Магия реализма Писатель Олег Шишкин о Габриэле Гарсиа Маркесе (1928-2014)

Последняя точка поставлена, и поставлена раз и навсегда. 18 апреля информационные агентства сообщили, что в Мексике скончался Габриэль Гарсиа Маркес.

Мое личное знакомство с его литературой началось в 1977 году. Мне было тринадцать лет, и мать принесла из своей больничной библиотеки всего на несколько дней книгу «Избранное» Маркеса, вышедшую в серии «Мастера современной прозы». Я набросился на эту книгу жадно. Нужно сегодня пояснить, что в СССР хорошие книги находились в списке главных ценностей, за которыми люди охотились, которые воровали.

И вот Маркес лежал у меня на столе. Аромат кофейных и банановых плантаций, бесконечный дождь, который стекал со страниц «Ста лет одиночества», навсегда стал для меня, как и для многих других, пропуском в землю колдунов и военных переворотов.

Маркес открыл нам магический реализм. В нем было нечто совсем экзотическое, неназываемое и в то же время имевшее характер проникающего ранения, особого болевого воздействия, чем, собственно, и ценна большая литература. О, эта прекрасная юношеская романтика, греза о далеком крае, который живет по своим уставам! Я хотел быть в этом мире, я хотел его увидеть, но прекрасно понимал, что моя страна — СССР — это большая ловушка для тех, кто в ней родился. И никакой Колумбии, родины Маркеса, я никогда не увижу. Исключено. Ездить за границу могли только вожди коммунизма и резиденты КГБ. Я не стал ни тем, ни другим.

Но жизнь менялась, и в конце 80-х, когда мы стали чуть-чуть свободнее дышать, в Москву на кинофестиваль приехал Маркес (был это 1987 год). Приехал с условием, что с ним поговорит Горбачев, а потом уже писатель отправился в кинотеатр «Октябрь», где должна была состояться русская премьера фильма Тарковского «Ностальгия». Его русский биограф Сергей Марков так рассказывает эту историю: «Фильм уже начался. У Маркеса такая манера — появляться позже, чтобы ему аплодировали. А тут он вдруг как-то затерялся, обиделся и тут же уехал». Я был на этой премьере и не увидел Маркеса. Но историю с его несостоявшимся выступлением знаю со слов моего друга и наставника Александра Кайдановского. Я помню, как, выйдя из кинотеатра, увидел Кайдановского на ступенях «Октября». Он бродил из стороны в сторону и нервно курил.
— Что-то случилось? — спросил я.
— Ты знаешь, Маркес наотрез отказался выступать и что-либо говорить об Андрее! О Тарковском! Так мне стал противен этот Маркес!
Кайдановский выругал Маркеса и уехал. С каким негодованием говорил это Александр Леонидович! Знаменитый писатель отказался сказать хоть какое-то доброе слово об учителе Кайдановского — и это было убийственно.

Ну, а что мог сказать Маркес? Он был человеком левых убеждений, друг СССР, толерантно относившийся к Сталину, он даже посетил мавзолей, когда там еще лежал Иосиф Виссарионович. Он был совсем другой. Настоящий коммунист.
Такой, наверное, как Фидель Кастро, с которым он дружил всю жизнь. А Тарковский считался антисоветской звездой, и говорить о нем Маркес, конечно же, не хотел.

Но вот парадокс — он всемирно известный автор. А когда год назад я разговаривал с одним из моих друзей, занимавшихся библиотечным делом, тот сказал с улыбкой: «Ты представляешь себе, Олег, сегодня уровень библиотекарей в Москве таков, что, например, в каталоге районной библиотеки не найдешь ни одной книги Маркеса! Зато там есть некий писатель «Габриэль Гарсиа». Это было странно и неловко слышать. Но в действительности не так, может быть, и важно, как имя автора, а куда важнее другое: как его прочли. Маркеса читают уже полвека. Это еще совсем маленький срок для настоящей литературы! И мы знаем, что в ту самую минуту, когда будет прочтена книга, «призрачный город будет снесен с лица Земли ураганом и стерт из памяти людей».

Время подводит черту человеку. Закрыло оно и жизнь Габриэля Гарсиа Маркеса, но остались открытыми его книги. Они говорят за автора, говорят, даже когда создатель «романа земли» погрузился в вечное молчание и стал частью земной тверди.