Библиотека
18:12, 18 февраля 2015

1915. Поручик Куприн о войне Патриотическое эссе русского писателя о мясницкой психологии германцев и российской терпимости

Фрагмент русской открытки выпуска 1914- 1915 годов
Изображение из собрания П. Каменченко

В советской истории Первая мировая война именовалась — империалистической, а ее историческое значение едва ли не сводилось к роли «субъективной предпосылки» будущей Великой Октябрьской социалистической революции. Считалось, что война была нужна лишь прогнившему царизму да кучке политиков и фабрикантов, народ же ее не приветствовал и вместе с большевиками желал России поражения. Между тем в 1914 и 1915 годах патриотический подъем и желание воевать в российском обществе были исключительно высоки. Великая война рассматривалась как борьба русской духовности с германским варварством. Именно так ее представляли в то время многие русские писатели, поэты, драматурги и художники. Кто-то из них, как Гумилев, Булгаков, Зощенко и Блок, вступили в действующую армию, большинство же, занимаясь куда более привычным делом — «глаголом жгли сердца». «Лента.ру» представляет эссе Александра Куприна, напечатанное в конце 1914 года в альманахе «Война» (Изд-во «Меч», Москва). Среди прочих авторов этого в высшей степени патриотического издания также значились М. Арцыбашев, Ф. Сологуб, В. Брюсов, А. Толстой, В. Маяковский, С. Городецкий, В. Немирович-Данченко и другие.

О войне

Прежде чем сказать несколько слов о настоящей войне, я считаю необходимым сделать небольшую оговорку. Многие знают, что я — бывший офицер и потому, читая эту беседу, могут ожидать авторитетного мнения о текущих событиях. Никогда не переставая чувствовать себя военным, я, тем не менее, вот уже несколько лет как бросил заниматься стратегическими выкладками и построениями и в области военного искусства совершенно отошел в сторону. И потому, беседуя на данную тему, совершенно не буду касаться стратегических манипуляций воюющих армий, каковые, если бы и зародились в моем воображении, я все равно не раскрыл бы читателю.

Настоящая война или, вернее, настоящее народное настроение очень сильно напоминают Севастопольскую кампанию. Тот же подъем патриотизма, то же стремление стать в ряды действующей армии, то же спокойствие и такая же трезвая мобилизация.

Только потому, что результаты подготовки прошли у всех на глазах, можно поверить в такое волшебное превращение нашего рабочего, мужика, обывателя в солдата, готового к бою. Интересно, что нигде не слышно бравирующего «воинственного» настроения. Все удивительно деловиты, спокойны, с полным сознанием своей обязанности перед родиной, с твердым желанием бороться до конца. Вот в этом спокойном деловитом отношении к войне и виден дух, скрепивший в настоящее время нашу армию в единую компактную массу. Наш генеральный штаб в эти тревожные дни был на высоте своей сложной задачи. Несмотря на внезапную, никем не ожидаемую бурю — ни капли растерянности, ни одного промаха, все как будто сразу подпало под власть железного механизма, пунктуального, таинственного и непреклонного.

Мне уже приходилось слышать недовольство по поводу медлительности и как будто нерешительности наших армий. Удивительно, как люди не могут понять, что большая серьезная стратегическая программа не может базировать свой успех на частичных победах или поражениях и такие скоропалительные победы часто кроме вреда ничего не приносят. Я считаю, что на войне царит один принцип: побеждает тот, кто в нужный момент в наиболее важном пункте сумеет стянуть наибольшее количество войск.

И особенно теперь, когда против германских армий выросли новые враги, России не следует торопиться и гнаться за дешевыми лаврами. Ибо война, несомненно, будет долгая и упорная, и расчет должен падать на дальнее будущее.

Против нас идут полчища диких, некультурных гуннов, которые будут все жечь и уничтожать на своем пути и которых надо уничтожить до конца. Я очень боюсь, что мягкость нашего правительства в вопросах внешней политики и на этот раз сыграет пагубную роль. Россия не сможет быть вполне последовательной и справедливо строгой, и в тот момент, когда враг будет умолять о пощаде, мы милостиво дадим ее (удовлетворившись каким-нибудь территориальным кусочком), а гидра снова будет расти и злобствовать.

В истории России таких примеров было немало, и по характерной мягкости нашей нации можно ожидать, что и в ближайшем будущем наше правительство не станет, быть может, на весьма суровую, но правильную точку зрения. Все зверства и бесчинства, учиняемые над нашими соотечественниками в Германии и Австро-Венгрии, особенно ярко подчеркивают глубокую некультурность германских народов. Эти народы, культивировавшее сотни лет прикладные знания и фабрикующие прекрасных техников и инженеров, только с этой чисто внешней стороны и носят следы культуры — интеллектуальная же их сущность немногим отличается от сущности средневекового варвара. Насколько в русском народе развито чувство огромной терпимости к другим нациям и беспристрастной оценке их достоинств, настолько немцы всех ненавидят, презирают и лишь себя считают непогрешимыми властителями мира.

Особенно прямо-таки непонятна злоба и неприязнь против русских. Что сделала Россия и русские плохого Германии? За что такая ненависть к нам царит на берегах Рейна? Разве за то, что Россия кормила их своим хлебом, за то, что у нас сотни тысяч немцев имели самый радушный приют.

Немецкий ученый Момзен в своих статьях вполне определенно указал, что Россия страна рабов, страна с ясно выраженным женским началом. А Германия — страна властелинов с мужским элементом, и что она по праву должна властвовать над Россией и оплодотворять ее своими духовными ценностями.

Эта германская злоба, неприязнь, чрезмерное самолюбие и самовлюбленность есть плоды строго обдуманной германской программы. Запугать окружающее народы, внушить им понятие о силе, могуществе и беспощадности германской нации, показать всем бронированный кулак и после собирать обильную жатву. Но так как теория не всегда сходится с практикой, то и германские государственные умы не учли всех последствий, распространяемых теорий жестокости и беспощадности. Эти теории, попав в массы, превратились в грубую мясницкую психологию. Эти теории сделали то, что пропасть между прусским офицером и его солдатом стала огромной, и связи подчиненного с начальником в германской армии, кроме кулака, нет решительно никакой. Там офицерство обращается с солдатами, как со скотами, и надеюсь, что уже эта война покажет результаты такого отношения. Я должен отметить, что в нашей армии в настоящее время (в противоположность русско-японской кампании) царит редкое единение.

Такая теория жестокости и запугивания уже вылилась сейчас в невероятные и никому не нужные зверства и сделала то, что каждый русский воин будет биться на поле брани с утроенной энергией, зная, что пощады и великодушия от своего врага ждать не придется.

Недавно я слышал, как деревенская баба рассказывала, что придут немцы и будут молодых сажать на кол, а старым отрубать головы.

У японцев тоже существует строгая дисциплина, которой они стараются всем подчиненным внушить, героизм, мужество, силу, и военную доблесть, но в их теории нет совершенно элементов жестокости.

Я не сомневаюсь, что союзные войска победят германские народы.

Литературно-художественный альманах «Война». Издательство «Меч». Москва, 1914.

< Назад в рубрику