Определив формат противостояния сверхдержав к 1970-м годам, ядерное оружие продолжало совершенствоваться. Прогресс воплотился в создании многорежимных ядерных боеприпасов, способных, в сочетании с новыми средствами доставки, решать задачи в диапазоне от стратегического сдерживания до хирургических ударов.
Хотя по результатам моделирования войны в Европе известный «ученый ястреб» США Эдвард Теллер еще в 1957 году пообещал некую «чистую нейтронную бомбу» для европейского театра военных действий, стратегические системы пока обходились обычными разновидностями ядерных боеприпасов второго поколения. Вслед за осознанием чрезвычайно разрушительного характера стратегического ядерного оружия и отсутствия сколько-нибудь эффективных средств защиты от удара баллистическими ракетами впервые встал вопрос о противоракетной обороне, принципиально выходящий за рамки возможностей имевшейся на тот момент ПВО в ее зенитно-артиллерийской, истребительной авиационной и зенитно-ракетной ипостаси, а также о штабном и радиолокационном обеспечении и о системах связи.
У США были самые существенные основания озаботиться ПРО. Во-первых, по состоянию на конец 1950-х годов число боеготовых ракет в СССР как в наличии, так и по прогнозам было сравнительно невелико, и, следовательно, даже вполне достижимые параметры оправданной с позиции расходов противоракетной системы позволяли рассчитывать на практически безнаказанный первый удар, если такое решение будет принято. С нашей точки зрения, ПРО также была необходима именно постольку, поскольку США имели превосходство по общему числу боезарядов и вдобавок, пользуясь лучшей системой связи и боевого управления, вполне могли попытаться начать боевые действия с сокрушительного ядерного удара, пока сухопутные войска СССР только разворачивались бы для наступления в Европе.
Но среди прочего, определение потребностей ПРО стало первым шагом к оснащению армий ядерным оружием новых классов. Решение проблемы «противобаллистической защиты» оказалось сложнее, чем выглядело на первый взгляд. В частности, вероятность попадания в боеголовку атакующей «баллисты» или достаточно близкого разрыва была весьма невелика.
Более того, взрыв вообще не успевал настичь ударной волной боезаряд, идущий на цель со скоростью, близкой к орбитальной. Значительная часть траектории приходилась на верхние слои атмосферы, на суборбитальный режим. Следовательно, для поражения боеголовки лучшим решением было использовать мгновенно распространяющийся фактор, действие которого не зависело бы от воздушной среды.
В результате первой разновидностью «ядерного оружия третьего поколения», принятой на вооружение, и одной из наиболее известных в своем поколении, стал «ядерный боеприпас с повышенным выходом первичной (или проникающей) радиации» — та самая «нейтронная бомба». В 1963 году соответствующее устройство под индексом W63 было испытано в Неваде. Причем «ядерщики» отставали от «ракетчиков». Уже в июле 1962-го носитель для этой боеголовки, ракета «Ника-Зевс» (Nike Zeus), совершила перехват с точностью, достаточной для поражения головной части МБР. Нейтронный заряд поражал боеголовку мощными потоками нейтронного излучения, как воздействуя на систему управления, так и меняя физические характеристики ядерных боеприпасов, вследствие чего взрыв мог, скажем, не выдать расчетную мощность. Кроме того, жесткое рентгеновское излучение, сопровождавшее четырехсоткилотонный взрыв W63 или пятимегатонный взрыв W71, нарушало защитные свойства абляционного (теплозащитного) покрытия мишени, что приводило к разрушению боеголовки-цели при ее входе в атмосферу.
Боеприпас W71 приняли на вооружение в качестве головной части противоракеты «Спартан». К 1975 году система ПРО США была укомплектована этими противоракетами, официально поставленными на боевое дежурство как первый заатмосферный эшелон ПРО системы «Сейфгард» (на финальном участке траектории боеголовки противника предполагалось сбивать ракетами ПРО «Спринт» с нейтронной БЧ существенно меньшей мощности — несколько килотонн, но этот проект не был завершен).
В СССР противоракеты, начиная с экспериментальной В-1000 до штатной 51Т6 системы А-135, должны были перехватывать боеголовки МБР противника на предельном удалении от защищаемого района, на заатмосферных участках траектории ракет противника, что приближало противоракеты к боевым орбитальным системам. Сведения о мощности их ядерных боевых частей в открытых источниках разнятся на порядки — называются цифры от десяти килотонн до трех мегатонн в тротиловом эквиваленте. Сообщалось также, что мощность головных частей снижалась по мере роста возможностей системы наведения.
