Крым может стать инновационным центром развития России — технопарком будущего, и помочь в этом ему может кризис, считает глава Города 20 тысяч исследователей София-Антиполис Доминик Фаш (Dominique Fache). Одному из инициаторов самого успешного проекта французского технополиса самому пришлось столкнуться со сложностями в создании конкурентоспособного инновационного центра на месте, где «были одни кролики и суслики», со скептическим отношением к «Латинскому кварталу в полях». Тем не менее сегодня София-Антиполис не только стала научным и бизнес-ядром Франции, но и центром объединения научных парков по всему миру. С главой французского технополиса беседовала «Лента.ру».
Фаш: Эта история началась для меня со встречи с очень известным человеком, его зовут Пьер Лаффитт (Pierre Laffitte) — бывший генеральный директор Горного института в Париже, сейчас он один из самых высокопоставленных чиновников Франции, почетный сенатор. Пьер родом из города Сен-Поль-де-Ванс на юге Франции. Его учителем был Селестен Френе — известный французский педагог, основатель оригинальной методики Френе по воспитанию свободных детей, — и это неслучайно. В 1960 году он опубликовал в газете Le Monde знаменитую статью «Латинский квартал в полях» (Quartier Latin aux Champs), заложившую основу того, что было потом в итоге создано. Тогда революционной выглядела сама идея создавать университет «в полях», а не в городе. Абсурдом звучало то, что можно работать не только под дождем, в тумане и холоде, но и на на юге, где было принято только отдыхать! Использовать хороший климат и погоду в научных целях? Тогда это звучало дико. А сегодня этот гелиотропизм стал одной из самых важных составляющих успеха Софии-Антиполис. Посмотрите на самые удачные города в плане маркетинга для инвестиций, это сплошной юг сегодня — Ницца, Барселона, Тулуза, Монпелье. Раньше развивался только север Франции, а сегодня там сплошной кризис: шахты закрываются, и будущее явно не за тяжелой промышленностью.
Людей, которые думают, что у них есть хорошие идеи, существует очень много. Гораздо меньше тех, кто эту идею реализуют. И самая большая заслуга Пьера в том, что замысел был как раз реализован. Было непросто. Я помню, как в самом начале нас постоянно спрашивали: где это находится? В Болгарии? В Греции? На самом деле София — это «мудрость», греческое название и имя первой жены Пьера Софии Гликман-Тумаркиной. Она родом из Киева, филолог, можно легко найти ее книги о Толстом, о Блоке. Она и познакомила меня с Пьером. Ему нужен был помощник, и мы начали это дело, купив 45 гектаров земли на два кредита в банках без залога. Вместе начали этот проект, построили дороги, затем купили еще 100 гектаров. Мы понимали, что нам нужно собрать в одном месте не только университеты, но и научно-исследовательские центры, новую промышленность, связанную с умными технологиями, а также подходящие сервисы. Идея была проста: добиться создания нового общества и новой среды, где будут рождаться идеи, компании и стартапы. Ну, тогда и слова такого не было. Сейчас Пьер меня пригласил возглавить проект, потому что ему почти 90 лет. Он жив-здоров, голова прекрасно работает, но в таком возрасте много работать тяжело. В итоге совет директоров избрал меня председателем фонда «София-Антиполис».
«Лента.ру»: На старте к вашему проекту отнеслись довольно скептически?
На нас тогда смотрели, в лучшем случае, с насмешкой и, видимо, поэтому оставили в покое почти на 10 или даже 15 лет. Это сегодня авторов успеха Софии-Антиполис очень много, как во французской пословице: «У красивых детей много отцов». А когда я приехал в Софию-Антиполис впервые, там были только кролики и суслики. Когда мы начинали эту историю, не было интернета, чего сейчас невозможно представить. Сегодня нас знают везде, София-Антиполис — это почти 100 миллионов евро налогов в бюджет региона, оборот составляет 5-6 миллиардов евро, то есть больше, чем весь туризм на Лазурном Берегу. Полторы тысячи компаний, в том числе второе-третье поколение стартапов, которые живут сегодня, развиваются, приобретаются, сливаются. Здесь создано 30-35 тысяч рабочих мест. А численность населения — более 100 тысяч человек. Потому что каждый работающий создает вокруг себя инфраструктуру — это няни, садовники, охранники, водители и так далее.
