1917 год. Конец октября. Шел четвертый год большой войны. Войны, на тот момент самой страшной и масштабной в истории человечества. Войны, кардинально менявшей все, к чему она прикасалась: вещи, места, страны… но главное — людей. Москва и москвичи не стали исключением. Уютный и благостный некогда город превратился в гудящий от напряжения гигантский насос, перекачивающий ресурсы войны, работающий в ритме войны. Оружие, поезда, маршевые роты, запасные батальоны, люди с фронта, люди на фронт — все это непрерывным потоком пропускал через себя этот механизм, бывший совсем еще недавно древним, полусонным городом. И вот этот насос замер…
В конце октября 1917 года в Москве было относительно спокойно. Спокойно по сравнению с Петроградом, где вот уже более чем полгода обстановка на улицах напоминала затянувшийся день ВДВ. Толпы матросов, солдат и переодетых в них граждан гоняли по улицам города несчастных, имевших неосторожность надеть шляпу и очки, а уж тем более, остаться при офицерских погонах.
Москва была городом гораздо более умеренным. Революционные настроения хоть и имели место, но на поверхность пока не вырывались. Во многом благодаря мудрой политике начальника Московского военного округа полковника Рябцева, планомерно расформировывавшего воинские части по мере появления в них революционных и прочих разрушительных идей.
25 октября 1917 года в 11 часов 45 минут питерские большевики в лице товарища Ногина прислали своим московским соратникам телеграмму с сообщением о начавшемся в столице вооруженном восстании. И хотя знаменитый штурм Зимнего дворца на тот момент еще не состоялся, и «Аврора» еще не сделала свой исторический залп — московские большевики и примкнувшие к ним левые эсеры немедля создали собственный Боевой центр по руководству восстанием в Москве.
На раскачку времени не было. Сразу же, по получении телеграммы из Питера в казармы 56-го пехотного запасного полка Боевым центром были отправлены агитаторы-переговорщики во главе с Александром Аросевым (отцом всем известной актрисы Ольги Аросевой, «пани Моники»). Их целью было формирование вооруженных отрядов для занятия Почтамта и Центрального телеграфа. 56-й полк выбрали неслучайно. Кроме революционных настроений он выгодно отличался от других московских воинских частей тем, что на него была возложена охрана важных государственных объектов: Государственного банка, казначейства и — что особо ценно — Арсенала Московского Кремля, где в то время хранилось основное количество стрелкового оружия и в первую очередь пулеметов и боеприпасов к ним. К тому же казармы рот 56-го полка располагались в различных районах Москвы, а штаб находился в Покровских казармах, в заманчивой близости от Почтамта.
Запасными частями в то время назывались подразделения, предназначенные для подготовки солдат перед отправкой их на фронт. Говоря современным языком — «учебки».
После недолгих колебаний Боевому центру были выделены две роты. Преодолев короткий путь по Покровскому бульвару, они без проблем заняли Почтамт.
А в это время Московская городская дума активно заседала. Днем после выступления руководителя фракции большевиков Скворцова-Степанова большевики покинули заседание. К вечеру, для защиты Временного правительства, де-факто уже низвергнутого в Питере, но де-юре все еще единственно легитимного на территории России, представители оставшихся фракций создали Комитет общественной безопасности (КОБ). Тем же вечером большевиками был создан Военно-революционный комитет (ВРК). Так определились две основные силы будущего противостояния.
Ночью с 25 на 26 октября, когда в революционном Петрограде стреляла «Аврора» и штурмовали Зимний дворец, в «спокойной» Москве шла активная револьверная перестрелка между припозднившимися горожанами. Всякий видел в появившемся прохожем потенциального врага или грабителя, а потому огонь открывался без предупреждения.
Вот как описывает эту ночь Максим Горький:
«Стреляли всю ночь; милиционеры — со страха, хулиганы — для удовольствия; утром вся Москва трещала; к ружейным хлопкам присоединился гнусный звук пулеметов, неистово кричали встревоженные галки, и казалось, что кто-то рвет гнилую ткань...».
Ночь принесла человеческие жертвы, что навело представителей ВРК на мысль об изъятии всего личного огнестрельного оружия.
