В мае 70-летие победы над нацистской Германией отметят в России и странах антигитлеровской коалиции. Несмотря на то что День Победы ежегодно широко отмечается в нашей стране, в массовом сознании Вторая мировая война и победа в ней — дела «давно минувших дней», сохраненные в книгах и учебниках, обрывках детских воспоминаний о дедах и прадедах. Вместе с тем и те события, и люди вовсе не так далеки от нас, как кажется на первый взгляд. Ветеран югославского партизанского движения Арье Ливне 1921 года рождения до сих пор ежедневно работает, играя важную роль в балканской политике. «Лента.ру» продолжает публиковать материалы, посвященные евреям во Второй мировой войне и их личному вкладу в победу и послевоенную жизнь. О себе и своем жизненном пути в интервью «Ленте.ру» рассказывает сербский ветеран-антифашист, сидевший в югославской тюрьме за просоветские симпатии, израильтянин и сионист, советник президента и сенатор Республики Сербской (Босния и Герцеговина) Арье Ливне.
Арье Ливне: Я вырос в городе Нови Сад в Югославии, участвовал в молодежном движении «Бейтар» с 14 лет. Так что моя «сионистская» история длится с 1935-1936 года. В 1941 году, когда союзная гитлеровцам венгерская армия вторглась в Югославию, мне было 20 лет. Это как раз был период, когда я должен был призваться в армию или пойти учиться в университет. Но, понятно, что этого не случилось. В 1942 году меня отправили в лагерь Бор в Сербии. Это не был лагерь уничтожения, это был рабочий лагерь, большие медные рудники. Германские власти отдали его венграм, чтобы те использовали там труд венгерских евреев. В июле 1943 года я оттуда бежал к партизанам в 25-ю дивизию и воевал до октября 1944-го вплоть до освобождения Белграда. Город был освобожден частями Красной армии и югославскими партизанами. Я тоже освобождал Белград, и там же завершилась моя военная карьера. Я, конечно, не был каким-то великим героем.
«Лента.ру»: Партизанский отряд, в котором вы воевали, был сербский или там были представлены различные народы Югославии?
Чисто сербский. Но командующим моей дивизией был словенский студент-коммунист Франц Хочевар, который позже стал послом Югославии в Лондоне.
Ваши соратники знали, что вы еврей?
Конечно! Меня партизаны приняли очень хорошо, и предложили мне работу в штабе. «Понятно, что вы сделали это предложение, потому что я еврей, то есть не гожусь для боевых действий, а только для офиса», — заявил я командиру. Хочевар смутился и спросил: «Ты считаешь нас антисемитами?» «Нет, но это предубеждение такое в отношении евреев, что еврей хорош в офисе», — ответил я. Так что оказался в боевых частях, где меня приняли хорошо. Очень хорошо. Ни секунды не ощущал себя евреем, не ощущал антисемитизма. Вообще.
Вся моя семья со стороны мамы осталась в Будапеште. В 1944 году маму забрали в Освенцим. Там ее убили и сожгли в газовых печах. Отец вернулся из Освенцима и умер потом в Израиле. После освобождения Белграда в 1945 году я поехал в Будапешт искать мамину семью. Кроме того, там была моя девушка, которая стала моей женой.
Помните, что вы делали в День Победы 9 мая 1945 года?
9 мая 1945 года я был в Будапеште и выступал с речью на центральной площади, конечно, в партизанской форме. У меня даже сохранилась фотография, висит на стене в офисе в Баня Луке. В это время в Будапеште был Геза Ревес, венгерский еврей, генерал Красной армии (позже он стал министром обороны Венгрии и послом ВНР в СССР). Он поручил мне найти партизан-евреев для того, чтобы они могли получить различную помощь или привилегии. Понятно, что я помогал евреям настолько, насколько я вообще мог, и конечно, старался, чтобы партизан-евреев «нашлось» как можно больше. Как-то Ревес меня позвал и спросил: «Скажи мне, действительно так много евреев были партизанами?» «Послушай, — ответил я. — Они бежали и добрались в партизанские районы. А воевали они или нет — это не моя забота. Мне важно, что мы делаем им добро. Во-первых, хорошо им, а во вторых лучше Венгрии». Он не задал мне никаких вопросов — лишь посмеялся над этим. Он был генералом Красной армии.
В то время все правительство Венгрии во главе с Матьяшем Ракоши (настоящая фамилия Розенфельд) состояло из евреев. В правительстве единственным неевреем был Ласло Райк (по иронии судьбы в 1949 году был казнен во время кампании Ракоши против сионистов). На вопрос, что же он делает в таком правительстве, он отвечал: «Шабес-гой — я расписываюсь в шабат».
