Новой знаменитостью интернета стал клирик храма Святого князя Александра Невского, петербургский диакон Павел Шульженок. Он прославился благодаря фотографиям, на которых пьет пиво, делает селфи в зеркале и пересчитывает кучу денег, а также своими резкими комментариями относительно событий на юго-востоке Украины, опубликованными на странице в соцсети «ВКонтакте». В Русской православной церкви решили, что такое поведение портит репутацию церкви, порочит сан священнослужителя и вносит «соблазн в среду верующих». Шульженка вместе со священником Сергием Агафошиным, который также был запечатлен на снимках, на три месяца запретили в служении. «Лента.ру» поговорила с опальным диаконом о репутации церкви, поездке в Новороссию и молитвах на ирландском.
«Лента.ру»: Вас на три месяца запретили в служении. Как оцениваете это решение?
Шульженок: Как вполне предсказуемое и в данной ситуации практически неизбежное. Только так и могло было случиться, к начальству я никаких претензий не имею.
На своей странице вы назвали происходящее вбросом. Кто и с какой целью это делает?
Это точно Федоровский собор. Они придерживаются крайне либеральной позиции, моя поддержка Новороссии и отношение к украинской власти вызывают у них неодобрение.
Вам так и сказали, что дело в ваших оценках украинских событий?
Церковь в данном случае была опечалена фотографиями из паба. Моя позиция ее не травмировала, но она, очевидно, травмировала тех лиц, которые устроили этот вброс. Все началось с ЖЖ-блогера uglich_jj (4 февраля пользователь uglich_jj разместил пост с фотографиями и цитатами со страницы диакона — прим. «Ленты.ру»), где мои фотографии из паба шли как вступление к материалам о Новороссии. Все дело именно в моей позиции.
В церкви вам давали какие-то рекомендации по поводу ведения соцсетей?
После публикации в блоге мне были даны рекомендации, хотя все эти материалы провисели довольно длительное время. Я удалил ряд фотографий, на мой взгляд, неоднозначных. Оставшиеся я то ли не заметил, то ли счел неопасными.
Вы чувствуете давление со стороны церкви на то, что священнослужитель должен думать, как себя вести?
У нас главное не какая-то личная позиция, а сохранение имиджа. Это вопрос дискуссионный, насколько сложившийся имидж с миссионерской точки зрения оправдан. Я бы порассуждал на эту тему, но пока не буду.
Всеми силами стараются поддержать внешнее благолепие?
Именно. Эта стандартная модель, которая всеми силами поддерживается, и я туда не вписался. В принципе, надо было отдавать себе отчет. Если бы знал, как все получится, повел бы себя иначе. Но я переоценил аудиторию, людей и опциональность имиджа священнослужителя.
Что собираетесь делать ближайшие три месяца?
У меня есть предложения по работе. Но если сейчас найти работу, не связанную с церковью, то ею надо заняться, так заняться — навсегда. А я все-таки еще не знаю, может, найдется мне место в церкви. Посмотрим, чем эта ситуация закончится.
Через три месяца будет принято какое-то решение относительно меня. Я не могу прогнозировать ничего, потому что такие масштабы скандала для церкви — редкий прецедент. Не знаю, как они разыграют ситуацию, но я готов ко всему и не буду в претензии.
Судя по реакции в соцсетях, многие считают, что фотографии с алкоголем компрометируют вас как священнослужителя.
Я уже дал комментарии по этому поводу многим СМИ и ничего больше говорить не хочу. Считаю, что конфликт себя исчерпал.
«Будучи не только ценителем, но и вполне представителем ирландской культуры, с многовековыми христианскими традициями, ничего не вижу зазорного и постыдного в том, чтобы пропустить пинту пива в пабе. Главное в этом деле после употребления пива не набезобразничать. ) Никаких канонических нарушений в употреблении пива не вижу. Особенно гиннесса, особенно в пабе», — объяснял появление снимка Шульженок у себя на странице во «Вконтакте».
Рассказывают, что вы вносите новшества в церковные обряды. Например, читаете текст службы с планшета.
