Какую бы тему ни обсуждали сегодня на различных экономических форумах финансисты, из зала теперь немедленно переводят ее на потребительские кредиты. Свидетелем такого казуса уже не раз становился автор этих строк. Примечательно, что и ответы банкиров также не отличаются разнообразием. Представители ВТБ, Альфа-банка, Сбербанка и практически любого крупного банка отвечают следующим образом: риски банковского сектора низки. Так ли это?
Тот факт, что у 20 процентов заемщиков более 4 непогашенных кредитов (это данные Национального бюро кредитных историй), а до 90 процентов новых займов направляются на рефинансирование существующих — это, по мнению банкиров, нормально и не усиливает давление на систему. По стилистике такие разговоры очень напоминают словесные интервенции и ничего более. Они стали особенно актуальными на фоне отзыва лицензий у банков и набегов вкладчиков на средние финансовые институты.
Понятно, что в нашем мире все относительно. Активное рефинансирование кредитов — нормальная практика. Но только в условиях снижения процентных ставок и быстрого роста зарплат и занятости. Но сегодня в нашей экономике ситуация прямо противоположная. Сейчас мы, наоборот, наблюдаем рост ставок по кредитам, безработицы, снижение доходов населения. А значит, когда люди берут новый кредит в банке для рефинансирования старого, происходит не уменьшение долговой нагрузки на бюджеты домашних хозяйств, а ее рост. Все в полном соответствии с определением известного американского теоретика финансовых кризисов Хаймана Мински. Он еще в 70-е годы прошлого столетия наиболее ярко описал, чем рискуют сами банки, выдавая слишком дорогие кредиты населению.
Мировая практика знает немало резких переходов от потребительского бума к стагнации и необходимости спасения банковских систем за казенный счет. Например, долговой кризис в Южной Корее, где активное продвижение кредитных карт с 1999 по 2003 год привело к росту долга домохозяйств до 64 процентов располагаемых доходов. Для нас этот опыт сегодня как никогда актуален. Ведь Южная Корея в те годы, с точки зрения уровней задолженности, тоже выглядела вполне прилично. Единственное отличие: кредиты в основном носили краткосрочный характер. И их объем увеличивался в геометрической прогрессии (число выданных населению кредитных карт за четыре года вырос в 2,5 раза и объемов кредитов в семь раз). Результатом стала «жесткая посадка» всей банковской системы.
Все началось в 2003 году, когда экономика Южной Кореи начала замедляться. Рост просрочки по кредитным картам до 15 процентов заставил банки закрутить гайки. В том числе, сократить лимиты на выдачу кредитов наличными. Социальные последствия для страны оказались серьезными. Чтобы понять, о чем идет речь, достаточно сказать, что именно в эти годы в Южной Корее отмечен резкий рост числа самоубийств. Пострадали и сами банки. Под раздачу попала все банковская система. Основными же жертвами кризиса стали компании, продвигавшие исключительно кредитные карты.
Но вернемся в Россию. Пока наши банки продолжают активное продвижение кредитных продуктов. Делают они это на фоне усиления зависимости от короткого финансирования от ЦБ и исчерпания залогов для РЕПО. «Кредиты на мечту» продолжают заполнять рекламные площади, а промоутеры кредитных продуктов все так же активны в торговых центрах. Отсутствие законодательства о личном банкротстве и запретов на жесткие коллекторские практики позволяет банкам рассчитывать если не на выколачивание всей суммы долга, то (при достаточно высокой ставке) на минимизацию рисков. Модель активного роста валовых объемов кредитования (стимулированная планами продаж для рядовых сотрудников) до последнего времени позволяла «зашивать» в ставку и комиссии практически все риски. Но такая практика не может быть долговечной. Времена, когда банки могут перекладывать свои риски на заемщиков, заканчиваются. И к этому надо быть готовыми и самим кредитным учреждениям, и регулятору.
Снижение темпов роста и исчерпание пула качественных заемщиков, скорее всего, потребует от банков изменение подходов — улучшения скоринга, предпочтительной выдачи кредитов заемщикам с хорошей кредитной историей, отказа от агрессивного роста и продвижения «потребы» в точках продаж. Причем период такой адаптации может усугубить снижение потребительских расходов — отсутствие возможности взять кредит на новый планшет может ударить по розничной торговле. Надежды на то, что микрофинансовые организации обеспечат низкокачественных заемщиков доступом к финансовым ресурсам для погашения долгов банкам — тоже из области мечтаний. Объемы кредитов, выдаваемых МФО, низкие. А ставки по ним просто запредельные.
Регуляторы и законодатели также должны приложить руку к ограничению кредитной вакханалии. Как показывает практика других стран, сам рынок не очень хорошо справляется с поддержанием дисциплины. Жесткий, но справедливый закон о личном банкротстве, регулирование (вплоть до уголовного) деятельности коллекторов, ограничения на выдачу кредитов при наличии существующих были бы хорошим дополнением к недавним мерам по повышению резервирования по сверхдоходным необеспеченным кредитам. Участие крупнейших госбанков в кредитах категории субпрайм может быть хорошо для бизнес-модели, но является откровенным злом для банковской системы в целом.
Наконец, потребители должны учиться самоограничению в потреблении и кредитовании. Им необходимо повышать свою финансовую грамотность и держаться подальше от завлекающих вывесок офисов микрофинансовых организаций. А также знать свои права. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих: кредит является крайне полезным но и крайне опасным инструментом. И вера в дружественность банка к заемщику — прямой путь к беготне от коллекторов. От системного кризиса это не спасет, но за собственную судьбу грамотный потребитель может быть спокоен.
Антон Табах – кандидат экономических наук, старший экономист Института энергетики и финансов, дипломированный финансовый аналитик (CFA).