общественно-гражданская подготовка (сочетание информирования о событиях в стране и мире с просмотром патриотических фильмов). В полковом клубе для этого есть актовый зал. Со сцены часто выступает местная группа «Крылатая гвардия». В ее репертуаре — песни с названиями вроде «Дальняя дорога», «Журавли», «Эхо войны» и «За нами — Русь». Строго говоря, в ВДВ случайные люди не попадают, тем более они не остаются служить здесь по контракту, поэтому особенная патриотическая накачка им и не нужна. Но идея «мы — ВДВ, мы — элита, мы — на переднем краю и вообще мы — лучшие» здесь формируется быстро и успешно. Самооценка в ВДВ заметно выросла после войны с Грузией. Сомнений и трактовок событий августа 2008 года здесь нет. Они первые напали, мы их обратили в бегство, и никакие американские инструкторы им не помогли.
«Я сюда стремился, тут мужики служат», — говорит мне призванный месяц назад из города Алексина Руслан Алексеев. Он планирует через шесть месяцев службы заключить контракт на три года, потом продлить его до десяти лет. Десять «календарей» по контракту — это квартира, ипотеку за которую будет платить государство. Если уволишься раньше, ипотечные платежи ложатся на тебя, это тоже мотивирует.
Соотношение срочников и контрактников в Туле — примерно 30 процентов на 70. Тут, как и еще в 66 регионах России, с 2012 года работают пункты по отбору людей на контрактную службу. После тестирования (в том числе по физподготовке) и учета анкетных данных им предлагают на выбор тот или иной род войск. «За время работы через нас прошло примерно 400 человек, 200 из них отправили в 106-ю дивизию, — рассказывает офицер по тестированию Сергей Новиков. — Кто-то ради зарплаты идет, кого-то привлекает идея получить квартиру после примерно шести лет службы». При этом Новиков говорит, что с теми, кто отслужил срочную службу и заключил контракт, проблем меньше. Не все гражданские способны приспособиться к системе подчинения и беспрекословного выполнения приказов. Некоторые просто не выдерживают и уходят через три месяца. Но их — меньшинство.
С десантниками постоянно работают психологи. Срочнику без тестирования оружие в руки не дадут — проверяют настроение солдата, его общее состояние; не красные ли у него от бессонницы глаза, не получал ли он накануне плохих новостей из дома и не поссорился ли с девушкой. Жанр писем из армии себя, похоже, исчерпал — с родней и близкими общение происходит по мобильным телефонам. «Я бы оценила состояние личного состава как удовлетворительное, — говорит ведущий психолог группы психологической работы Екатерина Болдырева. — Удовлетворительное — не в смысле на "тройку", а хорошее, нормальное». По ее словам, качество призыва — это основная проблема. Очень многие из неполных семей, есть военнослужащие из семей алкоголиков, и речь идет об элитных войсках — не об обычных частях.
Мы заходим в клубный музей. На отдельном стенде всевозможные трофеи из Грузии: шевроны с военной формы, фляжка, какая-то одежда. «Обратите внимание, все американского производства», — указывает завклубом Светлана Осмачко. Рядом стенд с трофеями с чеченских войн. Расколотый автомобильный номерной знак, на котором вместо привычных букв и чисел — надпись DZIHAD. И тут же фото — видно, что номерной знак расколот пополам именно прикладом. Под номером четыре фигурирует экспонат «Тельняшка гв. ряд. Крисанова, спасшего жизни отделения БМД близ н.п. Собричи». На груди тельняшки — круглая дырка от пули.
Здесь же, в клубе, мы встречаемся с заместителем командира полка по работе с личным составом Андреем Ковалевым. Подполковник несколько раз отдыхал в Европе, вместо звонка на телефоне у него Enjoy the Silence группы Depeche Mode. При этом Ковалев принципиально не покупает ничего из произведенного в Прибалтике — за антироссийскую позицию этих стран, а также не понимает, почему в Чехии недолюбливают русских. «С немцами же нормально общаемся, они улыбаются, а эти все забыть не могут 1968 год», — сетует он, при этом отдавая себе отчет в том, что первыми в Праге высадились именно воздушно-десантные войска.
