Всякое значительное событие, а война из самых значительных, вызывает у людей желание публично высказаться. Так происходило сто лет назад, так происходит сейчас. Но сильно ли изменились люди и их взгляды спустя век истории, две мировые войны, несколько революций и перестроек? Вот Никита Сергеевич Михалков делится на общедоступном канале своими взглядами на происходящие в мире события и мироустройство в целом, а вот анонимный писатель с ником вместо имени и аватаркой вместо лица смело жжет в комментах к чужим публикациям в сети. И тот, и другой уверены в собственной правоте и уникальности. Оба знают все о прошлом, уверены в настоящем и догадываются о будущем. Не они первые, не они последние...
Ниже вы сможете прочесть восхитительное эссе столетней давности о войне, патриотизме, национализме и русской идентичности графа Алексея Николаевича Толстого — талантливого писателя, жизнелюба, фантаста, приспособленца и сибарита, автора «Золотого ключика», «Хождения по мукам» и «Гиперболоида инженера Гарина». Текст приводится по изданию «Великая война в образах и картинах». Выпуск 1-й. Москва, 1915 год.
Называют эту войну Мировой и Великой; думается мне, оба эти слова еще не обозначают ни величины армий, исчисляемых миллионами солдат, и ни того, что эти солдаты свозятся к полям битв со всего света — из Африки, Азии, Канады, Австралии, но Мировая и Великая эта война потому, что под ее ударами рухнуло очарование железной культуры, и вновь был пробужден к жизни трагический дух.
Мир ясного разума романских народов коснулся буйного, еще хаотического славянства – мира духа, и обе эти культуры — древнейшая и самая молодая — соединясь, как два крыла, вошли в борьбу с людьми, одержимыми демоном механики, неслыханными еще варварами, чье имя теперь не хорошо поминать.
Все возвышенное, героическое, идеальное, все, что ищем в глубине духа, находим в туманах истории — отошло к крылатому союзу. И все земное, жестокое, темное — остервенение и варварство, осталось при наших врагах.
Произошла странная перемена — жестокая, холодная Англия, расчетливая, изысканная, изнеженная Франция, практическая Бельгия, страна индустрии, и мы — сонный, будничный народ, с утра немытый, на завтра не знающий, что с нами будет, — мы все сбросили эти качества, как временные маски. И до сих пор трудно верить, что тоже маской, сброшенной и навсегда оскверненной, оказалась любимая нами старая культура Германии — ее привычный облик — идеализм, романтика, религиозные тенденции (правда, сильно поскобленные и подсушенные Лютером; дай Бог ему не перевернуться в гробу за все теперешние последствия).
Началась война, спали маски, открылись истинные лица людей. Слабые стали милосердными; сильные — героями; и каждый почувствовал, что у него есть родина, которой он еще не заплатил долга.
Все случайное, житейское, все, чем жили изо дня в день, сгорело, поднялось как дым, и только долг, любовь и гнев остались руководителями людей, вчера еще боявшихся огорчения и боли, сегодня спокойно идущих на смерть. Воистину только трагический дух мог так зажечь сердца.
Когда на другой день войны в пределы Люксембурга прорвались прусские блиндированные поезда — весь Париж украсился флагами и затих; двадцать пять тысяч автомобилей умчались к немецкой границе; остановилось движение в городе, и в ясный августовский день было жутко ходить по улицам, — такой гнев, напряжение, такие трагические глаза были у воинов и стариков, у детей и женщин. Рабочий и сын министра, пресыщенный жизнью франт и уличный вор — гордо, яростно и отважно двинулись на восток, навстречу смерти или последнему освобождению.
В Англии король и Китченер объявляют, что они нуждаются в доброй помощи граждан. И сотни тысяч англичан добровольцев – мудрейших знатоков жизни — перебрасываются на континент. Бельгия, страна потомков Алланов и Фламан, о которых еще Цезарь сказал, что они «храбрейшие воины севера», отказывается променять свою честь на спокойствие, высылает детей, женщин и королеву за пределы страны и совершает то, перед чем можно только молча преклонить колени.
Затем, славянство: но здесь начинается область неожиданностей, чудес и превращений. Сербы, только что утверждавшие, что они совсем не могут воевать, уничтожают австрийскую армию.
