Термин «афганизация» применялся не единожды по отношению ко многим регионам планеты, но на постсоветском пространстве первым его употребил специалист по Афганистану и Средней Азии Александр Князев, рассуждая в одной из своих книг о постреволюционной Киргизии. Теперь он же применяет этот термин по отношению к Украине. «Лента.ру» решила выяснить, что имеет в виду политолог, сравнивая такие разные страны, как Украина и Афганистан, подспудно поговорив о потенциальных конфликтах на постсоветской территории.
«Лента.ру»: Вы рассуждаете об интересном политическом феномене — «афганизации» Украины. Что это такое и как скажется на региональной политике?
Князев: Вообще, определение этого феномена может звучать по-разному, все зависит от контекста. Под «афганизацией» лично я имею в виду процесс разгосударствления территории, когда образуются самостоятельные анклавы, управляемые и выстраивающие свои отношения с соседями, как правило, с использованием военной силы. Государство — это инструмент управления и контроля, в случае, когда этого нет — страны приходят к состоянию, которое мы уже имеем десятилетиями в Афганистане, а теперь, судя по всему, будем иметь на Украине. На бывшей Украине.
Понятно, что термин читается по-разному. Но есть же какие-то обобщающие признаки?
Характерная особенность явления — зависимость каждой из военно-политических группировок от внешних центров. В Афганистане это США и Великобритания, Саудовская Аравия и Пакистан, Турция и Китай, Россия и Иран. На Украине — США и Германия, Польша, Турция, Россия в одиночку.
«Афганизация» в главном из ее компонентов — это потеря государства на любой территории, это тот самый «управляемый хаос» (а с недавнего времени в ряде регионов и неуправляемый), который позволяет решить все необходимые задачи для установления контроля над heartland (в геополитике — северо-восточная часть Евразии — прим. «Ленты.ру») со стороны «атлантической цивилизации».
Включение тех или иных стран в процессы «афганизации» имеет уже апробированные инструменты, важнейшим из которых в последние десятилетия стали «цветные революции» во всем их разнообразии, оптом («арабская весна») и в розницу («революция роз» в Грузии, «тюльпановая революция» в Киргизии).
То есть, я правильно понимаю, вы утверждаете, что актуальным перестало быть целое политологическое направление?
В западном экспертном и политическом сообществах давно уже поставлены под сомнение такие понятия как «национальные интересы», в странах, которые не относятся к «золотому миллиарду», а, значит, под сомнением оказываются и многие национальные государства. Сейчас, вот, в этом ряду — Украина. Помимо нее, Афганистан, Ирак, Грузия, Судан, Сомали — все это живые примеры разрушения государств, включая их территориальную целостность. Можно назвать еще ряд стран, перед которыми стоит подобное испытание, процессы запущены, катализаторы могут сработать даже без внешнего воздействия.
Например?
Из постсоветских образований первыми тут идут, на мой взгляд, Молдавия, Грузия, Киргизия, не все просто в Таджикистане…
Насколько корректно сравнивать Афганистан и Украину? Совершенно ведь разные даже в базе государства?
В Афганистане деление страны происходит по этническому, региональному, кое-где религиозному, признакам. На Украине — то же самое. Преимущество Афганистана по сравнению с Украиной — в немалом историческом опыте существования в качестве государства. Украину скорее можно сравнивать с Киргизией, где после государственного переворота 2005 года происходят подобные процессы, тогда, кстати, у меня и появился применительно к Киргизии этот эпитет: «афганизация».
При каких условиях процессы, происходящие на Украине, можно остановить или хотя бы свести к минимуму?
Процессы с Украиной зашли уже настолько далеко, что говорить нужно, по моему мнению, не о том, чтобы их просто остановить. Говорить нужно о том, как конкретно географически, на каких условиях, под чьим контролем и с какими прогнозируемыми последствиями осуществлять раздел — это уже, кстати, более чем «афганский», это уже «югославский» сценарий.
Можно долго рассуждать об исторических основаниях для этого, все они общеизвестны, но важнее согласиться с объективными оценками того, что мы имеем на данный момент. А имеем мы на территории Украины даже в самом простом приближении две разные общности, две разные территории, два разных мира. Это, не считая таких немасштабных анклавов как, скажем, закарпатские русины, венгры или румыны в том же Закарпатье.
Самый очевидный вопрос: нужны ли эти головные боли России?
Для России сейчас важно, что останется в сухом остатке под прежним названием: получится ли в итоге создать хоть какой-то буфер — ту же Новороссию, или это «гуляй поле» под боком останется очень надолго.
В общем-то, главная цель США и их союзников достигнута: оптимальной для российских интересов мирной и цельной Украины уже не будет никогда, можно забыть об этом. Думаю, что признание этого факта наступит достаточно скоро, в течение месяцев, не лет. В этом плане Украина очень динамично обошла Афганистан. Впрочем, там, как и положено, на Востоке все процессы более вялы, инертны.
Если рассуждать шире, геополитическими категориями: конфликтологи обращают внимание на развитие военных противостояний по всему периметру вокруг бывшего СССР. Это совпадение?
С некоторых пор я перестал верить в случайность событий вообще, а тем более в их совпадения. Теория вероятности гласит, что в основе всех массовых случайных событий лежат детерминированные закономерности. А закономерности, в свою очередь, распространяются на явления, которые могут быть воспроизведены в одних и тех же условиях. О сходстве базовых условий для Афганистана и Украины мы уже говорили. Мне кажется, сейчас мы имеем дело с абсолютно продуманным и давно подготовленным планом по хаотизации пространства Центральной Евразии, ядром которой является Россия с прилегающими постсоветскими лимитрофами.