Не вижу в этом ничего предосудительного. Мы же пользуемся электричеством, используем печатные издания, хотя раньше ничего этого не было. Это попытка оптимизации. Лет через 50-100 все будут служить с планшетами, так что с этим тянуть?
А еще какие-нибудь нововведения вы применяете?
Приход, в котором я был до недавнего времени, достаточно модернистский. Поэтому мы использовали разные языки в богослужении. Это очень интересно. Я использовал ирландский язык, немножко молился на ирландском. Разнообразие богослужений в рамках канона — это здорово.
Почему ирландский?
Я с детства буквально болею Ирландией и ее культурой, я там был неоднократно.
Бабушки-прихожанки поняли ваши ирландские молитвы?
Во многих церквях молятся на греческом. Этого никто не понимает, но всех радует. И я подумал: а почему бы не ирландский?
Еще вы возглавляете молодежную общину при храме. Что это такое, и чем вы там занимаетесь?
До этих событий была община «Клевер» с ирландским окрасом. Думаю, я немало сделал для Красного Села, у меня неплохо получалось. Туда приходили в основном 16-летние ребята. С детворой я не возился, ну и возрастных не брал.
У нас были еженедельные собрания, мы смотрели фильмы, которые сейчас идут. Моя позиция была такой: если ребята что-то посмотрят, пусть лучше посмотрят вместе со мной. На примере этих фильмов я пытался объяснить, что плохо, что хорошо, что правильно, что неправильно.
«Левиафана» смотрели?
«Левиафан» — это все правда. Но правду можно подать разными способами, и, мне кажется, так ее показывать нельзя. Всегда есть что-то хорошее в нашей жизни, на что можно опереться. В «Левиафане» опереться не на что.
Почему вы вообще решили стать священнослужителем?
Я считаю, что это призвание свыше. Когда тебя призывают, ты понимаешь, что должен служить Богу. Однажды я это понял. Я не из священнической семьи, для меня это не ремесло. И это не способ заработать. Я бы мог гораздо больше заработать в других местах. Для меня это призвание.
Не разочаровались?
Я как был верным слугой Господа, так и остаюсь, никакое решение это не изменит.
А в системе разочаровались?
Я думаю, что мне иногда просто не хватает хитрости, умения прятать свое «я». Таким людям, наверное, сложновато существовать. Но обсуждать, хорошо это или плохо, сейчас не готов.
Ваши комментарии касательно событий на Украине в Петербургской епархии посчитали недопустимыми с точки зрения христианской морали. (Шульженок в своих постах называет украинцев «украми» и «хохляцкой свинотой», «наглухо убранными, убитыми в ништо, люто оттопыренными существами» — прим. «Ленты.ру»).
Не понимаю, как верующий христианин может оставаться спокойным и нейтральным, видя, как очевидное зло, некий сатанизм, совершает то, что совершается. Я там был, видел своими глазами, что происходит, общался с мирным населением. Моя позиция такая не из-за того, что я насмотрелся телевизора, она прочувствована. И сохранять дипломатичность тут очень сложно. Я бы хотел, чтобы наше духовенство стало на сторону добра. Невозможно молиться о том, чтобы злодеи и их жертвы помирились.
Сергий Радонежский благословлял русских воинов на то, чтобы они сражались с монголо-татарами. Здесь тот же случай.
Как вы вообще попали на Украину?
У меня был порыв. Я не знал, как еще помочь. Подгадал со своим отпуском и поехал в Новороссию. Я оказался единственной связью с церковью для добровольцев. Там были мальчишки, которые сказали мамам, что поехали поступать, а сами приехали на войну. Наших, русских, добровольцев было меньше, чем местных. В основном это местные мужики, у которых маму или жену убило, и они совершали возмездие. И среди них не было ни священника, никого. Когда я появился, для них это был просто глоток воздуха. Мы вместе читали Евангелие, молились, перед боем я мог их морально поддержать. Потому что это очень страшно, когда надо идти в бой. Одного паренька крестил там. Я там был не зря, и это самые счастливые дни мои.
А сами принимали участие в боевых действиях?
Я не могу никого убивать. Это реальное ограничение, в отличие от пива. Священнослужитель не может никого ранить или убить, и я даже оружие в руки не брал.