Как вы думаете, как к нам тогда отнеслась Французская академия наук? Университет Ниццы первые пятнадцать лет смотрел на нас скептически, а как только началось сотрудничество с промышленностью, контракты и прочее, так они взяли и переименовали себя в Университет Ниццы София-Антиполис.
Вас сразу признали коллеги и конкуренты?
Спустя несколько лет после старта, в 1984 году, мы создали IASP — Международную ассоциацию технопарков. 7 июля она отметила свое тридцатилетие. Изначально было семь-восемь директоров технопарков, а на сегодняшний день это уже более 400 членов, которые представляют 150 тысяч компаний. Они собираются каждый год. В прошлом году, в октябре, была встреча в Бразилии (Ресифи). В этом году это будет Катар (Доха), а в 2015 году — Пекин, куда приедут представители 45 парков. И русские хотят проводить съезд в 2016 году.
Вы давно работаете с Россией и хорошо говорите по-русски. Это был сознательный выбор?
Это долгая история. В 1991 году ежегодное собрание IASP состоялось в Балтиморе. Я прилетаю, и мне говорят: есть какой-то русский, который тебя ищет. Это был председатель Государственного комитета Совета Министров СССР по науке и технике, с которым мы много что обсуждали, и в результате он меня пригласил в Россию на две конференции. Первая проходила на теплоходе, на Ладоге — 300 человек, с некоторыми из них я встречаюсь до сих пор, они работают в Кремле. А на второй, в Питере, осенью 1991 года у Собчака меня познакомили с одним блондином, его доверенным лицом, а также дали мне двух помощниц. Одна помогала все делать и отлично переводила, а вторая ничего толком не делала. Ну вот, эта вторая с тех пор моя жена. Так в один день я познакомился с Владимиром Путиным и со своей женой, а еще довольно быстро понял, что тогдашней России не до научных парков.
Ко мне обратился мой большой друг, глава направления науки нефтяной компании Schlumberger. У них была серьезная история с Россией в 1920-х годах — старые связи. Если бы не Сталин, то, наверное, Хьюстон был бы в Тюмени. «Мы начинаем думать о том, что надо вернуться в Россию», — сказали мне в Schlumberger. Я зарегистрировал компанию в Санкт-Петербурге, документ подписал Путин. Наверное, Игорь Сечин подготовил. Сегодня в российском отделении Schlumberger работают более 15 тысяч человек. Я там трудился много лет, был в совете директоров СУЭК, после чего стал генеральным директором ENEL и председателем совета директоров в ОГК-5. В конце прошлого года я ушел из бизнеса и занимаюсь Софией-Антиполис. Так что у меня обширная русская биография.
Вы участвовали в проекте «Сколково». Это была попытка применить ваши знания в сфере создания научного парка?
Впервые я пообщался с Анатолием Чубайсом, когда президент Дмитрий Медведев приехал в Канны, на G-8 (имеется в виду Саммит G-20 в Каннах, встреча «Большой восьмерки» состоялась во французском городе Довиль. — прим. «Ленты.ру»). Чубайс каким-то образом узнал, что я один из тех, кто сделал Софию-Антиполис, и заинтересовался. Мы провели с «Роснано» закрытый семинар, потом меня назначили в Совет по модернизации экономики и инновационному развитию при президенте РФ. Чубайс сначала приезжал к нам в Софию-Антиполис, а потом побывал в Кремниевой долине. Я подозревал, чем все закончится, — как по Черномырдину: «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Тогда все закончилось так же: они выбрали американскую модель.
Ну я даже дал тогда какое-то интервью, высказался весьма открыто. Получился большой скандал, на меня даже какую-то травлю устроили, чисто по-советски. Тогда я отошел от участия в «Сколково». Правда, недавно мне снова предложили войти в совет директоров «Сколково», и я снова отказался. Сначала надо провести жесткий аудит — установить, что там работает, а что нет. Но ведь важно понимать, что я ничего против «Сколково» не имею! Это в целом правильное решение, чтобы развивать и диверсифицировать промышленность России, но я считаю, что большая ошибка — делать это в Москве, где уже и так слишком много денег. Не надо было строить технопарк рядом со столицей — надо делать ставку на развитие регионов. Ведь именно там и появляются новые проекты: Калуга, Казань, Новосибирск, Томск...
Где вы видите место для такого технопарка будущего?