Черногорцы — всего несколько тысяч ветеранов — отважно бросаются с гор навстречу лавинам вражеских войск.
И Россия, такая ленивая и несуразная, вчера еще вздыхавшая по немецким порядкам, как о недостижимой благодати, мягкотелая и развалившаяся на своих пирогах и непролазных дорогах, бездольная наша страна, о которой мучилось столько голов, не зная, как же ее выворотить из этой грязи, вдруг, в один день, сама подобралась, окрепла, по жилам ее пробежал огонь, и мудро, спокойно и весело приняла она на себя половину тяжести мировой войны.
В неделю совершилось превращение, на которое нужно было потратить века. Народ, — его считали униженным, затем таинственным, затем за последнее время просто пропащим, — внезапно поднялся на такую нравственную самобытную высоту, что повел за собой и города и те лучшие головы, которые мучились, не зная, как его спасти.
Так, обнажив истинное лицо свое, начал крылатый союз войну за освобождение духа человеческого. Враг наш противопоставил все силы механики, чудовищные машины, за сорок лет выработанный план уничтожения Европы и страшное мужество сынов своих, гибнущих сотнями тысяч по одному велению императора.
Но, должно быть, не силой пушек, но могуществом духа, высотой поставленной цели решается война. Мало идти умирать, нужно идти, чтобы побеждать, с верою в правое дело.
Немцы стремительно двинулись двухмиллионной армией в пределы Франции, но неожиданно (только для них, конечно, потому что они вели расчет на человеческую подлость) Бельгия преградила им путь, решила судьбу войны. С яростью обрушились они на маленькую страну, стерли ее, но гнев их был несправедлив и слеп, поэтому, как ошалелый зверь, они затем попались в ловушку, наскочив на щетину французских штыков.
Действительно, все их действия за прошлые месяца были подобны прыжкам раненого зверя. Они бросали войска то с юга на север, то с запада на восток, хотя занятие Восточной Пруссии серьезным им ничем не грозило — дорога через Вислу слишком укреплена.
Огрызаясь на запад и восток, немцы роковым образом переходят из наступления к оборонительной тактике, то есть, к верной своей гибели: увеличение английской и русской армий бесконечно; английский флот черпает жизненные силы со всего света; в России, против мирного времени — избыток пищевых продуктов.
Для Германии все это теперь уже ясно. Она еще надеялась на победу до выступления Японии, но после этого крылатая фраза облетела наших врагов: «весь мир против нас».
Мир уничтожает теперь первопричину зла — идею, будто задача всего человечества — механика, механическая культура; и недаром последние два года перед войной так широко и повсеместно распространилась литература философская и религиозная. Это была, словно, последняя разведка перед битвой. Различный характер двух рас — романской и славянской — отражается и на тактике войны. На западе французы, англичане и бельгийцы сдерживают доблесть войск осторожностью и умеренностью.
Жоффр, после занятия французами такой-то позиции, приказывает, например, отступить, и немцы, на другой день, ринувшись с удвоенными силами на место вчерашнего боя, обрушивают все силы на пустое место — тактика утомительная для врага, иногда можно вывихнуть руку, когда сильно замахнешься на что-нибудь и не встретишь ожидаемого сопротивления. Иное получается на прусском и австрийском фронте при соприкосновении с нашими войсками. Русский солдат несравненен по устойчивости, неутомимости и хладнокровию. При отступлении он не падает духом, зато в преследовании врага он с боем будет идти по тридцати-пяти, сорока верст ежедневно. Поэтому, конец боя всегда катастрофичен на нашем фронте. Всякое сражение становится гибелью и катастрофой для врага. Его преследуют один день и другой и третий, не дают опомниться, на его плечах вскакивают в укрепленные города, он бросает обозы, затем парки, орудия, отступление превращается в бегство, в панику.
И ко всему наша артиллерия, неожиданно для них, оказалась лучшей в мире по меткости и губительной силе огня. После ее работы не хорошо смотреть на поля, заглядывать в овраги и окопы, где сидели и двигались только что сильные, здоровые солдаты.
Вынувший меч — от меча и погибнет. Такова участь Германии, таков конец ее императора, пожелавшего взять на себя власть над человеческим духом, власть сатаны.