Как складывалась ваша жизнь после войны?
Потом я вернулся в Белград, и в 1946 году по политическим причинам коммунистический режим в Югославии меня арестовал после доноса по мотивам разговора в одном из белградских кафе. Кафе арендовал мой друг, еврей из Нови Сада. Мы с ним беседовали, и я говорил о том, что югославский режим — вовсе не то, на что я рассчитывал, и не сказал ни слова о США. Я не знаю, работал ли он на югославские службы безопасности, и что он там наговорил.
Меня обвинили в том, у меня были связи с американскими агентами. На самом же деле — ничего такого не было. Если бы что-то было — сейчас, по прошествии стольких лет, я бы, наверное, рассказал. Наоборот, я активно выступал за социалистическую власть. Короче, меня арестовали и посадили на 10 лет. В 1948 году, когда я уже был в тюрьме, разгорелся конфликт между Иосипом Броз Тито и Иосифом Сталиным, Югославией и СССР. Я тогда заявил, что Советский Союз прав в этом конфликте. Предполагаю, что это продлило мое заключение на несколько лет (в 1948 году заключенные-евреи в югославских тюрьмах были выпущены в Израиль — прим. «Ленты.ру»). Из десяти лет я отсидел семь, и освободился в 1953-м благодаря вмешательству доктора Мартина Гольдмана из «Еврейского агентства». По просьбе моего отца он обратился в администрацию Тито, и меня отпустили за три года до окончания срока.
Благодаря моему другу, который был в лагере Бор вместе со мной, я нашел работу в Белграде, связанную с кино, а в 1956 году мне разрешили уехать в Израиль. В 1953-м после выхода из тюрьмы работал в Белграде.
Я приехал в Израиль ровно за две недели до того, как разразилась Синайская война. Меня чуть было не взяли в армию, ведь у меня уже был боевой опыт. И тут пришли мои друзья и сказали: «Что вы от него хотите. Он не знает иврит, вообще ничего не знает, приказов не поймет». Короче, я не попал на Синайскую войну. Выучил иврит в ульпане «Эцион», работал на множестве работ: в строительстве, на бензоколонках, пока в 1957 году не получил работу в «Еврейском агентстве» («Сохнут») — стал служащим в отделе пропаганды и проработал в «Сохнуте» и сионистском движении 40 лет, где закончил карьеру начальником отдела. В организации отвечал за визуальную продукцию по всему миру: выставки, фестивали кино, плакаты. На пенсию я ушел в возрасте 65 лет, как обычно. Но всегда есть люди, «без которых никак невозможно», и я оказался одним из таких. Так что проработал еще 10 лет, до 75, и ушел.
Однако ваша карьера на этом ведь не закончилась? Как вы вернулись в Югославию, появились в Боснии и Герцеговине?
Я все же был еще молод. В 1992-1993 годах ко мне обратились мои друзья из Белграда. Югославия к тому времени уже распалась, шла война с хорватами, и была проблема с городом Вуковар в Хорватии. Командиром сил ООН в Вуковаре был французский генерал по Жак-Поль Кляйн, еврей. Неевреи верят в то, что евреи правят миром, и Арье Ливне достаточно набрать по телефону Билла Клинтона и сказать: «Послушай, разреши этот вопрос», — и все будет нормально.
Я не хотел ехать, говорил, что не смогу ничем помочь, а меня упрашивали, предлагали деньги. Не хотел ехать, но, в конце концов, поехал. Был я у этого Кляйна. Понятно, что он не мог ничего сделать. Но вот так началась моя карьера в Сербии и Республике Сербской (РС) в Боснии и Герцеговине, и это отдельная длинная история, в которую человеку верится с трудом. Я был в очень близких отношениях со всеми руководителями Югославии (Малой Югославии, федерации Сербии и Черногории) и Сербии: Слободаном Милошевичем, Воиславом Коштуницей. Был очень близок с Борисом Тадичем, помогал всем, чем мог.
Почему? Зачем вы это делали?
Я люблю сербов. Я считаю, что между евреями и сербами должна быть дружба. Это была единственная страна в Европе, кроме России, Советского Союза, которая по-настоящему воевала с немцами. Это были не разговоры — партизаны воевали. Я был там.
