В Москве не утихает скандал по поводу закрывающихся больниц. Все началось 15 октября, когда хакеры выложили в интернет документ из базы данных столичной мэрии с планом реструктуризации учреждений здравоохранения. В бумаге анализируется работа почти трех десятков столичных клиник. Для повышения их эффективности предлагается часть учреждений объединить, а в других — сократить персонал и койко-места. Пользователи интернета и медики тут же подняли волну возмущения. Тем временем в столичной мэрии всех поспешили успокоить и пояснили, что обнародованный список не окончательный документ, а всего лишь аналитическая записка. Подробный план модернизации московского здравоохранения, по словам заммэра Москвы по социальным вопросам Леонида Печатникова, будет представлен к концу года. Тем не менее активисты общественного движения «За достойную медицину» намерены 2 ноября провести митинг медработников. Как к переменам относятся врачи? Что думают о своем будущем? Что ждет их пациентов? Об этом и многом другом они рассказали «Ленте.ру».
Станислав Васильев,
частный врач-стоматолог
Я работал и в государственном стационаре, и в поликлинике. Пять лет назад перешел в частную компанию, потому что надоело сражаться с ветряными мельницами. Оптимизация здравоохранения нужна. Сейчас система работает неэффективно. Основная проблема — в грамотном распределении функций. Взаимодействия между поликлиниками, стационарами, скорой практически нет. В общем-то, это даже не секрет. Врачи стационаров считают докторов поликлинического звена лоботрясами, которые только и могут выписывать направления на госпитализацию. Врачи поликлиники думают, что доктора в больницах — высокомерные жлобы, которые под любым предлогом пытаются отказать в госпитализации. Врачи на скорой считают козлами вообще всех, поскольку им приходится просто кататься по городу, чтобы «пристроить» пациента. Докторов и фельдшеров скорой никто не любит — привозят не туда и не по показаниям.
Функции каждого из звеньев здравоохранения нужно кардинально пересматривать. Сейчас они просто конкурируют друг с другом. В стационар челюстно-лицевой хирургии скорая может привезти пациента удалить зуб мудрости или с вывихом челюсти. Зачем? Травма легкая. У меня братишка, не имеющий медицинского образования, но занимающийся боксом, умеет эти вывихи вправлять. А в поликлинику, например, из больницы направляют пациента с черепно-мозговой травмой и сопутствующим переломом челюсти, хотя такие больные как раз должны находиться под постоянным контролем врача. В общем, происходит много несуразиц.
Всем известно, что лечение в стационаре стоит дороже. Но эффективнее ли оно? Если мы говорим, к примеру, об удалении зуба мудрости — нет. Ибо это легко решается амбулаторно. Лечить в стационаре амбулаторную патологию только потому, что кто-то не мотивирован работать в поликлинике — это все равно что топить фейерверком печку. Дорого и ни фига не эффективно. В то время как человек, который реально нуждается в госпитализации (например, с сочетанной травмой), ее не получит — его койко-место занято пациентом с фурункулом на заднице.
Я сейчас наблюдаю, как все устроено в частных клиниках. Это небо и земля. Частники стараются все использовать с максимальной отдачей. Городские больницы и поликлиники в этом совершенно не заинтересованы. В последние годы уйму денег грохнули на модернизацию. Знаю больницу, где томографы стоят до сих пор не распакованными. Видел онкодиспансер, склад которого забит уникальным оборудованием. Только работать на нем некому. Можете себе представить такую ситуацию в коммерческом учреждении? В одной из клиник, где я работаю, купили микроскоп за 4 миллиона рублей при месячном обороте в 5 миллионов рублей. И мы выжмем из него максимум возможностей, чтобы окупить. Для этого и покупали.
Семен Гальперин,
врач-невролог
У нас реорганизация идет уже полным ходом. Нашу больницу объединяют с другим медучреждением. Практически всем врачам места в новой структуре не нашлось. Мне предложили либо увольняться, либо переходить на должность санитара. Поскольку коллектив сейчас борется против слияния, я не могу подставить коллег и уйти. Поэтому предложение приму. Уже сделал себе бейджик «Кандидат медицинских наук, санитар». Работы не боюсь, палубу драить умею.