«Мы всегда на острие, — объясняет Ковалев миссию ВДВ. — Мы самый боеспособный род войск. Лучшие. Где любой локальный конфликт, там мы». Ковалев приводит в пример срочников, которые в 1992-м провели серьезнейшую операцию по эвакуации посольства СССР в Кабуле — и справились, несмотря на то, что сотрудников посольства пришлось вытаскивать не только из самого посольства, но и из подбитого в аэропорту и загоревшегося самолета. Я спрашиваю у Ковалева, в чем смысл ВДВ сейчас, когда нет ни войны, ни очевидных врагов. «У нас не враг, у нас вероятный противник — страны НАТО. Кроме этого, мы изучаем Китай, США. Терроризм, опять же, общая беда», — спокоен за будущее ВДВ подполковник.
При этом Ковалев настаивает, что ВДВ вне политики. Однажды перед выборами завезли тетради с символикой ЛДПР — символику пришлось заклеивать.
Учебно-тренировочный комплекс 38-го отдельного полка связи ВДВ. Здесь тоже с самого утра занимаются укладкой парашютов. «Рыбаков, вы самым первым пришли, а укладку заканчиваете последним», — пеняет ведущий занятие рядовому. Сопровождающий меня заместитель командира полка по работе с личным составом Александр Тарарин, услышав обращение к рядовому на «вы», морщится и руками разводит. Он поступил в рязанское училище ВДВ в 2000 году, за первые девять месяцев службы похудел на 11 килограммов — так что его не узнали при встрече собственные родители. «Курорт какой-то», — оценивает он текущую обстановку. Как и в Туле, здесь вовсю идет ремонт, даже бассейн строят.
38-й полк базируется в подмосковном поселке Медвежьи озера, километрах в 15-ти от МКАД. Сформирован в 1947-м, принимал участие во всех мыслимых боевых действиях — от событий в Чехословакии до Грузии. Задача полка — обеспечение связи во время ведения боевых действий. Проще говоря, когда связисты десантируются, их берут в тройной круг защиты; за счет этой работы другие подразделения связаны как с командованием, так и друг с другом. Если связистам приходится брать в руки оружие и отстреливаться — это значит, что бой, скорее всего, уже проигран. Соответственно, здесь нужны не просто контрактники, но хотя бы люди со средним техническим образованием. Разумеется, их не хватает.
Из-за своей близости к столице полк едва не пострадал во время военной реформы бывшего министра Анатолия Сердюкова. Полк хотели передислоцировать подальше от Москвы — в Монино, а землю продать под симпатичные коттеджные поселки, которые и так окружили территорию полка со всех сторон. Военные уже начали разбирать учебно-тренировочный комплекс, но время Сердюкова вышло — и полк остался. В общем, репутация бывшего министра здесь, да и вообще в ВДВ, оставляет желать много лучшего. Невозмутимые в массе своей десантники при воспоминании о недавних реформах начинают оперировать выражениями вроде «развал России», «подрыв обороноспособности» или «сталинские репрессии» — им это не кажется гиперболой.
В 38-м полку такие же, как и в Туле, проблемы со здоровьем призывников. Категория «а», разумеется, у всех, но при этом пять-восемь процентов личного состава по итогам медосмотра до прыжков не допускаются. Годичный призыв в целом устранил дедовщину, но в ВДВ она и не была особенно распространена. «Какой бы ты ни был на воле блатной бык, когда на тебя зеленую форму надевают, весь гонор исчезает сразу, — говорит Тараринов. — Ну и плюс командование с этим борется. Например, родителей заставляем воздействовать». В полку проводится анонимное тестирование солдат — спрашивают о драках, кражах и тому подобных инцидентах.