Известно, что ракеты ПРО 51Т6 имели, во-первых, автономную систему управления, позволявшую действовать в условиях прекращения связи с землей, а, во-вторых, сами эти ракеты создавались с учетом требований устойчивости к поражающим факторам ядерного взрыва. Околоземное космическое пространство в 70-е годы ХХ века быстро превращалось в поле ракетно-ядерных битв безотносительно соглашений о неразмещении в космосе ядерных вооружений. Размещать их заранее было ни к чему. Достаточно было ввести до часа Ч соответствующие программы в системы управления ракет, расположенные на поверхности планеты, пусть даже и в строго оговоренных районах.
Однако стремительно растущее число МБР в ударных группировках основных противников быстро обесценило успехи разработчиков ПРО того периода. Наращивание наступательного потенциала выходило и быстрее, и дешевле. Это обстоятельство и нашло свое отражение в Советско-американском соглашении 1972 года об ограничении систем ПРО. Тремя десятилетиями спустя оно было отброшено политиками США, в очередной раз увлекшимися военно-техническими миражами, дополненными новоприобретенным политическим и экономическим нарциссизмом.
Несмотря на временный отказ от усиления ПРО, совершенствование ядерных боеприпасов активно продолжалось. С одной стороны, нейтронная бомба казалась абсолютным средством решения вопроса о танковом превосходстве СССР. С другой — сам факт превращения ядерного взрыва в управляемый процесс открывал исключительные перспективы. И это уже не было «тактическими частностями».
Если в термоядерной сборке удалось изменить обычное распределение энергии взрыва в пользу повышенного выхода радиации, то ведь можно представить себе другое перераспределение, например в пользу теплового воздействия или ударной волны, максимально сократив нежелательные для любой воюющей стороны неуправляемые последствия радиоактивного заражения как раз тех пространств, которые предполагается контролировать и использовать после того, как «все закончится».
Многоступенчатые ядерные процессы, породившие заодно первые поколения наносекундной электроники для косвенного контроля над такими процессами и измерений их протекания, сделали ядерные боеприпасы предельно компактными и достаточно легкими. А исследования ядерных материалов, утолившие первый «военно-политический голод» стратегов и военных планировщиков, двинулись дальше, стремительно развиваясь в сопровождении растущих вычислительных мощностей, математического аппарата, наконец систем моделирования ядерного взрыва. Подобные системы, в сочетании с проводимыми субкритическими испытаниями ядерных зарядов, в ходе которых используется количество расщепляющихся материалов, недостаточное для ядерного взрыва, но достаточное для выводов о новых возможностях тех или иных схем, позволили продолжить совершенствование боеприпасов даже в условиях отказа от натурных испытаний.
Исследователи задумывались о перспективной идее ядерной сборки различных произвольных форм, дающих, как бы фантастически это ни звучало, не только максимально «чистый» термоядерный боеприпас, но и взрыв заданной заранее конфигурации основных поражающих факторов — вплоть до действительно направленного взрыва. Дополнительный импульс исследованиям, особенно в СССР, придала программа использования ядерных боеприпасов в интересах народного хозяйства, в рамках которой было проведено 169 ядерных взрывов. «Промышленные» взрывы совершались в разных целях — от создания подземных хранилищ запасов полезных ископаемых и зондирования земной коры до борьбы с авариями на месторождениях. Пример — взрыв на газовом месторождении Урта-Булак в Узбекистане в 1963 году, когда с помощью «чистого» термоядерного боеприпаса эквивалентом в 30 килотонн была перекрыта аварийная газовая скважина и потушен неконтролируемый факел мощностью до 12 миллионов кубометров газа в сутки, горевший более трех лет.
На фоне общественного застоя в СССР и распавшегося на многочисленные квазиколониальные войны глобального конфликта, на фоне социальных сдвигов, быстрой и совершенно неоднозначной модернизации общества на Западе и в самих США наука и техника, в первую очередь военная, продолжала быстро прогрессировать. СССР, подтягивающий к возможностям противника свои системы боевого управления, во второй половине 1970-х смог получить, наконец, полноценные разделяющиеся головные части. Средняя мощность каждого из их боевых блоков (уже бессмысленно было вести речь по старинке о «ядерных боеголовках») непрерывно снижалась по мере роста точности приведения к цели, а число объектов — как боевых блоков, так и прочих, выводимых на боевую траекторию, — росло еще быстрее. Отставая от оппонента в возможностях электроники, советские разработчики добились значительно более эффективного использования собственно ядерных материалов, что на выходе давало более легкие заряды с более широким спектром возможностей.