Я не знаю, по какому принципу оптимизируются учреждения здравоохранения. Когда это все начиналось, говорили, что будут избавляться от больниц с низким уровнем услуг и избыточной помощью. До объединения наша больница считалась вполне рентабельной, выполняла все планы и даже испытывала перегруз. У врачей были приличные зарплаты, находились средства на закупку оборудования. К нам ехали пациенты со всей страны, потому как знали, что здесь сформирована мощная клиническая база лечения определенных видов болезней. В 90-х годах было создано первое в Москве отделение паллиативной помощи, появился Центр рассеянного склероза, Центр хронических обструктивных болезней легких. У нас отработаны методики восстановления больных после кардиологических операций, методики ведения самых тяжелых больных.
После того как нас сделали филиалом другой больницы, резко все изменилось. Зарплата с 60 тысяч упала до 20. От нового руководства только и слышно, что мы «нахлебники». Знаем, что на скорой и в поликлиники поступил приказ не направлять к нам на госпитализацию. То есть применяется простая технология, отработанная еще в 90-х годах. В то время когда массово шла приватизация в стране, заводы лишались поставщиков, рушили связи и они, в конце концов, банкротились. Ничего нового. Раньше существовал запрет на приватизацию учреждений социально-бытовой сферы: научных учреждений, школ, больниц. Но в итоге нашелся способ обхода. Сейчас учреждения сдаются не в собственность, а в долгосрочную аренду либо управляются совместно с частными компаниями. В 90-х уходили на рынок торговать инженеры. Теперь пришла очередь врачам. А население, конечно, почувствует все прелести реформы. Для многих качественная медицинская помощь станет недоступной.
Те, у кого есть деньги, пойдут в коммерческие центры, где прием врача стоит 200 евро. Но в массе своей жители страны со средней зарплатой в 300 долларов в месяц не смогут оплачивать медицинский прейскурант. Это заранее обрекает большинство пациентов на вымирание, а систему оказания высококвалифицированной, то есть дорогостоящей, помощи — на исчезновение. Именно к этому и ведет наша реформа: останется несколько дорогих клиник за высоким забором для тех, кто имеет собственный краник у трубы. А для остального населения — босоногие доктора и целители.
Василий Власов, президент Общества специалистов доказательной медицины, профессор кафедры управления и экономики здравоохранения Высшей школы экономики
Уже можно констатировать: на месте бесплатной медицины постепенно вырастает платная. Сейчас потребитель расходует на лекарства примерно третью часть своих доходов. Исследования показывают, что у стран, где расходы граждан на медицину выше 30 процентов, вероятность развития катастрофической проблемы в связи с заболеванием резко увеличивается. Когда у человека возникают острый бронхит, пневмония, даже если его будут лечить в бедной больнице, то он может себе лекарства купить, имея пусть и невысокие доходы. Беда случается там, где возникает тяжелая болезнь, требующая эффективного, но дорогого лечения. Это, прежде всего, онкология. Лечение страшно дорогое. И оно просто по финансовым соображениям неподъемно для людей. А бесплатное лечение им не предоставляют, хотя по закону у нас все люди, у которых установлен диагноз какого-то рака, должны получать бесплатное лечение за федеральный счет. Пациенты тихо умирают или пытаются набрать деньги с помощью сбора с народа, с каких-то фондов, через телефонные компании и всякими другими способами выбраться из этого. Вплоть до продажи жилья.
По данным полевых исследований еще 2005 года, в России 13 процентов бедных людей отказывались от получения медицинской помощи по причине отсутствия денег.
Нас ждут большие урезания социальных программ на медицину. Уже сейчас мы наблюдаем сокращения больничных коек, врачей. Это все меры государственной экономии. В результате, может быть, не будет снижения уровня пенсий. То есть некие действия нам могут представляться негативными, но в действительности они могут оказаться частью какой-то программы.
Я не сторонник теории заговоров, но если проанализировать ситуацию в отрасли, то можно увидеть, что на протяжении последних десяти лет реализуется некая программа. Ее можно назвать антисоциальной, грабительской, но она вполне себе последовательна. Гильотина ведь — это нормально устроенный инструмент. Но предназначен для того, чтобы рубить головы. Вот именно так я и смотрю на трансформации в медицине. Грозит ли это социальными взрывами? Не думаю. Наш народ радуется, что «крымнаш», соответственно, с ним можно делать все что угодно. Это такое общее впечатление. Кто будет возражать, сопротивляться? Ну, поплачет кто-то. Ну и что? Ну, умрет. Кого это волнует?