В Крыму! Недавно в разговоре с моим другом, заместителем министра финансов Андреем Ивановым, который приезжал как-то в Софию-Антиполис — как раз, когда началась история с Крымом, — я сказал: «Ребята, вам надо выйти из плоскости конфронтации. Надо выйти в другую плоскость. Чтобы показать, для чего Россия все это делает, — ради развития! И у вас, в конце концов, здесь есть все предпосылки, как у нас были в 1975 году! Создавайте в Крыму лучший технопарк!» Вам надо работать на имидж, просто важно правильно структурировать этот подход. Надо сделать план развития, начинать, наверное, с экологии и с энергетики. У вас хоть есть уголь и газ, но сделайте ставку на renewable energy (возобновляемые источники энергии. — прим. «Ленты.ру»). А Крым — это то самое место, где есть солнце и ветер! Развивайте там спорт, гольф, делайте новый международный университет, место для роста бизнеса, выращивайте виноград и делайте вино! Это не сразу получится, но это точно будет полезным для страны! Вот так идея и родилась.
Вы уже общались с российскими чиновниками на эту тему?
В свое время руководство Агентства по управлению особыми экономическими зонами в лице Олега Савельева, тогда замминистра экономического развития, а теперь уже министра по делам Крыма, предлагало мне принять участие в их работе. Я был согласен при условии полной смены стратегии. Самое сложное для меня было в том, что агентство инвестировало деньги само, а эту функцию следовало бы передать регионам. Это источник коррупции, в моей стратегии от этого нужно было избавиться. Органу нужно стать агентством экономического развития России. И делать то, чего так не хватает сегодня, — маркетинг России во всем мире. Потому что сегодня никто не создает этот маркетинг! Посмотрите на Ирландию, посмотрите на Баварию, посмотрите на Барселону. Это огромная мировая конкуренция, вы должны этим заниматься постоянно и показывать Россию в ином свете, а не просто слушать чьи-то бесконечные жалобы в прессе на Путина.
Пока никто толком не занимается маркетингом России. Помните как Бильбао восстановил свой имидж? Это же был плохой северный испанский город, а теперь все только и говорят про музей современного искусства. А ведь культура могла бы занимать большое место и в маркетинге России. Не секрет, что 90 процентов фондов музеев находится в подвалах, а выставляется только десятая часть. А что если взять у Эрмитажа, у Русского музея, у Третьяковки, у Пушкинского понемногу и основать новые музеи в Крыму? Это объясняет русскую историю, там логично иметь музей. То есть начинается маркетинг на основе самой России, ее истории и культуры. И тогда через пять лет вы запросто можете продавать туда туры, ну, если, конечно, к тому времени подготовить инфраструктуру. Если будут нормальный аэропорт, гостиницы, если люди смогут играть в гольф. Ведь Крым сам по себе — сильная торговая марка.
Почему именно гольф?
Постарайтесь продать что-нибудь японцам без того, чтобы играть с ними в гольф! Я в Японии в лифте небоскреба видел людей с клюшками — куда они, спрашивается, направлялись? Наверху играть, на крыше. Там просто негде выйти и поиграть, а выйти на настоящее на поле — это мечта. Потому что в Японии нет пространства, земля стоит бешеных денег. Поэтому все японцы едут в континентальную Европу или в Ирландию. Японец приезжает, тратит большие деньги на перелет и игру! Если вы дадите ему возможность пять раз за неделю сыграть в гольф в Крыму, сделаете там турнир «Мицубиси» и построите нормальный аэропорт, у вас и появится настоящий маркетинг.
Вам кажется, это возможно при сложившейся мировой ситуации?
Своим молодым сотрудникам я всегда говорил: «Ребята, не надо мне объяснять, почему это невозможно, я это знаю сам, просто делайте». Вот и все. Я думаю, здесь тот же самый уровень сомнения, который, может быть, существовал, когда 40 лет тому назад мы начали Софию-Антиполис. С тех пор мир изменился — появился интернет. Тогда поехать в Кремниевую долину или пожить месяц в Стэнфорде было не принято. Надо начинать как раз тогда, когда кажется, что наступил кризис. Потому что мы по опыту прекрасно понимаем, что первые результаты появятся лет через пять. Здесь уже можно учесть все ошибки, выступить единым фронтом всем заинтересованным ведомствам. Говорить не только о науке, обучении и бизнесе, но и о спорте, здоровье и питании. В таком проекте надо уметь синхронизировать разные темы и направления. Это задача для хорошего руководителя.