Именно тогда советские тяжелые стратегические ракеты превратились в настоящий кошмар системы НОРАД, отвечавшей за противовоздушную и противоракетную оборону США и Канады. Ранее отмеченный стратегический тупик достиг нового уровня, не обозначив выхода. Развивающаяся архитектура носителей многозарядных боевых частей, уменьшение размеров управляемых ракетных систем меняли планы стратегов.
Скажем, вполне тяжелые ракеты типа Р-36М (она же — «Воевода», она же — SS-18 Satan) оснащались не просто группой боевых блоков на одном-двух «автобусах» (конструкциях многозарядной ГЧ, распределяющих оные блоки по целям в районе поражения), но и комплексом средств прорыва ПРО (КСП ПРО). Прежде всего группой ложных целей — как легких, так и тяжелых. В 1980-е годы возникла возможность ставить на те же тяжелые ракеты не просто пассивные ложные цели, но и сложные машины. Это могли быть генераторы помех, имитаторы физических полей боевых блоков или даже небольшие ракеты, мало чем отличающиеся от последних ступеней разработанных тогда же ракет ПРО. Дополнительно работы по развитию средств прорыва ПРО простимулировало политическое решение: договор ОСВ-2, подписанный в 1979 году, запретил увеличивать число боевых блоков на ракетах морского и наземного базирования. Таким образом, нагрузка Р-36М ограничивалась десятью блоками, что, с учетом постепенного снижения их массы и габаритов, открывало широкий простор для оснащения ракеты дополнительным снаряжением, обеспечивающим гарантированную доставку «полезного груза» в точку назначения.
Одна тяжелая ракета теперь могла поднять на орбиту ударную группировку, прикрытую на траектории своеобразным боевым охранением. В результате получалась своего рода «ПРО с доставкой на дом». Причем целями для такой «удаленной ПРО» могли быть как взлетающие в ответно-встречном ударе ракеты противника, так и его противоракеты, поднятые в попытке прикрыть столицу или собственные стратегические силы, рассчитанные на ответный удар.
Правда, и это еще не исчерпывает всех сюрпризов, которые могла преподнести противнику единственная взлетевшая тяжелая МБР. Помимо головной части все ее ступени и разгонные блоки могли поднять группу средств защиты: вначале — самой МБР и ее головной части — еще до выхода на траекторию. Это эффективно защищает стартующий носитель от перехватчиков на стартовом этапе, требуя таких затрат времени и сил, что перехват группы хотя бы из двух-трех ракет, не говоря уже о попытке нейтрализовать полноценный залп полка или дивизии РВСН, делаются бессмысленными.
Таков результат всего лишь сокращения массы и габаритов боевых блоков — собственно ядерных зарядов. В принципе, факт, что разработки перехватчиков на новых физических принципах не вышли из стадии чрезвычайно дорогостоящих научно-исследовательских работ, лишь подтверждает, что и в течение ближайших десятилетий не следует ожидать появления действительно боеспособных образцов данного вооружения, а все попытки представить его делом ближайшего будущего стоит отнести к рекламным трюкам заинтересованных организаций и лиц.
Зато именно ядерные заряды, их исключительные характеристики легли в основу действительно возможных средств поражения важнейших объектов, размещаемых в околоземном пространстве (речь идет о космических группировках и составляющих такие группировки спутниках различного назначения, обеспечивающих главным образом разведку, связь и навигацию). Посредством активации специализированных термоядерных боеприпасов можно генерировать направленные пучки когерентного жесткого излучения на желаемую защищенную цель или на группу незащищенных космических объектов.
Задуманная когда-то в качестве большой дубинки, бомба превратилась в чрезвычайно точный инструмент. Из глобального пугала она стала естественной частью арсенала.
Но главная ее функция сохранилась. Даже относительно легкие, хирургически точные современные 50-150-килотонные заряды, не учитывая их остающихся в строю собратьев мощностью во многие сотни килотонн, сохраняют все возможности «убийц городов», способных при массовом применении положить конец современной человеческой цивилизации, критически зависимой от своих систем энергетики, транспорта, связи, водоснабжения, производства и хранения продуктов питания и т.д. И в современном мире, когда отказ от диалога и попытки прямого диктата в конфликтных ситуациях делают прямое столкновение ядерных держав едва ли не более реальным, чем в годы холодной войны, их существование позволяет не забыть о последней черте, которую нельзя пересекать.