Римма Анчипаловская, врач-узист московского Диагностического клинического центра №1
Наш центр был открыт в 1987 году еще Чазовым, тогдашним министром здравоохранения. Мы обслуживали три столичных округа: Юго-Западный, Западный и Южный, — где проживают примерно 4 миллиона человек. Несколько лет назад центр получил международную премию за самый большой объем амбулаторной помощи населению в Европе — примерно 1,5 тысячи человек в день. В свое время, когда не было системы Добровольного медицинского страхования (ДМС), народ, чтобы записаться к нашим специалистам, приезжал из разных концов Москвы чуть ли не с 6 утра. Пациенты, приходившие к нам, выходили из стен центра не только с установленными диагнозами, но и с рекомендациями по лечению и направлениями в стационары. И что, теперь нам сообщат, что мы не нужны, потому что как бы «во всех округах Москвы уже все есть» и мы бесполезны и неэффективны?!
Оборудование-то, может, и получили во всех районах Москвы. Но я не очень уверена, что там качественная диагностика. Не потому, что у меня такая мания величия по поводу нашего центра. А потому, что народ едет к нам без направления. И за деньги проходит все обследования. Из тех самых округов, где все есть. Они едут на диагностику к нашим специалистам, которых знают.
К нам ведь в свое время был жесткий отбор. Я сюда пришла в 1991 году. А до этого десять лет проработала в двух роддомах акушером-гинекологом. И оперировала, и роды принимала. И меня брали именно как такового специалиста-УЗИ, который знает определенную сферу медицины. Есть ультразвуковые исследования, которыми я не занимаюсь. Например, урология. Я там мало что понимаю. А сейчас медвузы пачками штампуют узистов. После медвуза и ординатуры заканчивают четырехмесячные курсы по ультразвуковой диагностике и идут в больницы. Они не знают пациентов, клиники, где, что болит. Иногда даже датчик не умеют держать. Потому что эти первичные курсы не предполагают практического участия обучаемого в процессе.
Как будет происходить реорганизация — никто конкретно не говорит. Все на уровне слухов. Некоторым уже раздали уведомления о сокращении. Взамен ничего не предлагают. Начальство давит, чтобы увольнялись сами, чтоб не выплачивать выходное пособие. У нас примерно 1000 человек останутся на улице. Некоторые проработали здесь по 20-30 лет. Среди нас много «молодых пенсионеров». Куда пойти? Будем пристраивать себя в частные клиники. Но сложность в том, что сейчас одномоментно на рынок труда будут выброшены тысячи медиков. Ситуация-то примерно везде одинаковая. Везде исключительно деньги. Про людей забыли. Нам говорят: «А почему же вы раньше-то молчали, почему не выходили на площадь, не бастовали?» А у нас до последнего времени не было поводов выходить на забастовки. Мы были нагружены, мы работали.
В 1998 году, после дефолта, наши зарплаты упали до 750 рублей. По курсу это составляло 30 долларов. Но нам никто не говорил, что мы лишние. В январе 1999-го на собрании трудового коллектива главный врач нам сказал, что бюджет минимальный, финансирование сократилось, но надо работать, надо выживать и пациенты не должны из-за этого страдать. Сейчас стратегия совсем изменилась. Если кому-то и поднимут зарплаты, то это будет за счет увольнения других и повышения интенсивности труда оставшихся. А это приведет к потере качества. Чиновники-то всегда найдут, как повысить себе зарплату без увеличения интенсивности...
Павел Воробьев, заведующий кафедрой гематологии и гериатрии Московского государственного медицинского университета имени Сеченова, заместитель руководителя Формулярного комитета РАМН
Наша кафедра более 30 лет базировалась в стенах больницы №7. Летом нас попросили на выход. Сказали, что больнице не нужна наша помощь по лечению гематологических больных. Сокращено более 30 процентов коек, ликвидирована практически вся терапевтическая служба огромного скоропомощного стационара.