США ужесточают санкции, что делает участие американских компаний невозможным в российских проектах. Делать без них такой проект вам представляется возможным?
Во-первых, ситуация быстро меняется. Я прекрасно помню 1998 год, когда был кризис и все западные компании покидали России ускоренными темпами. Я полетел в Нью-Йорк, встретился с президентом своей компании и сказал ему: «Если ты уйдешь из России, то совершишь самую большую ошибку». И мы остались. С тех пор Schlumberger в своей области лидирует в России. Да, бывают сложные моменты: экономические, политические, военные. Но все равно, время берет свое. Во-вторых, когда я говорю своим американским друзьям: вы извините, ребята, но какой у вас с Россией оборот торговли — 40 миллиардов? А у Европы — 400 миллиардов! То есть у нас, европейцев, совершенно другие интересы, имейте это в виду. Впрочем, то же самое насчет будущей модели Cloud University, где американцы впереди. Что мы все хотим? Чтобы это была чисто американская модель, или хотим создавать свою? Это тоже вопрос для России. В общем, когда мы идем через кризис и смутные времена, надо готовиться к следующему этапу. Это как игра в шахматы. Помните, что лучшие сделки готовятся во время кризиса. «Друг познается в беде», — говорят русские. Я бы эту поговорку расширил так: «Только в кризис можно понять, кто твой настоящий друг».
Вы упомянули Cloud University. Что вы вкладываете в это понятие?
Я это называю новый цифровой университет Cloud University, потому что интернет меняет очень многое, в том числе устройство университетов и высшей школы вообще. Сегодня, например, из любой точки мира через компьютер я могу присутствовать на лекции вашего великого математика Станислава Смирнова из Швейцарии. То есть идет развитие новых способов доступа к лучшему уровню знаний, и я считаю, это дает огромные возможности для экспериментов в создании новой формы университета. И в первую очередь для развивающихся стран, которые имеют возможность, не проходя путь Оксфорда или Сорбонны, идти гораздо быстрее к оптимальному результату — сразу брать самое новое.
Какие компании могли бы найти себя в таком проекте в Крыму? С учетом российских реалий, которые вы хорошо знаете.
Я думаю, надо рассчитывать на новые компании, которых сегодня еще не созданы. Вы знаете, что идет ускорение развития технологий. Я прекрасно помню, как у моего отца в нашей деревушке в Нормандии появился первый черно-белый телевизор. И в течение следующих 25 лет он его смотрел! А мои дети уже кивают на iPhone 6, который выйдет в сентябре. Говорят: «Папа, надо покупать!»
Мы не знаем и половины компаний, которые через 10-15 лет будут существовать. Но надо думать, что люди, которые выстроят эти компании, потребуют высокого уровня жизни, высокого уровня свободы, высокого уровня передвижения и такого же уровня коммуникаций. И если вы хотите создавать среду для этих новых компаний, имейте в виду: очень много функций пойдет через ваш айфон, например та же медицина.
Также надо понимать, насколько меняется форма новых компаний. Быстро растет доля компаний, которые не могут быть подвержены чисто финансовому анализу, у которых растет доля интеллектуальной составляющей. Приведу пример: в Schlumberger мы каждый год инвестировали около семи-восьми процентов бюджета в науку. И получили отличный результат. И это более важно иногда, чем чисто финансовый показатель типа EBITDA.
Вам было бы интересно поучаствовать в таком проекте, если бы он состоялся?
Во-первых, мне 65 лет, я уже ушел от текучки, для меня важно быть председателем в София-Антиполис, потому что я до некоторой степени стараюсь сохранить эту идею в стороне от политики, что дается непросто. Это часть моей жизни, я француз, мои дети учатся там, в Софии-Антиполис. Но большую часть своей карьеры я сделал в России. И я хотел бы отдать что-нибудь из того, что я знаю. Мои дети наполовину русские, у них французский паспорт, но для меня немаловажно, если я смогу им помочь развивать хорошие идеи в помощь России. Когда военные отойдут на второй план, то будут востребованы образование, наука, инновации и международная кооперация. Тут я точно смогу помочь, но готовиться к этому нужно уже сегодня.