Китай и Монголия приняли решение о повышении уровня двусторонних отношений до «всестороннего стратегического партнерства». Об этом заявлено в Улан-Баторе по окончании переговоров председателя КНР Си Цзиньпина с президентом Монголии Цахиагийном Элбэгдоржем. Пекин очевидно заинтересован в вовлечении Улан-Батора в свою геополитическую орбиту. Между тем, Россия привыкла рассматривать Монголию, как зону своих интересов. О том, как складываются отношения этих стран, «Ленте.ру» рассказал заместитель директора Института Дальнего Востока РАН, профессор Сергей Лузянин.
«Лента.ру»: Поездка Си Цзиньпина — первый за одиннадцать лет визит главы китайского государства в Монголию. Считаете ли вы, что происходит некий качественный поворот в отношениях двух соседних стран, которые исторически прошли через множество испытаний?
Лузянин: Двухдневный саммит в Улан-Баторе действительно не стал рядовым событием и вызвал разноречивые оценки экспертов. Одно из самых распространенных мнений: визит Си Цзнньпина больше был выгоден монголам, которые в настоящее время остро нуждаются в усилении китайской кредитной и инвестиционной помощи. Поддержка особенно необходима минерально-сырьевому сектору — главному «кормильцу» бюджета страны. Другие эксперты, напротив, полагают, что саммит больше дал Китаю. КНР в условиях обострения отношений с другими соседями — Японией и Вьетнамом — важно иметь в лице Монголии надежного долговременного партнера.
Что собой представляет монгольская экономика?
Основа — сырьевой сектор, серьезно зависящий от внешних инвестиций. В 1990-е и 2000-е годы монгольская экономическая модель была ориентирована исключительно на иностранные капиталовложения. Доля западных инвесторов составляли 70-75 процентов от общего объема инвестиций. Неслучайно Монголия занимает первое место в мире по объему иностранной помощи на душу населения среди стран с переходной экономикой.
После монгольской демократической революции (1990-1991) страна стремительно развивала внешнеэкономические связи, интегрировалась в мировые финансовые институты (ВТО, Азиатский банк развития и другие). Таким образом Улан-Батор создавал для себя в лице Запада, Японии и Южной Кореи новых партнеров — в дополнении к традиционным — России и Китаю. В Монголии это называют концепцией «третьего соседа». Улан-Батор достаточно умело использовал международную помощь стран Запада для создания фактически новой либеральной экономики.
Концепция сбалансированной и нейтральной политики активно реализовывалась и на дипломатическом направлении. Примером может послужить сближение Улан-Батора и ОБСЕ. Монголия некоторое время была партнером и страной-наблюдателем ОБСЕ, прежде чем повысила свой статус до постоянного членства. В Улан-Баторе объясняют вступление в ОБСЕ тем, что это открывает перед Монголией еще одну возможность для развития равноправного сотрудничества как с Россией, так и с США и ЕС. Определенную роль сыграло и желание монгольского руководства укреплять демократические институты, внедрять европейские стандарты в правоохранительной системе страны. Однако ведущим мотивом стало намерение найти новую опору для внешнеполитического курса страны, ОБСЕ как организация в данном случае также выступает в качестве «третьего соседа».
Насколько основательно «третий сосед» вложился в экономику Монголии?
США, ЕС, Япония, Южная Корея предоставили Монголии 1,3 миллиарда долларов безвозмездной помощи. Льготных кредитов в страну поступило на сумму более одного миллиарда. Сейчас столь объемных инвестиций уже нет. Причем произошло это по решению самих монголов: из-за многочисленных обвинений чиновников в том, что они распродают страну, были приняты законы осложняющие работу иностранных компаний. Были трения и с китайскими бизнесменами, например в угольной отрасли. Китайцы так обиделись, что даже заявили, что больше не купят ни одного мешка монгольского угля.
Тем не менее нынешнее монгольское руководство вынуждено расширять экономическое сотрудничество с Китаем. Знакомо ли монголам такое понятие, как «китайская угроза», насколько распространены антикитайские настроения в обществе?