Днем по Москве бродили переодетые в гражданскую одежду офицеры и юнкера, при всяком удобном случае убивавшие из револьверов солдат и вооруженных рабочих. Те в долгу не оставались. Еще раз процитируем Максима Горького:
«Какой-то солдат, видимо обезумевший со страха, неожиданно является пред толпой и, припав на колено, стреляет, целясь в безоружного юнкера, — толпа, не успев помешать выстрелу, бросилась на солдата и задавила его, растерзала. Уверен, что если б солдат было трое, — толпа разбежалась бы от них… Первые дни город представлял собой слоеное тесто; вот слой — "наших", за ним слой "ихних", и снова "наши", "ихние". В запутанных переулках Москвы люди бессмысленно расстреливали друг друга в затылок, с боков, особенно часты были случаи перестрелки между своими по ночам, когда на темных улицах, с погашенными фонарями, царил страх смерти…».
А оружия на руках было в изобилии — закон позволял. Чтобы не сдавать любимые револьверы, кортики и сабли, тысячи москвичей буквально в одну ночь разбежались под различными благовидными предлогами по чердакам или произвели неожиданный «ремонт» систем печного отопления… В результате в течение последующих десятилетий наиболее пытливые московские мальчишки вследствие «чердачных изысканий» становились обладателями самых экзотических видов вооружения образца 1917 года.
Тем не менее, в отличие от бурных событий в Питере, в Москве, кроме спонтанных перестрелок, ночь не принесла ничего «революционного». Однако офицеры, что по долгу службы находились в Первопрестольной, уже смогли ощущать на себе особое, ранее несвойственное внимание со стороны младших чинов, рабочих и обывателей. Всполошились и офицеры-фронтовики, что находились на излечении в московских госпиталях.
26 октября (8 ноября) Московский Военно-революционный комитет объявил о приведении всех частей московского гарнизона в полную боевую готовность. В Кремль были направлены роты 193-го запасного полка для изъятия из Арсенала оружия. Арсенал охранялся подразделениями 56-го запасного полка, того самого, что первым перешел на сторону восставших. Под их давлением начальник Кремлевского Арсенала полковник Висковский выдал солдатам затребованное количество оружия и боеприпасов.
Вдохновленные удачным мероприятием бойцы двинулись в город. Но тут оказалось, что все выходы из Кремля заблокированы юнкерами. Выглядело это так: за воротами проездных башен Кремля обнаруживалась баррикада, ощетинившаяся штыками юнкеров, парой пулеметов, небольшим орудием, а то и бронеавтомобилем …
А в это время командующий Московского военного округа полковник Рябцев обратился ко всем частям, верным Временному правительству, с просьбой прибыть в Москву с целью наведения порядка.
Вот тут и появляется в Московском противостоянии третья сила… «Викжель»… Всероссийский исполнительный комитет железнодорожников. Кто знает, какие жертвы были бы в России, если бы не волевое решение «Викжеля» принять нейтралитет и заблокировать на всей территории России внутренние перемещения воинских эшелонов. В результате этого противостоящие друг другу в Москве силы остались без подкрепления извне.
Но пока в Москве противостояние как таковое еще и не начиналось. Получившие оружие революционные солдаты 193-го и 56-го запасных полков застряли в Кремле. Спасские, Троицкие и Боровицкие ворота были перекрыты силами юнкеров, в распоряжении которых имелось несколько бронеавтомобилей и малокалиберных траншейных пушек.
Остаток дня прошел в малоэффективных переговорах солдатских представителей с командованием Московского военного округа. Кровь еще не пролилась…
Неэффективность переговоров заблокированных в Кремле революционных сил объяснялась весьма простой причиной — московская телефонная станция оказалась под контролем юнкеров, которые немедленно отправили по домам всех «телефонных барышень» и взяли московскую связь в собственные руки. При попытках большевиков из Кремля связаться со своим командованием по телефону их соединяли с какими-то «мутными» гражданами, которые призывали сложить оружие и покинуть Кремль, так как вооруженное восстание в Москве с треском провалилось.
Одновременно, в корпусах Александровского военного училища стихийно собирались все антибольшевистские силы Москвы. Училище занимало квартал, расположенный на пересечении современного Гоголевского бульвара и улицы Знаменка. Сейчас в частично сохранившихся зданиях Александровского училища располагаются службы Генерального штаба ВС РФ.