Нарушений дисциплины, получается, не больше, чем везде. Бывают самоволки, один раз поймали срочника, курившего «спайс», — 15 суток гауптвахты по решению гарнизонного суда. Они потом вычитаются из срока службы. Плюс к специальной подготовке на технике стоимостью под полмиллиона рублей за единицу — патриотические фильмы, беседы с ветеранами афганской войны, передача «Армейский магазин» и лекции под названием «Твои герои, Россия».
В кабинете командира полка Анатолия Гречкова — портреты президента Владимира Путина, министра обороны Сергея Шойгу и командующего ВДВ Владимира Шаманова. Причем портреты висят неровно — развешаны по иерархии: Путин чуть повыше, потом Шойгу, ниже всех Шаманов. «От годичного призыва мы только проиграли, прямо скажем, — сообщает Гречков. — Нам нужно дать срочнику максимально много в максимально сжатые сроки, а ведь качество подготовки офицерского состава не выросло, в то время как требования к ним возросли максимально. Мы только-только начинаем раскачиваться и соответствовать. Плюс у нас здесь не только метко стрелять надо, у нас тут сложнейшая техника». Полковник говорит, что есть сложности со служебным жильем, но с ними обещают разобраться в ближайшее время.
Я спрашиваю о дедовщине, Гречков говорит, что такой проблемы в полку не было и нет: «Мы тут солдату и за маму, и за папу, и за школу, и за врача, и за бабушку». «У меня на этот счет есть философская концепция, — полковник усаживается поудобнее. — Неуставные отношения начинаются с детского сада, когда дети за игрушки дерутся. Сильные всегда стремятся доминировать над слабыми, в любой обстановке. А у нас тут мужской коллектив. Но мы работаем — за год ни одного случая дедовщины не было».
Из-за стены доносится поток мата; смысл речи сводится к тому, что что-то пропало. Гречков некоторое время делает вид, будто ничего не происходит, затем встает из-за стола со словами: «Пойду зама по тылу оштрафую, он уже рублей на 50 наговорил. У нас тут строго с этим».
У первого курса — занятие по философии, аудитория ничем не отличается от любого гражданского вуза, только у преподавателя, хоть он и в штатском, военная выправка. Со своего места к доске выходит первый «студент». «Товарищ преподаватель, товарищи курсанты! Курсант Зайцев для ответа прибыл. Тема ответа: сознание в явной и неявной форме», — рапортует он. Курсант Зайцев рассказывает о теориях происхождения человека и его сознания: переход от обезьяны к человеку, теория космического происхождения человека и его сознания… Зайцев запинается. «Еще!» — строго говорит преподаватель. «От бога», — вспоминает после паузы курсант. Он отбивается от нескольких вопросов из аудитории и произносит: «Курсант Зайцев ответ закончил!» «Молодец, — хвалит его преподаватель. — Справился, не завалили мы курсанта».
Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище основано еще в 1918 году, тогда оно называлось Рязанской пехотной школой. Первых десантников начали готовить перед Великой Отечественной войной. Сейчас сюда поступают курсанты со всей страны, конкурс на престижные специальности — те, которые позволят потом попасть в спецназ ФСБ или ГРУ, — в 2013 году составлял до восьми человек на место. Учебные программы рассчитаны на три года и пять лет. Поступать сюда нужно, если ты уверен в своем выборе на все сто процентов: с курсантами-новобранцами уже на первом курсе заключается контракт, их учебу оплачивает государство — около 115 тысяч рублей в год. Если курсант захочет уйти, ему придется вернуть государству эти деньги. Выпускается отсюда младший командный состав, который потом в идеале довольно стремительно делает карьеру. Более чем у 200 преподавателей есть опыт участия в боевых действиях.