Да, сегодня Улан-Батор явно рассчитывает получить в лице Пекина щедрого спонсора. При этом монгольское руководство вынуждено закрывать глаза на растущие в обществе антикитайские настроения. Подозрительное отношение к китайцам существовало еще во времена Цинского господства (XVII — начало ХХ веков). Этот страх усилился в последнее десятилетие, когда экономические позиции КНР в мире и в регионе значительно укрепились.
К слову, Совет национальной безопасности Монголии сформулировал ряд китайских вызовов для республики: рост нелегальной китайской миграции, незаконная добыча золота, контрабанда наркотиков, фальсификация товаров, высокая доля в товарообороте (по сравнению с другими странами). Однако реально нейтрализовать вызовы, особенно экономического характера, достаточно сложно.
С 2003 по 2013 год взаимная торговля выросла с 324 миллионов до 6,7 миллиарда долларов. В Монголии зарегистрировано более 1200 предприятий с китайским капиталом и около 900 совместных предприятий. Объем китайских вложений (в инфраструктуру, горнодобывающую отрасль, переработку сырья) сегодня превышает 50 процентов от общего объема зарубежных инвестиций. Китай активно проникает на стратегические месторождения угля Таван Толгой и Овоот Толгой, меди и золота (Оюу Толгой).
Китай что-то готов дать взамен?
Визит Си Цзиньпина продемонстрировал, что да. Пекин идет навстречу монгольским пожеланиям. Прежде всего Китай готов «стать ведущим для Монголии источником развития». Объем торговли к 2020 году планируется увеличить до 10 миллиардов долларов, монголам разрешено пользоваться морскими портами Северо-Восточного Китая, подписан пакет инвестиционных соглашений. Китайские эксперты, подводя итоги визита, отмечают три главных сферы взаимодействия — инвестиции, инфраструктура и финансы.
Вопросы исторической памяти, несмотря на радужные горизонты сотрудничества, никуда не уходят?
Возможно, что одна из скрытых мотиваций монгольской политики Китая — стремление к более тесной интеграция «двух Монголий» (В состав КНР входит Автономный район Внутренняя Монголия (АРВМ) — прим. «Ленты.ру») Китайские историки всегда писали и пишут о МНР (Внешней Монголии) как «временно существующей вне исторического лона Родины».
Пекин демонстрирует, что в рамках китайского государства, несмотря на 70-летний период «советского влияния», сохранилась единая монгольская культура и цивилизация, центр которой находится все-таки в КНР. Речь идет даже и о главном историческом символе монголов — фигуре Чингис-хана. Культурный Центр основателя Единой Монголии китайцы создали в АРВМ. Несмотря на то что захоронение знаменитого полководца так и не найдено, сотни тысяч туристов, прибывающих на этот мемориал, уверены, что они находятся возле «истинной могилы Чингис-хана».
США проявляют большой интерес к Монголии. Пекин, наверное, относится к этому с ревностью?
В активизации монгольской политики Китая явно просматривается антизападный геополитический аспект — попытка вырвать сопредельную Монголию из проамериканского «альянса», сложившегося в 1990-е годы на волне теории «третьего соседа». «Степная республика» за два десятилетия превратилась в объект активной американской политики, включая военно-политическую сферу. Монголы, пусть и номинально, но участвуют во всех «гуманитарных» военных операциях США. Ежегодно проводятся монголо-американские учения «В поисках хана» (Khaan quest). Правда, при этом монгольское руководство, независимо от партийной ориентации, отвергает предложения Вашингтона о создании на ее территории сети военных баз.
Значит, есть возможность подключить Улан-Батор к тем проектам, которые объективно сдерживают процесс «возвращения США в Азию».
Участие Монголии в качестве наблюдателя в ШОС для КНР и РФ — дополнительный ресурс усиления стабильности и региональной безопасности. Как отметил монгольский президент Элбэгдорж, «мы с уважением относимся к предложению со стороны ШОС поднять уровень нашего участия в этой организации». Понятно, что такие высказывания приветствуются и в Москве, и в Пекине.
Регионализм просматривался и в желании Улан-Батора подключиться к китайскому проекту «Экономический пояс Великого Шелкового пути». Ответная любезность Пекина — приглашение монголов на форум АТЭС в Шанхае (ноябрь 2014-го) и обещание пролоббировать место для Монголии в качестве постоянного члена форума. К слову, Россия накануне Владивостокского саммита АТЭС также обнадежила монголов, обещав поддержать их вступление. Но, видимо, вопрос дипломатически не успели проработать, и вступление не состоялось.