Вот как описывает события один из активных организаторов Белой гвардии полковник Леонид Трескин:
«В 8 часов вечера я находился в одном из домов на Воздвиженке… Вдруг весь дом основательно тряхнуло от раздавшегося взрыва, как оказалось, была брошена бомба в стоявшего часового-юнкера у Красной Палаты. Выбежав на улицу, чтобы узнать о причине взрыва, я встретил знакомого военного врача, от которого узнал, что эта бомба — сигнал к выступлению и что все желающие принять участие в борьбе с большевиками стекаются к Александровскому военному училищу, в котором помещается штаб округа. Направившись туда, я увидел, что в Художественном электротеатре на Арбатской площади производится запись учащейся молодежи, причем студенты энергично вербовали проходящих мимо людей…».
Возле современного кинотеатра (а в те времена — электротеатра) «Художественный» были выставлены столы, где велась запись всех желающих в ряды Белой гвардии. Почему именно «белой»? На этот счет есть множество версий. Наиболее правдоподобной кажется следующая: еще задолго до революционных событий 1917 года Белой гвардией Москвы называли юнкеров Александровского военного училища, носивших погоны белого цвета и бывших самыми желанными гостями на всех балах и прочих светских мероприятиях. Именно они стали ядром добровольческих антибольшевистских формирований.
А в это время на балконе зрительного зала электротеатра сидели заложники — захваченные юнкерами бойцы Красной гвардии.
27 октября (9 ноября) 150 двинцев решили присоединиться к восставшим. Двинцами называли солдат 5-й армии Северного фронта, еще летом арестованных в городе Двинске (сейчас Даугавпилс) за неповиновение командованию и до начала октябрьских событий находившихся в Московской военной тюрьме, известной всем как «Лефортово». В октябре они были освобождены и распределены по московским военным частям и госпиталям для восстановления сил и здоровья. Чтобы присоединиться к революционным силам, двинцы, расквартированные в Замоскворечье, отправились в сторону Моссовета. На Красной площади они наткнулись на отряд юнкеров. После недолгой словесной перепалки по ним был открыт огонь. В результате из 150 человек были убиты и ранены 45.
А в это время в Кремле, лишенном связи с внешним миром, под треск пулеметов, что уничтожали на площади двинцев, революционным солдатам было предложено вернуть полученное в Арсенале оружие и покинуть Кремль. После долгих колебаний они согласились. Сдав оружие, солдаты направились к Спасским воротам, но здесь к удивлению обнаружили, что блокировавшие их силы юнкеров представляют собой не «несметные полчища», а лишь две плохо вооруженные роты подростков. Солдаты бросились назад к Арсеналу, чтобы вернуть себе оружие. Их, безоружных, остановили пулями, после чего построили напротив здания Арсенала.
И тут случилось то, что поставило точку на все еще относительно «мирном» противостоянии сторон. Когда революционные солдаты вышли на открытое пространство, со здания Арсенала неизвестный пулеметчик открыл по ним огонь. В течение нескольких минут он поливал их свинцом, в то время как стоявшие в оцеплении юнкера не давали гибнущим возможности укрыться. По различным данным были убиты от 50 до 300 солдат. А после началась экзекуция. Юнкера и казаки кололи штыками, избивали и добивали раненых…
Свидетельствует участник событий, солдат 56-го полка:
«Мы стащили пулеметы к арсеналу, открыли ворота и пошли в казармы. Не прошло и тридцати минут, как поступило приказание выходить во двор Кремля и выстраиваться поротно. Ничего не зная, выходим и видим, что к нам пришли "гости" — роты юнкеров… Все перед ними выстраиваются. Нам приказано расположиться фронтом к окружному суду. Юнкера нас окружили с ружьями наготове. Часть из них заняла казармы в дверях, в окнах тоже стоят. От Троицких ворот затрещал пулемет по нас. Мы в панике. Бросились кто куда. Кто хотел в казармы, тех штыками порют. Часть бросилась в школу прапорщиков, а оттуда бросили бомбу. Мы очутились кругом в мешке. Стон, крики раненых наших товарищей... Через восемь минут бойня прекратилась. Выходят офицеры и махают руками: "Стой, стой, это ошибочно". Остановив, выспрашивают. Подымаемся с земли и опять двигаемся друг на друга. И что же? Пододвинулись друг к другу и опять слышим, затрещали пулеметы по нас…».
До сих пор неизвестно, кто именно и зачем устроил бойню возле Кремлевского Арсенала. По свидетельству юнкеров, поднявшихся к злополучной огневой точке, они нашли там лишь несколько пустых пулеметных лент и «закипевший» пулемет «Максим»...
Выживших в бойне заперли в Николаевском дворце Кремля. Там они и просидели до конца событий.
Окончание следует.