«Оптимизируют» по всей стране. Все началось не сегодня, а уже более 20 лет назад, со стартом реформы здравоохранения. В качестве критерия для оптимизации выбраны показатели зарабатывания денег на квадратный метр территории больницы. Я никогда не слышал, чтобы медицина зарабатывала деньги, как магазин или станция технического обслуживания. Для врача это кощунственный критерий. Как в этой ситуации должна поступать больница?
Самый простой путь: распустить персонал, уменьшить зарплату врачам, сократить невыгодные методы диагностики лечения, невыгодные отделения. Ну, а что не приносит прибыли, догадаться нетрудно. Койки терапевтического профиля — неврология, пульмонология — нерентабельные. Эффект двойной. Чем меньше терапевтических направлений, тем тяжелее больные. А чем тяжелее больные, тем больше дорогостоящих видов медицинской помощи они требуют. И это прямая выгода. Тем более когда человеку больно, он отдаст любые деньги.
Реформа медицинской отрасли необходима. Но в первую очередь она должна касаться первичного звена. У нас оно абсолютно голое. В регионах врачей не хватает. В Москве — то же самое. От того, что сократят стационары, первичное звено не улучшится. Нужно менять нагрузку на врача, организацию его деятельности. У врача должен быть штат людей, он должен быть самостоятельным юридическим лицом, со своей лицензией. Нужно дать ему право работать и в составе поликлиники, и частным образом. И все должны получать деньги от государства, а не делить медиков на частников и не частников. Всем необходимо установить единые правила, расценки. Есть понятие «сооплата». Если частная клиника занимается чем-то выдающимся, она может попросить доплату с пациента. Но базовая оплата должна быть государственная. Нас спросят: где на это взять средства? Как ни странно, денег в здравоохранении более чем достаточно. Нужно только немножко поменьше воровать. И каким-то образом упорядочить их расход. Государство сейчас тратит средства на какие-то актовегины, арбидолы — препараты, которые не имеют никакого отношения к лечению больных. Но мы выбрасываем миллиарды на эти пустышки. Мы закупаем дорогое оборудование по цене в три раза выше номинала. Причем часто оборудование это и не нужно, не используется. Высокотехнологичные исследования в Москве по-прежнему недоступны. Хотя чиновники отчитались, что в каждом округе есть аппаратура. Но почему-то на МРТ очереди по несколько месяцев.
В российских регионах уже есть первые отклики на оптимизацию. В Ярославской области закрыли роддома в районах. Только что разговаривал с коллегой из Ярославля. Он говорит, что женщины рожают дома.
На пресс-конференции в «Интерфаксе» заместитель мэра по социальным вопросам Леонид Печатников заявил, что подробный план реорганизации московской медицины должен быть представлен к Новому году. А сейчас рассматриваются лишь различные варианты.
Как подчеркнул г-н Печатников, в последние годы на переоснащение системы столичного здравоохранения современной техникой и обучение персонала было затрачено 105 миллиардов рублей. Чтобы понять, эффективно ли потрачены деньги, не простаивает ли новая техника, было заказано три консалтинговых исследования. В качестве ориентиров эксперты взяли работу систем здравоохранения в Западной Европе и Юго-Восточной Азии. Неполная версия одного из докладов попала в публичный доступ и вызвала вопросы у общественности.
«Это вовсе не руководство к действию, а результаты экспертной оценки. Мы рассчитывали на то, что при такой оснащенности эффективность работы системы будет существенно выше, — заявил Леонид Печатников.
По его словам, изменения в отрасли необходимы. Но при этом речь идет не о сокращении, а об оптимизации медучреждений. Предполагается, что после реформы в Москве будут действовать 35 «тысячекоечных» больниц, принимающих по системе обязательного медстрахования. При этом останутся специализированные больницы: туберкулезные, инфекционные, психиатрические. В части освободившихся после объединения помещениях планируется устроить «социальные койки». Врачам также не следует бояться безработицы. Сейчас в Москве свободны вакансии 5,3 тысячи терапевтов, 2 тысяч хирургов, 7 тысяч педиатров. Доктора с другой специализацией могут переобучиться на «дефицитный» профиль. Специально на переквалификацию департамент здравоохранения Москвы выделил 1,5 миллиарда рублей.