Кстати, именно инцидент в училище ВДВ стал началом конца бывшего министра Сердюкова. Он приехал сюда, демонстративно не взяв с собой главу ВДВ Шаманова, и обматерил офицеров за то, что на территории училища есть церковь. Так что Сердюкова и его реформы тут тоже вспоминают с ужасом. Из-за его фразы о том, что в армии слишком много офицеров, здесь два года почти не набирали абитуриентов — в итоге третий и четвертый курсы существуют формально. Мне рассказали про одну из заместительниц бывшего министра, которая приехала в училище и увидела, как у знамени, фактически святыни, несет боевое дежурство курсант. «А это что такое? — возмутилась она. — Отнесите флажок в музей, а мальчик пусть идет на занятия». Гражданская женщина даже не сообразила, что, с точки зрения военных, она сделала нечто сопоставимое с плясками в храме.
«У нас не учатся, у нас служат. Полевые выходы, прыжки с парашютом. Здесь каждый понимает, что идет добровольное ограничение своих свобод, — вводит в курс один из преподавателей, майор Александр Азовцев. — Зато потом денежное довольствие сержанта будет начинаться от 30 тысяч рублей, а где-нибудь на острове Русском может и 120 тысяч в месяц достигать». Азовцев рассказывает, что быть отчисленным из института можно не только за плохую успеваемость, но и, например, за употребление алкоголя «с последствиями» или за то, что курсант в наряде уснул. «Это тяжело объяснить, но постарайтесь понять: здесь все — военнослужащие с первого дня. С подъема и до отбоя делаем не то, что хотим, а то, что нам говорят. У нас задача — человеческие жизни сохранять и технику. Так что пусть уж наши люди раз в год в фонтан прыгают, но все остальные дни на нас большая ответственность», — философствует Азовцев.
Курсанты действительно идейные, у многих отцы или родственники — военные. «У меня отец воевал в танковых войсках в Чечне, так что я для себя с девятого класса все решил», — говорит первокурсник Евгений Курепин из Дзержинска. Он рассказывает, что поначалу было непривычно, но быстро справился. Вместе с профессиональными дисциплинами смотрит патриотические фильмы, общается со священником. Периодически в училище «проводится информирование» о последних событиях в мире. «Ситуацию на Украине обсуждали?» — спрашиваю. «Нет, — удивленно говорит курсант. — У нас недавно занятие было о последних достижениях в области медицины».
В идеале курсант Курепин хочет попасть в спецназ ГРУ или ФСБ. «Желания убивать у меня нет, я хочу мир поддерживать», — говорит он.
У 22-летнего пятикурсника Артема Ермакова дядя — Герой России посмертно. Он был в составе легендарной 6-й роты псковской дивизии ВДВ, которая почти полностью погибла в Чечне в начале марта 2000 года (на сайте warheroes.ru указана несколько иная информация). «Первые полгода службы тут, конечно, закопаться хотелось. И из первого отпуска возвращаться было невозможно, а потом привыкаешь», — вспоминает он. Ермаков окончит училище в 2014 году и хочет распределиться в одну из действующих дивизий ВДВ. Пятикурсники о событиях на Украине осведомлены. «Нам просто рассказывают, что происходит, ни на какую сторону никто никого не переманивает. Преподаватели если свою точку зрения и высказывают, то не давят. Перед выборами в Госдуму про все партии рассказывали. Мол, делайте свой выбор сами», — говорит курсант. Сам он голосовал за «Единую Россию» и Владимира Путина — какой смысл что-то менять, когда все стабильно.
«У нас четыре уровня образования, — говорит начальник отдела организации научной работы училища Тимофей Юдин. — Среднее профессиональное, высшее, послевузовское — адъюнктура — и дополнительное профессиональное. Готовим по 17-ти военным специальностям командиров парашютно-десантных взводов, морских пехотинцев, специалистов связи. Сейчас начали эксперимент — готовим специалистов, которые смогут действовать в арктических условиях».