Какие потенциальные очаги конфликтов выделили бы вы? С какой динамикой будут развиваться процессы?
О том, что на фоне еще не достигшего своей кульминации развала Украины следующим окажется возобновление конфликта в Нагорном Карабахе, из понимающих экспертов не говорили только ленивые и совсем уж ангажированные. Случилось. И о Приднестровье говорили, и там идет нагнетание. Но мне кажется, что текущая ситуация и в Карабахе, и в Приднестровье относятся все-таки к явлениям не первого ряда.
Уровень интенсивности этих конфликтов может сейчас меняться, могут быть и серьезные всплески, но не они будут определять общую картину противостояния. Целые цепочки событий в основании Евразии позволяют предположить, что задача нынешних азербайджанско-армянского и приднестровского противостояния — лишь заполнение пространства ставшей уже классической «дуги нестабильности Бжезинского» и, заодно, отвлечение общественного внимания от других, критически значимых конфликтных зон.
Я вижу две таких основных зоны: это Каспий, и это китайский Синьцзян. Они соединяют между собой «фронт» будущих конфликтов, который будет, конечно условно, проходить в ареале южных границ Казахстана.
Казахстана? То есть, слова, сказанные из-за океана о недопустимости расширения сферы влияния Таможенного союза — это вовсе не пустые заявления?
Катализатором украинского кризиса стал процесс евразийской интеграции, не окажись Украина между жестким выбором — ЕС или ЕАЭС (я сейчас не останавливаюсь на деталях, на качественных характеристиках этих альтернатив), «многовекторность» Украины могла бы еще какое-то время продержаться. Казахстан — главный после России участник евразийской интеграции, я сознательно ставлю его впереди Белоруссии, поскольку в этом процессе Астана ведет себя значительно последовательнее, нежели Минск. Казахстан и более уязвим, нежели Республика Беларусь, с точки зрения внешних воздействий. Как писал когда-то Киплинг: «а мы пойдем на север».
А как же в таком случае «бросок на юг»? Очагом нестабильности всегда была Средняя Азия, а вовсе не Казахстан.
В среднеазиатском географическом пространстве я вижу два «коридора» угроз в направлении Казахстана. Во-первых, — это уже общеизвестно и традиционно — Таджикистан и Киргизия. Границы между Афганистаном, Таджикистаном и Киргизией — смешные, коррумпированность спецслужб и всех силовых структур — просто вдохновляющая, да и на территории обеих республик «заделы» созданы немалые. В Киргизии, например, нерядовые сотрудники спецслужб и правоохранительных органов по совместительству занимают не последние места в иерархии таких организаций как «Хизб ут-Тахрир» и «Таблиги Джамаат».
В Таджикистане существуют прямые связи силовиков с афганскими вооруженными группировками из приграничных провинций. Во время беспорядков в Хороге летом 2012 года людей известного там полевого командира, афганского узбека Муталиббека с оружием пропускали на территорию Горного Бадахшана (Горно-Бадахшанская автономная область Таджикистана — прим. «Ленты.ру») с целью продемонстрировать непокорным памирцам «афганскую угрозу».
Второй «коридор», как это ни показалось бы странным на первый взгляд, — нейтральная и вроде бы тихая Туркмения. Ее специфика — в закрытости, а в реальности там происходят непростые процессы, есть межрегиональное противостояние между группами племен, есть анклавы, контролируемые исламистами, откуда, в частности, отправляются боевики в Сирию и Ирак. Около года неспокойно и на границе с Афганистаном, есть, в том числе, и прецедент территориальных требований к Ашхабаду со стороны этнических туркменских радикальных группировок афганского северо-запада.
Ну, и общей для всех является коррупция — пересечь любую границу, любую территорию можно за довольно малые деньги. Стоит ли говорить и о том, что связи группировок на территории Афганистана с силовиками и спецслужбами — как Таджикистана, так и Киргизии — построены на совместном бизнесе? В обеих республиках давно уже не стало того, что специалисты именуют «черным героином» (наркотики, которые контролируются уголовными сообществами вне поля зрения силовиков), весь героин уже много лет исключительно «красный», то есть контролируемый местными МВД, ГКНБ, антинаркотическими ведомствами, пограничными и таможенными службами. Наркобизнес, кстати, служит мощным катализатором «афганизации» этих территорий, исключая силовые структуры и спецслужбы из числа государственных институтов. Кто будет хотеть служить за зарплату, когда предлагаются деньги в совершенно иных масштабах…
Как, по-вашему, будет развиваться ситуация дальше, какое влияние окажет украинский конфликт на попытки интеграции?
Президентские выборы в Афганистане показали, что процесс развала государства очень сложно остановить. То же самое уже можно сказать и об Украине, также очень сложно восстановить государство в Киргизии. Пассивность России на афганском направлении трудно объяснить чем-либо другим, кроме как отсутствием четкого стратегического понимания важности афганской ситуации с ее угрозами для безопасности России. А перетекание этих угроз в постсоветскую Среднюю Азию происходит стремительно.
На фоне украинской ситуации можно уже точно сказать, что использование таких инструментов как ОДКБ и вовлечение в ЕАЭС/ТС здесь не будет иметь успеха. После двадцати с лишним лет отсутствия в региональной политике, России сегодня необходимо в краткосрочной перспективе активизировать работу с Казахстаном по защите южных границ Евразийского союза, параллельно создавая и реализуя программу возвращения своего влияния на все, что находится южнее, отдельно работая с ключевым игроком Средней Азии — Узбекистаном.
Увы, уже, наверное, согласовывая эту работу, прежде всего, с Китаем.