Си Цзиньпин положительно высказался по поводу инициативы президента Элбэгдоржа по запуску нового механизма — улан-баторского диалога по безопасности Северо-Восточной Азии. Что это может означать для региональной безопасности?
Это значит, что Китай будет активным участником этого диалога. Россия как евроазиатская держава и сосед Китая и Монголии по региону приветствует любые попытки решить острые проблемы безопасности в многостороннем формате.
В регионе хорошо известны монгольские возможности и инициативы на северокорейском направлении. Кстати, президент Элбэгдорж стал первым главой иностранного государства, посетившим КНДР со времени прихода к власти Ким Чен Ына. КНДР явно доверяет Монголии, которая неожиданно для многих стала играть самостоятельную роль в корейском урегулировании.
Монголия, где свободно действуют западные компании и американские НПО, и закрытая почти наглухо Северная Корея. Казалось бы, никакой основы для сближения тут быть не может.
Можно предположить, что в основе взаимного сближения есть некие историко-психологические объединяющие факторы стран, зажатых большими соседними державами. И Монголия, и Северная Корея находились в тисках советско-китайского геополитического и регионального соперничества.
При этом для КНДР монгольский пример является достаточно привлекательным в плане умелого лавирования монголов между старыми хозяевами ситуации (КНР и Россией) и новыми — США и их союзниками. Пхеньяну, возможно, нравится, как Улан-Батор умело сталкивает РФ, КНР, США, Японию и Южную Корею в борьбе за монгольские минеральные ресурсы и месторождения. Северокорейскому руководству импонирует и как монголы вот уже 10 лет получают большие объемы гуманитарной помощи с Запада. Понятно, что КНДР по идеологическим причинам не может принять в полном объеме сложившуюся либерально-демократическую модель развития Монголии. С другой стороны, китайский вариант реформ, навязываемый Пекином, северные корейцы последовательно отвергают. Он им явно не нравится. Возможно, в этой модели они видят скрытый вариант китайского контроля. Не исключено, что как раз либеральные элементы монгольского опыта без какого-либо намека на диктат и контроль со стороны Монголии над КНДР Пхеньяну импонируют значительно больше, чем «китайский путь».
В Улан-Баторе прозвучала монгольская инициатива, озвученная президентом Элбэгдоржем и поддержанная председателем Си Цзиньпином, о проведении осенью 2014 трехстороннего саммита «Россия — Монголия — Китай».
Это главная сенсация и загадка переговоров Си и Элбэгдоржа. Формирование подобного треугольника чрезвычайно выгодно всем трем его участникам. РФ и КНР могут более эффективно сдерживать активность «третьей силы» на монгольском направлении, наращивая и координируя свою монгольскую политику. Для Монголии появляется реальная возможность в будущем доставлять свою продукцию без пошлин и квот на российский и китайский рынки.
При этом для России в условиях экономических санкций особенно актуально звучат слова монгольского руководства о намерении «поставлять в РФ мяса и мясопродуктов больше, чем Новая Зеландия и другие страны». Хотя в последние два года в экономической сфере российско-монгольских отношений вновь появились отдельные проблемы. Сохраняется дисбаланс между российским импортом (70 миллионов долларов) и экспортом (1,6 миллиарда долларов). К сожалению, монгольская сторона не всегда выполняла свои обязательства, зачастую меняя правила игры, либо отказывалась вообще от их исполнения.
Возможно, что, возрождая «треугольник», Элбэгдорж, хотел бы осторожно уравновесить экономическое и политическое усиление Китая в республике за счет России.
Уникальность планируемой встречи Элбэгдоржа, Путина и Си Цзиньпина состоит в том, что в новейшей истории никогда руководители трех стран не встречались вместе официально. Единственным и очень далеким историческим аналогом была Кяхтинская конференция представителей царской России, Китая и Внешней Монголии в мае 1915 года. В постсоветский период не было даже намека на реализацию проектов в трехстороннем формате. Поэтому, если встреча трех глав государств осенью в Монголии все-таки состоится и будут подписаны официальные документы, это станет очень серьезным геополитическим прорывом.