Все остальные — это россказни. В Белграде были фашисты и коллаборанты, такие как генерал Милан Недич, но их было мало, сербский народ их не принял. На протяжении 500 лет после изгнания из Испании евреи жили в Сербии (в том числе и под властью Турции) как свободные люди. И я люблю сербский народ. Я чувствую себя его частью, я рос и учился там. Так что я делал то, что мог, и помогал там, где мог.
Что мне еще сказать тебе? Есть в жизни человека вещи, которые невозможно объяснить. Я уже не был совсем молодым, мне было далеко за 70, и в моей жизни началась новая карьера. В Белграде я работал представителем Всемирного еврейского конгресса в государствах бывшей Югославии, впрочем, основная часть работы была в сербской столице.
Через свои связи прибыл в Баня Луку, столицу Республики Сербской в Боснии и Герцеговине. Здесь я познакомился с Милорадом Додиком, который стал президентом Республики Сербской, и вот с ним у меня, несмотря на разницу в возрасте — ему 55 сейчас, а мне 93, — большая дружба. Я занимал пост советника президента, потом стал сенатором и почетным гражданином Баня Луки, получил высшие награды РС, являюсь представителем республики в Израиле. Мой кабинет соседствует с президентским.
Да, и для Израиля я сделал все, что мог. Три раза министр иностранных дел еврейского государства Авигдор Либерман был в Баня Луке. Они подружились с Додиком. Развивается дружба между Израилем и РС. Каждый год мы празднуем День Израиля и День Иерусалима в Баня Луке. И моя роль в этом не последняя. Возродилась маленькая еврейская община в Баня Луке. Два года назад открыли большой еврейский культурный центр в Баня Луке и синагогу. Это синагога имени моей мамы, которая погибла в Аушвице. Дом еврейской культуры местная община назвала в мою честь. После меня кое-что останется. Дом культуры в Баня Луке — самое большое, что я сделал, и конечно, архив кино имени Стивена Спилберга в Иерусалиме, к которому я тоже приложил руку.
Основную часть времени вы проводите в Иерусалиме или Баня-Луке?
Я не религиозный человек, и я очень люблю Израиль. Когда-то у меня был приятель раввин, я жил у него в Мошава Германит в Иерусалиме, сразу по приезде в Израиль. И у нас были споры. Я сказал ему: «Я еврей, который любит Израиль. Вера мне ничего не говорит». «Арье, — ответил он мне, — ты хочешь сказать мне так: есть лекарство, которому тысячи лет, и оно помогало многократно в истории еврейского народа — это вера во Всевышнего. И вот теперь ты приходишь и говоришь мне, что есть новая вера, которая называется Израиль, и мы это лекарство эту веру еще не пробовали, а ты говоришь, что она лучше, чем то о чем говорю я».
Я живу в Иерусалиме. Я израильтянин. Покуда я жив — я живу в Израиле. Покуда жива моя дочь — она будет жить в Израиле. В Бане Луке я появляюсь раз в месяц или раз в 2 месяца на 2-3 недели, и возвращаюсь домой. За последние 25 лет я совершил где-то 160 перелетов.
Вы часто бываете в Европе. Во многих государствах нацисты поднимают голову, насколько это серьезно, по-вашему? Ощущаете ли вы эту опасность?
У меня нет и тени сомнения, что мы живем в период, когда фашизм и неонацизм возвращаются. Я внимательно слежу за происходящим в мире. Классическая ситуация сложилась во Франции — подъем партии Марин Ле Пен, у которой большая фракция в Европарламенте. Профашистский антисемитский режим в Венгрии… Об Украине я даже не хочу говорить — классический случай. Есть соответствующие тенденции в Латвии, Эстонии. Антисемитизм возвращается. Понятно, что это не классический антисемитизм. Это антиизраилизм, он более элегантный, более модерновый. Сейчас любой антисемит — он не антисемит, а противник Израиля. Это нужно принимать во внимание. И делать то, что мы можем сделать. Мир никогда не был за нас. Может быть, единожды в истории в 1948 году, когда христианские государства Европы способствовали созданию Государства Израиль. С того времени все вернулось на круги своя. К нам относятся как обычно: не хуже и не лучше. С той лишь разницей, что сейчас есть Государство Израиль. Недавно я говорил по сербскому телевидению Баня Луки. Я там что-то вроде суперзвезды: «Новой катастрофы не будет. Те, кто об этом мечтает, — забудьте. Гарантия того — Государство Израиль».
После нашей беседы, я предложил 93-летнему Арье Ливне подвезти его до дома, на что он ответил отказом: «У меня большой джип, два года назад я получил права».