Юдин говорит, что из 1700 абитуриентов в этом году отобрали около 700 курсантов. Я спрашиваю, зачем десантнику такой предмет, как философия. «Философия — это структурирование ума, наука о вечных ценностях, — веско отвечает Юдин. — А мы это и воспитываем: любовь к Родине, ее защиту. Ну и философия — это элемент государственного стандарта». Юдин, на протяжении нескольких лет ездивший на международные слеты десантных войск, уверен, что с российскими десантниками по подготовке могут сравниться только американские морпехи: «А так, взять тот же Вест-Пойнт (там расположена одна из пяти военных академий США — прим. "Ленты.ру"), там все гораздо более узкоспециально, не так, как у нас».
«Плюс нужно, чтобы слово "Родина" для них не пустым звуком было, — добавляет старший помощник начальника учебно-методического отдела Юрий Лашкин. — Сюда за романтикой идут, гордиться прыжками с парашютом. Ну и те люди, кто фильм "Офицеры" посмотрел или "В зоне особого внимания"». Лашкин неожиданно напевает песню из «Офицеров»: «От героев былых времен не осталось порой имен». «Треть образовательного процесса — это военные дисциплины, — возвращается он к теме. — Стажировка в войсках, ремонтная практика, несение караульной службы, полевые выходы. А на пятом курсе горно-полевые учения в Новороссийске».
Захожу в один из кабинетов, где идут теоретические занятия по воздушно-десантной подготовке. Тишина мертвая, слышно только, как лампы дневного света гудят. Курсанты усердно записывают, что «АД-47», автоотцепка Дрязгова, разработанная в 1947 году, осуществляет автоматическое отсоединение основных парашютов от платформы. Автоотцепка состоит из малой серьги, якорной серьги, скобы автоотцепки и треугольной скобы.
Во второй половине дня курсанты на улице, в учебно-тренировочном комплексе, отрабатывают выход с парашютом на тренажере, имитирующем салон самолета Ан-2. Тренажер напоминает замысловатую стенку, по которой любят лазать первоклассники на детской площадке. «Резче прыгать, резче! — командует ведущий занятие. — И лица позлее!»
В воспитательный отдел заходит помощник начальника училища по работе с верующими военнослужащими отец Игорь. В рясе, как и положено. «В бога веруешь?» — с порога и очень жестко спрашивает он меня. «Ну, ладно-ладно, атеисты ведь тоже веруют, — смягчается священник, пока я придумываю деликатный ответ. — Веруют в то, что человек от обезьяны произошел». Отец Игорь в мирской жизни был офицером спецподразделения МВД (какого именно, он категорически отказался уточнять), потом вышел на пенсию, окончил духовную семинарию и был направлен в училище архиереем.
«Поднятием морального духа занимаюсь. Рассказываю об истории страны, о великих войнах, — говорит он. — Курсанты интересуются. Они же как — говорят, что православные, только о православии ничего не знают. Беседуем об этом с ними, о том, что сквернословить плохо, блудить, курить (за курение на территории училища полагается наказание — 20-километровая пробежка — прим. "Ленты.ру")». Отец Игорь сообщает, что на сто курсантов, приходящих на беседы с ним, приходится трое-четверо мусульман. «Они мне скорее общие вопросы задают. Я им говорю: ребята, может, вам Коран купить?»
В воспитательный отдел отец Игорь пришел с лекции, которую он назвал «Влияние СМИ на формирование человека и его мнения». Рассказывал там, например, о Распутине, который в массовом сознании остался грешником и блудником, хотя ни один исторический документ этого, по словам священника, не подтверждает. «Почему нормальных патриотических фильмов у нас не выпускают? — неожиданно отвлекается он. — Либо срам какой-то, либо тоска. Вот я американский "Кодекс чести" на днях смотрел. Ах, как там все сделано! Ах, какую он гордость за страну вызывает. Смотрел вот и думал: как жаль, что я не американец».